– Ей виднее.

Райский пробежал взглядом по книгам в шкафу. Ничего выдающегося. Папки с отчетами, какие-то учебники по бизнесу, уголовный кодекс. Интересовался, значит, товарищ Львов российскими законами.

– Что еще сказала секретарша?

– Подтвердила, что никаких причин для самоубийства у Львова не было. Никаких личных драм, никаких скандалов, никаких диагнозов.

– Именно поэтому ты считаешь его самоубийство похожим на убийство?

– Не только поэтому. Согласно показаниям секретарши и помощника, за сорок минут до самоубийства к Львову при шла женщина по имени Арина. Фамилию они долго пытались вспомнить. Говорят, то ли Розанова, то ли Розова, а может быть, Розовская. Никакой предварительной записи не было. Она пришла неожиданно, и Львов ее сразу принял. Они заперлись в кабинете. Потом эта Арина вышла. Как я понимаю, в помятом состоянии.

– Что значит «в помятом»?

– Вот показания секретарши и помощника, – капитан заглянул в блокнот: «Она была взволнована, волосы растрепаны и одежда не в порядке». Она сказала, что Львов просил не беспокоить, и ушла. А через десять минут прибежал охранник снизу и сказал, что тело Львова нашли на асфальте у здания.

– И только тогда они вошли в кабинет? – понимающе кивнул Райский.

Черемисин захлопнул блокнот.

– То есть мы не знаем, выбросился ли Львов из окна, когда в кабинете была это Розова- Розанова- Розовская, или он сделал это после ее ухода?

– Именно так, – Черемисин кивнул. – Но кое-какие выводы мы сделать можем.

Он пошел к большому столу. Райский – за ним. Вот за что он уважает капитана Черемисина. Ведет следствие меньше получаса, а уже допрошены свидетели и делаются первые выводы.

– Вот! – Капитан пальцем показал на поверхность стола, не прикасаясь к ней.

– Что это? – Райский склонился над столом и заметил небольшое пятно засохшей светлой жидкости.

– Заключения экспертов еще нет, – Черемисин выпрямился, – но очень похоже на сперму. Думаю, экспертиза покажет, что это сперма Львова.

– То есть он ее трахнул, – задумчиво проговорил Райский. – Эту свою гостью. С которой заперся.

Черемисин кивнул.

– Именно так. И тогда появляется версия. Он ее не просто трахнул, а изнасиловал. Или, лучше сказать, принудил к сексу. Потом отошел к окну и открыл его…

– Зачем? – перебил Райский. – На улице лило как из ведра.

– Не знаю, – отмахнулся капитан. – Может, ему жарко стало. А может быть, и она попросила. Затем она тоже подходит к окну, – капитан присел и показал пальцем на черные точки на мокром паркете. – Вот следы ее туфелек. – Капитан поднялся. – И, улучив момент, выталкивает его из окна. Отомстив за свое унижение.

Райский вернулся к столу.

– Это пока только предположение, – поспешил добавить капитан. – Но, согласись, имеет место.

Райский предпочел не отвечать. Неблагодарное дело – строить версии на предположениях. Пусть эксперты поколдуют, пусть определят, действительно ли черные точки на паркете – следы ее каблучков. Тогда и будем делать выводы.

– В приемной слышали крики, звуки борьбы? – спросил он.

– Слышали разговор на повышенных тонах, – капитан понял, что Райскому не понравилась его версия, и помрачнел. – Но слов они не разобрали. Криков не слышали.

– Ну вот, а ты говоришь изнасилование.

– Во-первых, я говорю не изнасилование, а принуждение к сексу. А оно может быть тихим. Во-вторых, секретарша и помощник могут врать, выгораживая своего шефа.

– Могут, могут, – кивнул Райский.

– В противном случае, Костя, нам придется поверить, что после полового сношения эта Розанова- Розовская решила уйти. И ее уход так огорчил Львова, что он выпрыгнул из окна.

В эту фразу капитан вложил всю имеющуюся у него иронию. Райский улыбнулся.

– В это поверить сложно, – согласился он. – А может быть, все проще. Львов решил свести счеты с жизнью по каким-то причинам, о которых мы пока ничего не знаем. Перед смертью пригласил к себе свою любовницу. Трахнул ее на столе. А когда она ушла, он осуществил задуманное. Не допускаешь такого развития событий?

– Я допускаю любое развитие событий, – миролюбиво сказал Черемисин. – Но в каждом нашем предположении есть слабые места. В огорчение Львова после ухода этой Арины не верю. В желание свести счеты с жизнью по другой причине тоже не верю, потому что пока этой причины не вижу. Но буду искать.

