— Я не могу и не стану в этом участвовать, — категорично отказывает Саммерс. — Извини. Я семейный психолог, а не сводница.
Вздохнув, Элинор отстраняется.
— Ладно, я понимаю. Извини, что втянула тебя, — после небольшой паузы виновато произносит Лин.
— Элли, пообещай, что оставишь эту мысль и не будешь сама искать этого Дика! — настойчиво требует Тэмзин.
— Крис мне не позволит. Ты и сама это знаешь. Остаётся только ждать, когда мое трусливое подсознание выйдет на связь, — уныло улыбается Элинор.
Глава 16
Через час Тэм уехала, оставив Лин наедине со своими мыслями, подозрениями и гнетущим одиночеством. Трусливое подсознание не спешило. Элинор чувствовала себя запутавшимся в лабиринте ребенком, в полной темноте блуждающим в поисках выхода или источника света и на каждом повороте врезающимся в бетонную стену.
За минувшие дни ни одного нового воспоминания, ни одного значимого сна, ни одного озарения, ни одной подсказки. Хуже всего, что с каждым днем Лин ощущала нарастающую апатию, рассеянность, резкие перепады настроения и внезапные приступы сонливости. Она списывала неприятные симптомы на побочные действия лекарств и перед каждым приемом боролась с острым желанием смыть в унитаз чертовы пилюли. Но не решалась. Ей было страшно, что кошмар повторится, и вечером, когда Крис вернется, она снова его не узнает. Если бы Лин была уверена, что отказ от таблеток вернет ее в воображаемый мир к Джонасу и Милли, она бы не колебалась. Ни на секунду.
Но никто не мог дать ей этой уверенности, а еще один стресс ее психика попросту не переживет.
Может быть, это именно то, чего ОН хочет? То, чего они все добиваются — заставить сомневаться в собственном существовании, свести с ума, но не частично, а полностью? Превратить в овощ, запереть в психушке до конца жизни? И она бы уцепилась за эту версию, будь у Кристофера мотив. Банальная месть за измену — не тянет на таковой.
Что бы она ни совершила и как бы сильно ни оступилась, Крис не способен поступить с ней так бесчеловечно после всего, что они пережили вместе. После всего, чего они добились вместе, и кем стали друг для друга. Ради него Элинор оставила свой дом восемнадцатилетней девчонкой, порвала связи с отцом и друзьями, отказавшись от обеспеченной жизни богатой наследницы. Это не было импульсивным порывом, а осознанным выбором, разделившим ее жизнь на до и после. Отец считал иначе и первые пару лет снисходительно наблюдал, как влюбленная пара пытается «выживать», он ждал, что Лин даст слабину и придет на поклон, попросит помощи, но этого не случилось ни через год, ни через два, а через три, устав ждать, гордый и непреклонный оскорблённый Крейг Бартон вычеркнул дочь из списка наследников, но и тогда она не пришла выпрашивать прощение.
Кто-то сочтёт это глупостью, другие — гордостью, третьи — эгоизмом. А Крис… Крис понял ее и поддержал, лишь один раз позволив себе короткую фразу: «Я этого не стою, Эль».
Но этот парень стоил, стоил больше всех миллионов, что она потеряла. Он стал для нее всем — мужем, отцом, другом, любовником и братом, и ни разу, ни на секунду Элинор Хант не усомнилась в том, что Кристофер — самый важный человек в ее жизни.
Их путь к счастью не был ровным. Напротив, они прошли чертову дюжину испытаний, не сломавшись и выдержав каждое. Особенно тяжело было справляться в первые пять лет. Крис брался за любую работу, пока Лин рисовала людей с улицы. Иногда она приводила случайных знакомых в крошечную съёмную квартиру, и, если об этом узнавал муж, они очень сильно ругались. Любимый человек кричал, что она безответственная и подвергает свою жизнь опасности, а Лин заявляла, что он ни черта не понимает в искусстве, и если не принимает ее такой, какая она есть, то пусть катится к дьяволу.
Разумеется, после они бурно мирились и находили компромиссы, и жизнь постепенно входила в размеренное русло. Со временем дела стали налаживаться, Крис нашел хорошо оплачиваемую работу, они сняли жилье побольше в благополучном районе, и Лин начала задумываться о детях. Она первая пришла к выводу, что их семье пришло время стать больше, но последовавшие за этим решением годы неудач привели девушку в полное отчаяние. Это было темное время, но они справились, не без помощи Тэмзин Саммерс. А когда наконец случилось долгожданное чудо, Лин ждал еще один удар.
Элинор старалась не вспоминать пережитый ужас, испытанный в день аварии и после… Муж взял все хлопоты и бюрократические моменты на себя, оберегая беременную жену от стрессов. Именно тогда Кристофер настоял на переезде в пригород, и Лин была уверена, что это его решение помогло ей выносить беременность и родить здорового крикливого мальчугана, которого они назвали Джонас. А всего через год свершилось еще одно чудо — Элинор узнала, что снова ждет ребенка.
Малышка Милли. Пухлые щечки и темные кудряшки.
Обоих детей она рожала дома, в собственной ванне, под присмотром профессиональных акушеров и в присутствии взволнованного мужа. Это было ее личным решением, с которым Кристофер не стал спорить.
