Любовница.
Сбылась моя маленькая мечта. Интересная история про Петра Телушкина и его подъем в одиночку до креста на шпиле Петропавловского собора.
Ученик.
Теперь буду рассказывать эту легенду своим знакомым.
Экскурсовод, организовавший прогулку на крыше одного из домов на улице Восстания, рассказал легенду про Петра Телушкина, который в одиночку залез на самый верх шпиля Петропавловского собора, поправил ангела, закрепил оторванные листы и укрепил крест. Петр I хотел наградить смельчака-альпиниста, и тот попросил грамоту, увидев которую, ему обязаны были наливать бесплатно в любом кабаке. Но Телушкин ее потерял, и когда пришел просить грамоту вновь, ему поставили на шее клеймо. Смельчак приходил в кабак, щелкал пальцами по шее, и ему наливали бесплатно.
Любовница (улыбнулась).
Рассказав эту историю, экскурсовод спросил нас: «От чего чаще всего страдали жители Петербурга?» Я ответила – от наводнения. А ты ответил – от алкоголизма.
Ученик (улыбнулся).
Он засмеялся и сказал, что мы оба правы.
Учитель (перевел взгляд на призрак и рассматривал изучающе тоненькую, сгорбленную фигуру, сидящую перед ним).
Нема, как человек, которому подарили одно любое желание, даже самое смелое, подарил тот, от желания которого хотелось бы в тот же час отказаться. Но, чтобы не оскорбить дарителя, желание либо откладывали на потом, когда о нем забывал тот, кому это желание было не нужно, но вряд ли тот, кто его дарил. Либо в конце концов загадывался какой-нибудь сущий пустяк.
«Проглотил язык от неловкости перед чужим признанием» – это выражение лучше всего описало бы состояние того, кому подарили желание.
Любовница (закрыла глаза и уснула).
Аида (начала душить ученика, обвив его шею кольцом своих худощавых рук).
Учитель.
Отпустите его, он не должен нести ответственность за вашу боль.
Ученик.
Отпусти меня, Аида. В глубине души я желаю тебе смерти!
* * *
«В глубине души я желаю тебе смерти». Жуткие слова! Страшно слышать эти слова, но еще страшнее их говорить. Когда я перестал скрывать от себя буквы, связанные между собой в это ужасное предложение, от которого веет леденящим душу холодом, я почувствовал себя на месте тетрарха, когда сняли с его пальца перстень смерти и отнесли палачу. Тогда он произнес: «Кто взял мое кольцо? У меня было кольцо на правой руке. Кто выпил мое вино? В моем кубке было вино. Он был полон вина. Кто-нибудь его выпил?»
Мне, как и ему, казалось, что после этих слов случится несчастье, что этими словами я каким-то невиданным и мистическим образом убью ее или же она это сделает с собой сама. Ужаснее моего страха было осознание того, что я не переживал за ее жизнь, я переживал за то, что на моих руках останется ее кровь. Кровь, которую не сможет смыть ни одна вода на свете: ни из пресноводного водоема, ни из соленого; ни одни самые желанные и приятные сердцу слова не смогут звучать громче голоса Аиды.
Я нес ответственность за сказанное, я нес ответственность за невыполненные обещания, я нес ответственность за то, что не могу жить рядом с ней и заставить себя ее полюбить снова, я нес ответственность за ее боль.
Рядом с Аидой я осознал: есть люди, ад внутри которых настолько велик, что, если находишься долгое время рядом с ними, кажется, что в жизни ничего нет, кроме страдания. Трудно себе вообразить, как живет человек с таким пеклом внутри. До встречи с ней мне казалось, что масштабы моего ада гораздо больше, чем у тех людей, в которых я влюблялся, которые влюблялись в меня, с которыми я делил кусок хлеба, у которых я занимал деньги, которым я давал деньги взаймы, которых я предавал и которые предавали меня, которыми я восхищался и которых я ненавидел. Благодаря Аиде я понял, насколько было трудно тем, кто жил со мной, наслаждаясь мною, страдая мною, убегая от меня. Аида гуляла со смертью, преследуя ее. Помню, как она открыла окно, встала на подоконник и одним прыжком оказалась на крыше, которая находилась слева от окна. Я не успел остановить ее, от увиденного я потерял дар речи и просто застыл на месте. Когда она вернулась так же легко, как будто до земли было не четыре этажа, а не более метра, я сказал: «Ты же могла разбиться». На что она ответила: «Перестань бояться, ничего со мной не случилось».