Услышав агрессивные нотки в голосе капитана, следователь поспешил объясниться.

– Я твою версию не отвергаю, Боря. Я просто хочу, чтобы ты на ней не зацикливался.

– Я и не зацикливаюсь, – сказал капитан гораздо более спокойным тоном. – Найдем эту Розанову- Розову, и все встанет на место.

– Может быть, может быть, – закивал следователь. – А может быть, и нет. Найдешь ты ее, а она заявит: да, занимались любовью на столе, потом я ушла. Что случилось со Львовым – не знаю. Может, эта Розанова вообще проститутка. Пришла, деньги получила и отвалила.


Капитан молчал.

– Ладно, – следователь протянул руку. – Я пойду, пожалуй. Не буду вам мешать. Материалы сегодня пришлешь?

– Сегодня не успею, – капитан взглянул на часы. – Завтра к полудню.

– Договорились.

Дверь кабинета открылась, и на пороге появился сержант из местного отделения полиции.

– Товарищ капитан, там вас спрашивают.

Двум мужчинам одновременно пришла в голову одна и та же мысль.

– Розовская- Розова? – спросил Черемисин.

– Розанова? – добавил Райский.

Следователь и капитан взглянули друг на друга и синхронно рассмеялись.

– Стереотип мышления, – глубокомысленно заметил Райский.

– Увы, – согласился капитан.

Постовой переминался с ноги на ногу, не понимая причину веселья начальства.

– Там сосед по зданию. Он хочет рассказать. Он все видел. Как этот, – сержант запнулся, – самоубийца прыгнул из окна.

Следователь и капитан переглянулись еще раз.

– Давай его сюда, – кивнул Черемисин.

Сержант исчез, и в комнату вошел молодой человек в широкой рубашке навыпуск и черных джинсах. Его светлые кудри торчали в разные стороны и странно контрастировали с аккуратно подстриженными усиками.

В сопровождении сержанта он подошел и перевел взгляд с капитана на следователя, словно решая, кому следует довериться. Райский шагнул вперед.

– Я следователь прокуратуры Райский, – сказал он. – А это капитан полиции Черемисин.

Молодой человек помедлил, обернулся на сержанта, словно хотел о чем-то спросить, затем обратился к следователю.

– Меня зовут Феликс Бусыгин. Я работаю в конструкторском бюро. В этом же здании, но в другом крыле. Я все видел. И решил рассказать. Может быть, вам будет это полезно.

– Что вы видели? – не понял Райский.

– Я видел, как этот человек выбросился из окна.

Райский взглянул на Черемисина, и тот взял молодого человека под руку.

– Давайте подойдем к окну. И вы нам покажете.

Втроем они пошли к окну, которое все еще было распахнуто. Молодой человек, опасливо косясь на открывающуюся за окном бездну, махнул рукой куда-то вверх.

– Вон, видите, на двадцать четвертом этаже, в соседнем крыле, окна нашего конструкторского бюро. Здесь крыло «А», а у нас – крыло «Б».

Райский выглянул из окна. Здание поворачивало под прямым углом так, что окна одного корпуса действительно были прямо против окон другого. Он кивнул молодому человеку. Дескать, продолжайте.

– Я подошел к окну покурить. Начальство это не одобряет. Требует, чтобы мы выходили в курилку. Но мы часто курим прямо на рабочих местах. Только к окну отходим. До этой курилки идти и идти. А так никто не возражает. У нас все курят…

– Итак, вы отошли к окну покурить, – не выдержал Черемисин.

– Да, – кивнул Бусыгин. – Я стою, курю, и вдруг распахивается окно на двадцать втором этаже. Вот это окно, значит. И я вижу человека.

– Вы его знали?

– Нет. Он как-то странно выглянул из окна и назад. Я еще подумал, псих. Кто открывает такие окна? Оно у него было во всю высоту. От пола до потолка. Я еще подумал, такие окна на двадцать втором этаже – это полная глупость и…

– Вы увидели, что он выглянул из окна и назад, – вновь вмешался Черемисин.

– Да, – кивнул Бусыгин. – Потом постоял, мне показалось, что он с кем-то говорил, кто был в комнате.

– Этот человек в комнате стоял рядом?

– Нет. Рядом с ним никого не было. Он просто голову повернул и что-то говорил. А потом. Сделал шаг, встал на раму окна и вниз… А я стою со своей сигаретой и слова не могу вымолвить. Такой ужас. Как это можно? Вот так, с двадцать второго…

– Около него в момент прыжка точно никого не было?