Он как никто знал, что после аварии, в которой погибли отец, мачеха и Этан, в Элинор зародился отчаянный страх, страх не за себя, а за своих близких. Дом стал ее крепостью. Только в его стенах и только рядом с мужем она чувствовала себя защищенной, неуязвимой. Каждый выезд в город становился для Лин огромным стрессом. Они не стали рисковать. Пошли другим путем. Крис нашёл грамотных врачей, обеспечивших квалифицированное наблюдение беременности. Роды прошли без осложнений. Джонас и Милли появились на этот свет здоровенькими и почти не болели, не считая сезонных простуд, с которыми с лёгкостью справлялся семейный доктор — Конрад Маккензи. А теперь все вокруг, включая его, уверяют, что ничего этого не было… Номер доктора Маккензи оказался в ее немногочисленном списке контактов, и он был одним из первых, кому Эль позвонила, осознав, что ее кошмар не собирается рассеиваться и отступать.
Наверное, он счел Элинор сумасшедшей, услышав просьбу напомнить, когда у Милли следующая прививка по графику, и всерьёз обеспокоился ее состоянием здоровья, предложив номер хорошего психолога, от которого Лин любезно отказалась. Все эти недели она не сидела на месте, насилуя свою память, а обратилась в репродуктивные центры, где состояла на учете, получив подтверждение, что долгожданная беременность действительно произошла четыре года назад, но выяснилось, что Лин снялась с учета, никак не объяснив свое решение. Этого она не помнила, но могла предположить, что данный факт случился уже после аварии, унесшей жизни отца, Карен и Этана. Лин даже удалось найти фамилии и номера телефонов врачей, наблюдающих ее беременность и принимающих роды на дому, но оказалось, что имя Элинор Хант они слышат впервые. Это поставило жирную точку в поисках, но не закрыло гештальт сомнений, не приоткрыло завесу тайны и не объяснило ровным счетом ничего.
Оставался только Дик.
Курьер.
Загадочный любовник.
Мужчина, чье лицо отпечаталось в каждом воспоминании, связанном с мужем.
Все замыкалось на нем и начиналось с него.
И чем больше проходило дней, тем крепче росла уверенность, что только он может пролить свет на бесконечную тьму, затянувшую поврежденное сознание.
Не зная, чем отвлечь себя от удушающей тоски, сковавшей сердце, Элинор отправилась блуждать по дому. Это уже стало частью ежедневного распорядка дня. Иногда с утра, но чаще после обеда, Лин неторопливо обходила огромный особняк, открывая каждую комнату, каждый шкаф, заглядывая в каждый угол в поисках новых доказательств реальности происходящих событий. Тщательный досмотр закачивался, как правило, в кабинете мужа, где тоже не осталось ни одного неизученного сантиметра пространства.
Вот и сегодня оказавшись в конечном пункте, Элинор с толикой злости безрезультатно обыскала кабинет, не заметив ничего нового и хотя бы чуть-чуть подозрительного, кроме неприступного сейфа с закодированным замком и запертыми ящиками стола. Ноутбук тоже был тщательно запоролен, и множественные попытки взломать защиту ни к чему не привели. Наверное, Крис повеселился на славу, наблюдая за ее жалкими играми в детектива.
— Ты хорошо позаботился, чтобы я ничего не нашла, — раздраженно выдыхает Лин, забравшись в огромное кресло мужа, рассеяно окинув взглядом царящий на столе идеальный порядок: рабочие документы, счета и отчеты аккуратными папками лежат в лотках. Элинор на какое-то время зависает на своей фотографии в рамке, стоящей справа от закрытого ноута. Возможно, это мило и романтично, и говорит о том, что Кристофер не безразличен к своей жене, но ее почему-то накрывает жуткой болью от лучащегося счастьем снимка. Красивая брюнетка беспечно и радостно улыбается с фотографии, стоя по щиколотку в прозрачных, как слеза, водах озера. Черный спортивный купальник подчёркивает высокую грудь и красивую линию талии, и бедра вовсе не выглядят полными. Без ложной скромности, Лин не находила в себе ни малейшего изъяна.
Снимок был сделан уже здесь, после переезда... Она так четко помнила каждую минуту того дня: ясного, солнечного, тёплого. Вода была просто божественной, и Лин никак не могла заставить себя выйти. Крис дразнил ее русалкой, прячась в тени большого дуба. Его светлой коже солнце было противопоказано, за что Лин в свою очередь дразнила его Белоснежкой, а он угрожал разобраться с ней, как только провокаторша выберется на сушу. Элинор с энтузиазмом приняла вызов.
«Ты не справишься, милый», — смеялась она, выходя из воды.
«Не забывай, что нас двое», — парировал в ответ Крис, держа трехмесячного Джонаса одной рукой, а во второй — камеру.
Двое. Две пары одинаковых голубых глаз смотрели на нее — самую счастливую женщину на планете, но не осознающую, как и многие, в полной мере того, как много она имеет.
— Красивый снимок, — сквозь шепот бьющегося в окна дождя, Элинор слышит рокочущий голос мужа. Он совсем другой, не похожий на тот, что только что звучал в собственной голове. Этому Кристоферу никогда не будут грозить солнечные ожоги, а тёмные, как ночь, волосы и ресницы не выгорят до пшеничного оттенка.