Я долгое время считал Аиду человеком с двойными стандартами. Она восхищалась правдой, выплескивала ее в лицо, как серную кислоту, при любом удобном случае, чаще всего, когда была сердита на меня. Ее правда причиняла мне боль, я всегда считал, что, если она так поступает, значит, наслаждается моей болью. Меня можно было справедливо обвинить во лжи. Несмотря на то, что она превозносила правду и терпеть не могла ложь – ни во благо, ни просто так, во имя душевной трусости, она могла рассказать за моей спиной своему лучшему другу о том, какое я жалкое ничтожество, как ей со мной тяжело. Ее подруга разделяла ее мнение относительно меня, и со временем я начал презирать и ее, и ее подругу, которая, не зная человека лично, делала выводы со слов лишь одной стороны, стороны обвинителя. Аида чаще всего говорила правду обо мне, но правда бывает разная, и та, которую она говорила, была ей выгоднее той, о которой она умалчивала. Аиде хотелось, чтобы ее поняли, утешили, пожалели, потому что я этого не делал. Я считал себя монстром, самым отвратительным человеком рядом с ней. Благодаря тому, что были люди, рядом с которыми меня покидало такое чувство, я принял решение оставить ее навсегда.
Я понял Аиду только спустя годы, все это время я считал ее самым подлым человеком из всех, кого встречал в своей жизни. Мои тайны и пороки становились достоянием всех, начиная с ее лучшего и единственного друга и заканчивая ее родственниками и даже моими, которые долгое время скрывали от меня мои же тайны. Мстительным человеком считал я ее. Борющимся лишь за ту правду, которая была ему по душе, и презирающим ту правду, которая разъедала ее, как серная кислота.
Мы много лет жили порознь, советовались, общались по делам. Однажды, когда я приехал к Аиде, чтобы повидаться, мы мирно уладили возникший между нами конфликт, я провел много времени с ней. Первое время наше общение было легким и непринужденным, я чувствовал себя расслабленно и свободно. Но как-то раз я сказал, что мне нужно встретиться с человеком, она поняла, что у меня есть женщина, что я еду к своей новой девушке, и после этого все изменилось. Начались упреки, разные высказывания, якобы про себя, которые ко мне не относились, между нами вновь появилась стена, из-за которой мы не слышали друг друга. Вспыхнули старые обиды.
Мне нужно было уехать в другую страну. Во время прощания из ее глаз неожиданно градом покатились слезы. Она стояла на расстоянии нескольких шагов от меня и смотрела в пол, опустив глаза. Я подошел и обнял ее. Сначала это было легкое, осторожное объятие, а затем я крепко сжал ее, и в тот же момент она обняла меня изо всей силы в ответ и начала громко плакать.
Она сказала всего лишь одну фразу, а передо мной пронеслась вся жизнь. Всего одна фраза стала ответом на вопрос, который мучил меня долгие годы. Одно предложение, слетевшее с ее губ, позволило мне разглядеть в «Саломее» сердце и вырвать с кровью из этого сердца символ.
Она сказала: «Ты все знаешь, я бы тебя не отпустила, мой самый дорогой человек». Если бы я мог в тот момент заплакать, я бы затопил ее своими слезами, я бы закричал так сильно, как не кричал многие годы. Но я не смог этого сделать. Я поцеловал ее в губы, впервые за долгое время. Я поцеловал ее не в знак благодарности, а потому, что я хотел это сделать, и у меня не было отвращения к ней. Я молча обнимал ее так же крепко, как обнимала меня она. Мы простояли так минут десять, не меньше, не проронив больше ни слова. В какой-то момент я вырвал себя из ее объятий и оставил ее стоять на пороге.
Я шел по улице, но стоял на пороге. Я покупал сигареты и стоял на пороге. Я засыпал в объятиях другой женщины и стоял на пороге. Я прощался с этой женщиной и стоял на пороге. Я засыпал в одиночестве, стоя на пороге. Я просыпался в одиночестве, стоя на пороге.
После того, как я, наконец, смог переступить этот порог, я повторял себе: «Саломея! Саломея».
Саломея. Только я – не Иоканаан! Только так умела любить Саломея, дочь Иродиады, царевна иудейская. Прочтешь эту пьесу и поймешь, какую цену она заплатила за свою любовь.
В глубине души я перестал желать ей смерти. Благодаря Уайльду я смог понять то, что было для меня тайной долгие годы. Я начал жалеть Аиду за причиненную мне боль, я жалел ее и за причиненную ей боль, я начал с теплом принимать подаренную мне улыбку. В ее улыбке я перестал находить лицемерие.
* * *
Аида (ее руки ослабли, и она перестала душить ученика. Нежно обняла его за плечи и уснула).
Ученик (повернулся лицом к Аиде. Поправил волосы у нее на лице и поцеловал в губы. Взял ее, спящую, на руки и унес к ее дому).
Учитель (обращается к призраку).
Мы остались одни, мой молчаливый друг. Как нежна эта ночь! Как тиха эта нежность…
Ночь вторая
Действующие лица:
Ученик.
Учитель.
Любовница.
Призрак.