Элинор вскидывает голову, нечаянно уронив фотографию лицевой стороной на столешницу. Сердце уже привычно ускоряется, разгоняя кровь по венам. В ее новой реальности есть место только озерам расплавленной ртути и дурману ядовитого пара.
— Я не слышала, как ты подъехал, — чуть севшим голосом произносит Лин.
— Ты просто меня не ждала, — сухо отзывается Крис, бросая в ближайшее кресло пиджак, с которого ручьями течет вода.
— Ты попал под ливень? — изумлено спрашивает она у промокшего насквозь мужа. В грязно-серых сумерках чудесный солнечный день кажется ей еще одним вымышленным воспоминанием. Муж небрежно стряхивает дождевые капли с волос, расслабляет петлю галстука и, дернув его с шеи, отправляет тем же путем, что и пиджак.
— Так спешил домой, что крышу забыл опустить, — равнодушно отзывается Крис, и она непроизвольно вспоминает его Ягуар с откидным верхом на подземной парковке. Лин вовремя прикусывает язык, хотя соблазн спросить: «Как можно не заметить, что на тебя пролилось небо?», был очень велик. Он неторопливо подходит к столу и, протянув руку, поднимает упавшую рамку с фотографией.
— Помнишь этот день? — Крис задерживает нечитаемый взгляд на снимке, прежде чем поставить на место.
— Боюсь совсем не так, как помнишь его ты, — глухо отвечает Элинор.
— Расскажешь мне? — обогнув стол, Кристофер встает у неё за спиной и кладет ладони на хрупкие плечи.
Лин глубоко втягивает воздух, сразу ощутив всю тяжесть этого бренного мира. От мужа пахнет дождём и ветром. Его пальцы холодные и жесткие, но ее охватывает жар, разливается по телу, концентрируясь в самых чувствительных местах, вынуждая низ живота сжиматься от спазмов, вызванных отнюдь не особыми женскими днями.
— Расскажешь? — хрипло повторяет Крис, и его колючая холодная щека соприкасается с ее. Холод и жар действуют просто убийственно. Она плывет и плавится от низкого тембра мужского голоса. Боже, у нее пальчики ног поджимаются, а соски становятся настолько чувствительными, что она сама готова распахнуть блузку и предложить мужу заняться ее грудью. Но он делает это сам, мучительно медленно расстёгивая пуговки на ее блузе. Лин издает слабый стон, когда большие пальцы мужских рук добираются до тугих камушков, надавливают на них, растирают, посылая горячие стрелы в женские трусики. Это же форменное издевательство. Секса все равно не будет. Ей нельзя, но так чертовски хочется. Элинор до боли стискивает колени и, запрокинув голову назад, подставляет Кристоферу свои губы, стонет и всхлипывает, встречая властные удары языка мужа. Его рот горячий и настойчивый, голодный и алчный, а глаза полны пляшущих теней. Элинор теряется в них, превращаясь в один трепещущий оголённый нерв.
— Расскажи мне, Эль, — дождевые капли стекают с его волос, падая на ее лицо и губы. Соленые и горькие, как дым. Она облизывается, как голодная кошка, мурлыча от удовольствия. Крис нависает над ней, словно огромный коршун над жалкой добычей, окружает энергией несокрушимой уверенности, подавляя, доминируя, заставляя дрожать от горько-пряного коктейля эмоций.
— Не думаю, что тебе будет интересно, — выдыхает Элинор, скользнув кончиком языка по его нижней губе. Он уклоняется от приглашения к поцелую и, отстранившись, резко разворачивает кресло на сто восемьдесят градусов.
— Тогда я расскажу, каким был тот день, — решительно произносит Крис, глядя сверху-вниз на раскрасневшуюся жену, занятую изучением его натянувшей брюки эрекции.
— И что это даст? — обескураженно спрашивает Лин, поднимая взгляд к серьезному лицу.
— Иногда ответ находится на поверхности, Эль, и чтобы его получить, совершенно не нужно нырять в глубину, — отзывается обволакивающим полушепотом, уверенно освобождая Элинор от блузки и бюстгальтера, оставляя абсолютно обнаженной по пояс. Ее налившаяся грудь тонет в мужских больших ладонях, дыхание срывается, в голове — пыльный туман и танцующие мотыльки.
— Этот день был очень теплым, Эль. — шепчет Крис, оттягивая и поглаживая твердые вершинки. — Я бы даже сказал жарким. Ты захотела освежиться. — продолжает он, безжалостно выкручивая ее соски. Адски больно и убийственно возбуждающе. — Мы спустились к озеру. Ты сняла свое платье, оставшись в одном купальнике. Что было дальше помнишь?
Лин отрицательно мотает головой, извиваясь на стуле как уж на сковородке. Ей хочется скулить и плакать от пульсирующей потребности между ног. Становится плевать, что он скажет дальше. Она не вспомнит ни этот день, ни остальные. Ни сейчас, ни завтра, а может быть никогда. Ее воспоминания неприкосновенны и непорочны, полны света и любви, а не того, что Крис предлагает ей сейчас:
— А дальше ты опустилась коленями на песок, расстегнула ремень и ширинку на моих джинсах, — озвучивает он грязные предположения своей жены. Посмотрев в мужское красивое, охваченное похотью лицо, она делает то же самое, что Элинор из его рассказа, начало которого частично совпадает с тем, что сохранилось в ее памяти.
— Ты и правда был в джинсах, — кивает Лин, стягивая брюки и боксеры с бедер мужа. Наклонившись, она обхватывает пальцами основание возбужденного члена, губы мягко берут налившуюся кровью головку. Он глухо матерится, запуская руку в ее волосы.
— Ты дико возбудилась, пока я трахал твое горло, Эль, — хрипит он, жестко толкаясь в ее рот. Она давится от неожиданности, из глаз брызжут слезы. Несмотря на внезапную грубость, ее тело прошибает горячими спазмами. Расслабив губы, следующий удар Лин принимает полностью, и ее накрывает волной эйфории. Кажется, этот процесс может быть приятным для обоих. И был… Был. Пока сюжет полностью достоверен, за исключением спящего в люльке под деревом Джонаса.
— Да, вот так ты и сосала, — шипя сквозь стиснутые зубы, бормочет Крис. — Помнишь, Эль? — она кивает, сжимая в ладони его яйца и позволяя жестко долбиться в ее гортань. — Сказать, что было дальше?
Нет. Он не можешь знать того, что было дальше.
Лин останавливается, упираясь ладонями в его бедра. Из-под зажмурившихся век стекают безмолвные слезы.
Дальше… проснулся Джонас, нарушив интимный момент, и чтобы остыть, она нырнула в прохладную воду озера.
— А потом ты сплюнула на песок и расхохоталась, заявив, что тебя тошнит от меня, — удерживая голову Лин на месте, а свой член у нее во рту, срывающимся голосом произносит муж. Элинор дергает головой, пытаясь освободиться, но он сильнее стягивает ее волосы в кулаке, делая невозможным любое движение.
— Это еще не все, детка. Ты много чего сказала тогда. Например: «Мой отец был прав. Ты — жалкое ничтожество, Кристофер Хант». Помнишь? А это: «Ты будешь терпеть меня и молчать, пока мне не надоест». Твои слова, Элли? Или снова — провал? Знаешь, что самое парадоксальное, Элинор? Ты искупалась, а потом вышла с сияющей улыбкой, словно ничего не случилось.
Распахнув глаза, Лин с ужасом смотрит в пылающие глаза мужа. В них снова разгорается то самое страшное выражение, что однажды напугало ее до полуобморочного состояния.
«Все было не так», — кричит ее взгляд, по лицу стекают немые слезы, в сердце горит боль, разрастаясь по всей грудной клетке. Все просто не могло быть так!
А инстинкт самосохранения толкает на то, чтобы она никогда не сделала в подобной унизительной ситуации. Смягчив губы, Лин опускает ресницы и снова начинает двигаться, по миллиметру принимая разбухший орган.
— Больше не противно, Эль? Тебя не тошнит? — хрипит он, ослабляя хватку в ее волосах. Она мотает головой, заглатывая, как одержимая, подключает язык и пальцы, слушая его рваные вдохи. — Хорошо, детка. — он одобрительно гладит ее по щеке. — Ты учишься быть послушной, но мы оба знаем, какая ты лгунья, — внезапно выплевывает Крис, и то, что она до этого считала жестким сексом, превращается в настоящий ад.
Сжав щеки жены в ладонях, он ускоряет толчки, буквально врезаясь в ее глотку, перекрывая доступ к кислороду. Челюсть женщины немеет от напряжения, а горло горит от глубоких мощных ударов каменного члена. Она задыхается, захлёбываясь слюной и смазкой, царапает ногтями ритмично двигающиеся бедра. Перед глазами плывут багровые облака, сжигая крылья отчаянно мечущимся пыльным мотылькам. Время замирает, делая пытку бесконечной. Помутнённое сознание стремительно летит в черную разверзнувшуюся пропасть, окончательно поглощающую Элинор, когда в ее горло выстреливает солоновато-пряная струя.
— Глотай, идиотка, — легкая пощечина возвращает ее в мир живых. Разлепив глаза, она делает судорожное движение горлом, потом еще и еще одно, пока вся сперма мужа не оказывается в ее желудке.
— Вкусно? — он насмешливо ухмыляется, потрепав по щеке, словно зверушку, и отстранившись, вытаскивает блестящий от слюны член из ее рта. Взяв со стола салфетки, сует ей в руки. — Вытрись, детка. — она вся дрожит, жадно хватая распухшими губами кислород, но возражать не смеет.
Пока шокированная и дезориентированная Элинор приводит свое лицо в порядок, Крис небрежно натягивает трусы и брюки, застегивает ремень. Он кажется абсолютно отстранённым и спокойным, словно не он, а кто-то другой только что насиловал рот его жены.
Элинор жалко всхлипывает, швыряя мокрые от слюны и спермы салфетки в урну.
— Я не зверь. Ты это заслужила, Эль, — подхватив ее лицо за подбородок, по слогам произносит Крис. Ртуть в темных глазах медленно остывает, приобретая светлые серебристые оттенки. — Понимаешь — за что? — требовательно спрашивает он.
Она не отвечает, глядя на него со свирепой яростью, наполнившей все ее существо.
— Снова провалы в памяти, — погладив пальцами окаменевшие скулы Лин, ухмыляется Кристофер. — Я тебе помогу вспомнить. Ты кое о чем сегодня просила Саммерс, — заметив, как быстро меняется выражение лица Элинор, он спешит развеять ее подозрения. — Камеры есть везде, детка. Ты никогда и ничего не сможешь скрыть от меня.
Вздохнув, Элинор отстраняется.
— Ладно, я понимаю. Извини, что втянула тебя, — после небольшой паузы виновато произносит Лин.
— Элли, пообещай, что оставишь эту мысль и не будешь сама искать этого Дика! — настойчиво требует Тэмзин.
— Крис мне не позволит. Ты и сама это знаешь. Остаётся только ждать, когда мое трусливое подсознание выйдет на связь, — уныло улыбается Элинор.
Глава 16
Через час Тэм уехала, оставив Лин наедине со своими мыслями, подозрениями и гнетущим одиночеством. Трусливое подсознание не спешило. Элинор чувствовала себя запутавшимся в лабиринте ребенком, в полной темноте блуждающим в поисках выхода или источника света и на каждом повороте врезающимся в бетонную стену.
За минувшие дни ни одного нового воспоминания, ни одного значимого сна, ни одного озарения, ни одной подсказки. Хуже всего, что с каждым днем Лин ощущала нарастающую апатию, рассеянность, резкие перепады настроения и внезапные приступы сонливости. Она списывала неприятные симптомы на побочные действия лекарств и перед каждым приемом боролась с острым желанием смыть в унитаз чертовы пилюли. Но не решалась. Ей было страшно, что кошмар повторится, и вечером, когда Крис вернется, она снова его не узнает. Если бы Лин была уверена, что отказ от таблеток вернет ее в воображаемый мир к Джонасу и Милли, она бы не колебалась. Ни на секунду.
Но никто не мог дать ей этой уверенности, а еще один стресс ее психика попросту не переживет.
Может быть, это именно то, чего ОН хочет? То, чего они все добиваются — заставить сомневаться в собственном существовании, свести с ума, но не частично, а полностью? Превратить в овощ, запереть в психушке до конца жизни? И она бы уцепилась за эту версию, будь у Кристофера мотив. Банальная месть за измену — не тянет на таковой.
Что бы она ни совершила и как бы сильно ни оступилась, Крис не способен поступить с ней так бесчеловечно после всего, что они пережили вместе. После всего, чего они добились вместе, и кем стали друг для друга. Ради него Элинор оставила свой дом восемнадцатилетней девчонкой, порвала связи с отцом и друзьями, отказавшись от обеспеченной жизни богатой наследницы. Это не было импульсивным порывом, а осознанным выбором, разделившим ее жизнь на до и после. Отец считал иначе и первые пару лет снисходительно наблюдал, как влюбленная пара пытается «выживать», он ждал, что Лин даст слабину и придет на поклон, попросит помощи, но этого не случилось ни через год, ни через два, а через три, устав ждать, гордый и непреклонный оскорблённый Крейг Бартон вычеркнул дочь из списка наследников, но и тогда она не пришла выпрашивать прощение.
Кто-то сочтёт это глупостью, другие — гордостью, третьи — эгоизмом. А Крис… Крис понял ее и поддержал, лишь один раз позволив себе короткую фразу: «Я этого не стою, Эль».
Но этот парень стоил, стоил больше всех миллионов, что она потеряла. Он стал для нее всем — мужем, отцом, другом, любовником и братом, и ни разу, ни на секунду Элинор Хант не усомнилась в том, что Кристофер — самый важный человек в ее жизни.
Их путь к счастью не был ровным. Напротив, они прошли чертову дюжину испытаний, не сломавшись и выдержав каждое. Особенно тяжело было справляться в первые пять лет. Крис брался за любую работу, пока Лин рисовала людей с улицы. Иногда она приводила случайных знакомых в крошечную съёмную квартиру, и, если об этом узнавал муж, они очень сильно ругались. Любимый человек кричал, что она безответственная и подвергает свою жизнь опасности, а Лин заявляла, что он ни черта не понимает в искусстве, и если не принимает ее такой, какая она есть, то пусть катится к дьяволу.
Разумеется, после они бурно мирились и находили компромиссы, и жизнь постепенно входила в размеренное русло. Со временем дела стали налаживаться, Крис нашел хорошо оплачиваемую работу, они сняли жилье побольше в благополучном районе, и Лин начала задумываться о детях. Она первая пришла к выводу, что их семье пришло время стать больше, но последовавшие за этим решением годы неудач привели девушку в полное отчаяние. Это было темное время, но они справились, не без помощи Тэмзин Саммерс. А когда наконец случилось долгожданное чудо, Лин ждал еще один удар.
Элинор старалась не вспоминать пережитый ужас, испытанный в день аварии и после… Муж взял все хлопоты и бюрократические моменты на себя, оберегая беременную жену от стрессов. Именно тогда Кристофер настоял на переезде в пригород, и Лин была уверена, что это его решение помогло ей выносить беременность и родить здорового крикливого мальчугана, которого они назвали Джонас. А всего через год свершилось еще одно чудо — Элинор узнала, что снова ждет ребенка.
Малышка Милли. Пухлые щечки и темные кудряшки.
Обоих детей она рожала дома, в собственной ванне, под присмотром профессиональных акушеров и в присутствии взволнованного мужа. Это было ее личным решением, с которым Кристофер не стал спорить.
Он как никто знал, что после аварии, в которой погибли отец, мачеха и Этан, в Элинор зародился отчаянный страх, страх не за себя, а за своих близких. Дом стал ее крепостью. Только в его стенах и только рядом с мужем она чувствовала себя защищенной, неуязвимой. Каждый выезд в город становился для Лин огромным стрессом. Они не стали рисковать. Пошли другим путем. Крис нашёл грамотных врачей, обеспечивших квалифицированное наблюдение беременности. Роды прошли без осложнений. Джонас и Милли появились на этот свет здоровенькими и почти не болели, не считая сезонных простуд, с которыми с лёгкостью справлялся семейный доктор — Конрад Маккензи. А теперь все вокруг, включая его, уверяют, что ничего этого не было… Номер доктора Маккензи оказался в ее немногочисленном списке контактов, и он был одним из первых, кому Эль позвонила, осознав, что ее кошмар не собирается рассеиваться и отступать.
Наверное, он счел Элинор сумасшедшей, услышав просьбу напомнить, когда у Милли следующая прививка по графику, и всерьёз обеспокоился ее состоянием здоровья, предложив номер хорошего психолога, от которого Лин любезно отказалась. Все эти недели она не сидела на месте, насилуя свою память, а обратилась в репродуктивные центры, где состояла на учете, получив подтверждение, что долгожданная беременность действительно произошла четыре года назад, но выяснилось, что Лин снялась с учета, никак не объяснив свое решение. Этого она не помнила, но могла предположить, что данный факт случился уже после аварии, унесшей жизни отца, Карен и Этана. Лин даже удалось найти фамилии и номера телефонов врачей, наблюдающих ее беременность и принимающих роды на дому, но оказалось, что имя Элинор Хант они слышат впервые. Это поставило жирную точку в поисках, но не закрыло гештальт сомнений, не приоткрыло завесу тайны и не объяснило ровным счетом ничего.
Оставался только Дик.
Курьер.
Загадочный любовник.
Мужчина, чье лицо отпечаталось в каждом воспоминании, связанном с мужем.
Все замыкалось на нем и начиналось с него.
И чем больше проходило дней, тем крепче росла уверенность, что только он может пролить свет на бесконечную тьму, затянувшую поврежденное сознание.
Не зная, чем отвлечь себя от удушающей тоски, сковавшей сердце, Элинор отправилась блуждать по дому. Это уже стало частью ежедневного распорядка дня. Иногда с утра, но чаще после обеда, Лин неторопливо обходила огромный особняк, открывая каждую комнату, каждый шкаф, заглядывая в каждый угол в поисках новых доказательств реальности происходящих событий. Тщательный досмотр закачивался, как правило, в кабинете мужа, где тоже не осталось ни одного неизученного сантиметра пространства.
Вот и сегодня оказавшись в конечном пункте, Элинор с толикой злости безрезультатно обыскала кабинет, не заметив ничего нового и хотя бы чуть-чуть подозрительного, кроме неприступного сейфа с закодированным замком и запертыми ящиками стола. Ноутбук тоже был тщательно запоролен, и множественные попытки взломать защиту ни к чему не привели. Наверное, Крис повеселился на славу, наблюдая за ее жалкими играми в детектива.
— Ты хорошо позаботился, чтобы я ничего не нашла, — раздраженно выдыхает Лин, забравшись в огромное кресло мужа, рассеяно окинув взглядом царящий на столе идеальный порядок: рабочие документы, счета и отчеты аккуратными папками лежат в лотках. Элинор на какое-то время зависает на своей фотографии в рамке, стоящей справа от закрытого ноута. Возможно, это мило и романтично, и говорит о том, что Кристофер не безразличен к своей жене, но ее почему-то накрывает жуткой болью от лучащегося счастьем снимка. Красивая брюнетка беспечно и радостно улыбается с фотографии, стоя по щиколотку в прозрачных, как слеза, водах озера. Черный спортивный купальник подчёркивает высокую грудь и красивую линию талии, и бедра вовсе не выглядят полными. Без ложной скромности, Лин не находила в себе ни малейшего изъяна.
Снимок был сделан уже здесь, после переезда... Она так четко помнила каждую минуту того дня: ясного, солнечного, тёплого. Вода была просто божественной, и Лин никак не могла заставить себя выйти. Крис дразнил ее русалкой, прячась в тени большого дуба. Его светлой коже солнце было противопоказано, за что Лин в свою очередь дразнила его Белоснежкой, а он угрожал разобраться с ней, как только провокаторша выберется на сушу. Элинор с энтузиазмом приняла вызов.
«Ты не справишься, милый», — смеялась она, выходя из воды.
«Не забывай, что нас двое», — парировал в ответ Крис, держа трехмесячного Джонаса одной рукой, а во второй — камеру.
Двое. Две пары одинаковых голубых глаз смотрели на нее — самую счастливую женщину на планете, но не осознающую, как и многие, в полной мере того, как много она имеет.
— Красивый снимок, — сквозь шепот бьющегося в окна дождя, Элинор слышит рокочущий голос мужа. Он совсем другой, не похожий на тот, что только что звучал в собственной голове. Этому Кристоферу никогда не будут грозить солнечные ожоги, а тёмные, как ночь, волосы и ресницы не выгорят до пшеничного оттенка.
Элинор вскидывает голову, нечаянно уронив фотографию лицевой стороной на столешницу. Сердце уже привычно ускоряется, разгоняя кровь по венам. В ее новой реальности есть место только озерам расплавленной ртути и дурману ядовитого пара.
— Я не слышала, как ты подъехал, — чуть севшим голосом произносит Лин.
— Ты просто меня не ждала, — сухо отзывается Крис, бросая в ближайшее кресло пиджак, с которого ручьями течет вода.
— Ты попал под ливень? — изумлено спрашивает она у промокшего насквозь мужа. В грязно-серых сумерках чудесный солнечный день кажется ей еще одним вымышленным воспоминанием. Муж небрежно стряхивает дождевые капли с волос, расслабляет петлю галстука и, дернув его с шеи, отправляет тем же путем, что и пиджак.
— Так спешил домой, что крышу забыл опустить, — равнодушно отзывается Крис, и она непроизвольно вспоминает его Ягуар с откидным верхом на подземной парковке. Лин вовремя прикусывает язык, хотя соблазн спросить: «Как можно не заметить, что на тебя пролилось небо?», был очень велик. Он неторопливо подходит к столу и, протянув руку, поднимает упавшую рамку с фотографией.
— Помнишь этот день? — Крис задерживает нечитаемый взгляд на снимке, прежде чем поставить на место.
— Боюсь совсем не так, как помнишь его ты, — глухо отвечает Элинор.
— Расскажешь мне? — обогнув стол, Кристофер встает у неё за спиной и кладет ладони на хрупкие плечи.
Лин глубоко втягивает воздух, сразу ощутив всю тяжесть этого бренного мира. От мужа пахнет дождём и ветром. Его пальцы холодные и жесткие, но ее охватывает жар, разливается по телу, концентрируясь в самых чувствительных местах, вынуждая низ живота сжиматься от спазмов, вызванных отнюдь не особыми женскими днями.
— Расскажешь? — хрипло повторяет Крис, и его колючая холодная щека соприкасается с ее. Холод и жар действуют просто убийственно. Она плывет и плавится от низкого тембра мужского голоса. Боже, у нее пальчики ног поджимаются, а соски становятся настолько чувствительными, что она сама готова распахнуть блузку и предложить мужу заняться ее грудью. Но он делает это сам, мучительно медленно расстёгивая пуговки на ее блузе. Лин издает слабый стон, когда большие пальцы мужских рук добираются до тугих камушков, надавливают на них, растирают, посылая горячие стрелы в женские трусики. Это же форменное издевательство. Секса все равно не будет. Ей нельзя, но так чертовски хочется. Элинор до боли стискивает колени и, запрокинув голову назад, подставляет Кристоферу свои губы, стонет и всхлипывает, встречая властные удары языка мужа. Его рот горячий и настойчивый, голодный и алчный, а глаза полны пляшущих теней. Элинор теряется в них, превращаясь в один трепещущий оголённый нерв.
— Расскажи мне, Эль, — дождевые капли стекают с его волос, падая на ее лицо и губы. Соленые и горькие, как дым. Она облизывается, как голодная кошка, мурлыча от удовольствия. Крис нависает над ней, словно огромный коршун над жалкой добычей, окружает энергией несокрушимой уверенности, подавляя, доминируя, заставляя дрожать от горько-пряного коктейля эмоций.
— Не думаю, что тебе будет интересно, — выдыхает Элинор, скользнув кончиком языка по его нижней губе. Он уклоняется от приглашения к поцелую и, отстранившись, резко разворачивает кресло на сто восемьдесят градусов.
— Тогда я расскажу, каким был тот день, — решительно произносит Крис, глядя сверху-вниз на раскрасневшуюся жену, занятую изучением его натянувшей брюки эрекции.
— И что это даст? — обескураженно спрашивает Лин, поднимая взгляд к серьезному лицу.
— Иногда ответ находится на поверхности, Эль, и чтобы его получить, совершенно не нужно нырять в глубину, — отзывается обволакивающим полушепотом, уверенно освобождая Элинор от блузки и бюстгальтера, оставляя абсолютно обнаженной по пояс. Ее налившаяся грудь тонет в мужских больших ладонях, дыхание срывается, в голове — пыльный туман и танцующие мотыльки.
— Этот день был очень теплым, Эль. — шепчет Крис, оттягивая и поглаживая твердые вершинки. — Я бы даже сказал жарким. Ты захотела освежиться. — продолжает он, безжалостно выкручивая ее соски. Адски больно и убийственно возбуждающе. — Мы спустились к озеру. Ты сняла свое платье, оставшись в одном купальнике. Что было дальше помнишь?
Лин отрицательно мотает головой, извиваясь на стуле как уж на сковородке. Ей хочется скулить и плакать от пульсирующей потребности между ног. Становится плевать, что он скажет дальше. Она не вспомнит ни этот день, ни остальные. Ни сейчас, ни завтра, а может быть никогда. Ее воспоминания неприкосновенны и непорочны, полны света и любви, а не того, что Крис предлагает ей сейчас:
— А дальше ты опустилась коленями на песок, расстегнула ремень и ширинку на моих джинсах, — озвучивает он грязные предположения своей жены. Посмотрев в мужское красивое, охваченное похотью лицо, она делает то же самое, что Элинор из его рассказа, начало которого частично совпадает с тем, что сохранилось в ее памяти.
— Ты и правда был в джинсах, — кивает Лин, стягивая брюки и боксеры с бедер мужа. Наклонившись, она обхватывает пальцами основание возбужденного члена, губы мягко берут налившуюся кровью головку. Он глухо матерится, запуская руку в ее волосы.
— Ты дико возбудилась, пока я трахал твое горло, Эль, — хрипит он, жестко толкаясь в ее рот. Она давится от неожиданности, из глаз брызжут слезы. Несмотря на внезапную грубость, ее тело прошибает горячими спазмами. Расслабив губы, следующий удар Лин принимает полностью, и ее накрывает волной эйфории. Кажется, этот процесс может быть приятным для обоих. И был… Был. Пока сюжет полностью достоверен, за исключением спящего в люльке под деревом Джонаса.
— Да, вот так ты и сосала, — шипя сквозь стиснутые зубы, бормочет Крис. — Помнишь, Эль? — она кивает, сжимая в ладони его яйца и позволяя жестко долбиться в ее гортань. — Сказать, что было дальше?
Нет. Он не можешь знать того, что было дальше.
Лин останавливается, упираясь ладонями в его бедра. Из-под зажмурившихся век стекают безмолвные слезы.
Дальше… проснулся Джонас, нарушив интимный момент, и чтобы остыть, она нырнула в прохладную воду озера.
— А потом ты сплюнула на песок и расхохоталась, заявив, что тебя тошнит от меня, — удерживая голову Лин на месте, а свой член у нее во рту, срывающимся голосом произносит муж. Элинор дергает головой, пытаясь освободиться, но он сильнее стягивает ее волосы в кулаке, делая невозможным любое движение.
— Это еще не все, детка. Ты много чего сказала тогда. Например: «Мой отец был прав. Ты — жалкое ничтожество, Кристофер Хант». Помнишь? А это: «Ты будешь терпеть меня и молчать, пока мне не надоест». Твои слова, Элли? Или снова — провал? Знаешь, что самое парадоксальное, Элинор? Ты искупалась, а потом вышла с сияющей улыбкой, словно ничего не случилось.
Распахнув глаза, Лин с ужасом смотрит в пылающие глаза мужа. В них снова разгорается то самое страшное выражение, что однажды напугало ее до полуобморочного состояния.
«Все было не так», — кричит ее взгляд, по лицу стекают немые слезы, в сердце горит боль, разрастаясь по всей грудной клетке. Все просто не могло быть так!
А инстинкт самосохранения толкает на то, чтобы она никогда не сделала в подобной унизительной ситуации. Смягчив губы, Лин опускает ресницы и снова начинает двигаться, по миллиметру принимая разбухший орган.
— Больше не противно, Эль? Тебя не тошнит? — хрипит он, ослабляя хватку в ее волосах. Она мотает головой, заглатывая, как одержимая, подключает язык и пальцы, слушая его рваные вдохи. — Хорошо, детка. — он одобрительно гладит ее по щеке. — Ты учишься быть послушной, но мы оба знаем, какая ты лгунья, — внезапно выплевывает Крис, и то, что она до этого считала жестким сексом, превращается в настоящий ад.
Сжав щеки жены в ладонях, он ускоряет толчки, буквально врезаясь в ее глотку, перекрывая доступ к кислороду. Челюсть женщины немеет от напряжения, а горло горит от глубоких мощных ударов каменного члена. Она задыхается, захлёбываясь слюной и смазкой, царапает ногтями ритмично двигающиеся бедра. Перед глазами плывут багровые облака, сжигая крылья отчаянно мечущимся пыльным мотылькам. Время замирает, делая пытку бесконечной. Помутнённое сознание стремительно летит в черную разверзнувшуюся пропасть, окончательно поглощающую Элинор, когда в ее горло выстреливает солоновато-пряная струя.
— Глотай, идиотка, — легкая пощечина возвращает ее в мир живых. Разлепив глаза, она делает судорожное движение горлом, потом еще и еще одно, пока вся сперма мужа не оказывается в ее желудке.
— Вкусно? — он насмешливо ухмыляется, потрепав по щеке, словно зверушку, и отстранившись, вытаскивает блестящий от слюны член из ее рта. Взяв со стола салфетки, сует ей в руки. — Вытрись, детка. — она вся дрожит, жадно хватая распухшими губами кислород, но возражать не смеет.
Пока шокированная и дезориентированная Элинор приводит свое лицо в порядок, Крис небрежно натягивает трусы и брюки, застегивает ремень. Он кажется абсолютно отстранённым и спокойным, словно не он, а кто-то другой только что насиловал рот его жены.
Элинор жалко всхлипывает, швыряя мокрые от слюны и спермы салфетки в урну.
— Я не зверь. Ты это заслужила, Эль, — подхватив ее лицо за подбородок, по слогам произносит Крис. Ртуть в темных глазах медленно остывает, приобретая светлые серебристые оттенки. — Понимаешь — за что? — требовательно спрашивает он.
Она не отвечает, глядя на него со свирепой яростью, наполнившей все ее существо.
— Снова провалы в памяти, — погладив пальцами окаменевшие скулы Лин, ухмыляется Кристофер. — Я тебе помогу вспомнить. Ты кое о чем сегодня просила Саммерс, — заметив, как быстро меняется выражение лица Элинор, он спешит развеять ее подозрения. — Камеры есть везде, детка. Ты никогда и ничего не сможешь скрыть от меня.