СЦЕНА
Отель. Звездная ночь. Тихий проспект, закрыто окно. Заправленная кровать. Голова любовницы лежит на груди ученика. Тот гладит ее волосы. Учитель смотрит на звездное небо. Призрак стоит у кровати и смотрит отсутствующим взглядом на лежащих ученика и любовницу.
Любовница.
У меня есть дочь.
Ученик.
И у меня есть дочь.
Учитель.
Оно подкрадывается все ближе и ближе. Оно как черная приближающаяся туча, закрывающая плотным покрывалом солнце. Первая ночь оголила тела любовников, а вторая оголяет их тайны.
Любовница.
Ей одиннадцать. Она похожа на отца.
Ученик.
Ты не говорила, что у тебя есть муж.
Любовница.
И сейчас этого не скажу. Я ни разу не была замужем. Моя дочь никогда не видела своего отца, а до четырех лет она думала, что он живет на Луне.
Ученик.
Как это?
Сбылась моя маленькая мечта. Интересная история про Петра Телушкина и его подъем в одиночку до креста на шпиле Петропавловского собора.
Ученик.
Теперь буду рассказывать эту легенду своим знакомым.
Экскурсовод, организовавший прогулку на крыше одного из домов на улице Восстания, рассказал легенду про Петра Телушкина, который в одиночку залез на самый верх шпиля Петропавловского собора, поправил ангела, закрепил оторванные листы и укрепил крест. Петр I хотел наградить смельчака-альпиниста, и тот попросил грамоту, увидев которую, ему обязаны были наливать бесплатно в любом кабаке. Но Телушкин ее потерял, и когда пришел просить грамоту вновь, ему поставили на шее клеймо. Смельчак приходил в кабак, щелкал пальцами по шее, и ему наливали бесплатно.
Любовница (улыбнулась).
Рассказав эту историю, экскурсовод спросил нас: «От чего чаще всего страдали жители Петербурга?» Я ответила – от наводнения. А ты ответил – от алкоголизма.
Ученик (улыбнулся).
Он засмеялся и сказал, что мы оба правы.
Учитель (перевел взгляд на призрак и рассматривал изучающе тоненькую, сгорбленную фигуру, сидящую перед ним).
Нема, как человек, которому подарили одно любое желание, даже самое смелое, подарил тот, от желания которого хотелось бы в тот же час отказаться. Но, чтобы не оскорбить дарителя, желание либо откладывали на потом, когда о нем забывал тот, кому это желание было не нужно, но вряд ли тот, кто его дарил. Либо в конце концов загадывался какой-нибудь сущий пустяк.
«Проглотил язык от неловкости перед чужим признанием» – это выражение лучше всего описало бы состояние того, кому подарили желание.
Любовница (закрыла глаза и уснула).
Аида (начала душить ученика, обвив его шею кольцом своих худощавых рук).
Учитель.
Отпустите его, он не должен нести ответственность за вашу боль.
Ученик.
Отпусти меня, Аида. В глубине души я желаю тебе смерти!
* * *
«В глубине души я желаю тебе смерти». Жуткие слова! Страшно слышать эти слова, но еще страшнее их говорить. Когда я перестал скрывать от себя буквы, связанные между собой в это ужасное предложение, от которого веет леденящим душу холодом, я почувствовал себя на месте тетрарха, когда сняли с его пальца перстень смерти и отнесли палачу. Тогда он произнес: «Кто взял мое кольцо? У меня было кольцо на правой руке. Кто выпил мое вино? В моем кубке было вино. Он был полон вина. Кто-нибудь его выпил?»
Мне, как и ему, казалось, что после этих слов случится несчастье, что этими словами я каким-то невиданным и мистическим образом убью ее или же она это сделает с собой сама. Ужаснее моего страха было осознание того, что я не переживал за ее жизнь, я переживал за то, что на моих руках останется ее кровь. Кровь, которую не сможет смыть ни одна вода на свете: ни из пресноводного водоема, ни из соленого; ни одни самые желанные и приятные сердцу слова не смогут звучать громче голоса Аиды.
Я нес ответственность за сказанное, я нес ответственность за невыполненные обещания, я нес ответственность за то, что не могу жить рядом с ней и заставить себя ее полюбить снова, я нес ответственность за ее боль.
Рядом с Аидой я осознал: есть люди, ад внутри которых настолько велик, что, если находишься долгое время рядом с ними, кажется, что в жизни ничего нет, кроме страдания. Трудно себе вообразить, как живет человек с таким пеклом внутри. До встречи с ней мне казалось, что масштабы моего ада гораздо больше, чем у тех людей, в которых я влюблялся, которые влюблялись в меня, с которыми я делил кусок хлеба, у которых я занимал деньги, которым я давал деньги взаймы, которых я предавал и которые предавали меня, которыми я восхищался и которых я ненавидел. Благодаря Аиде я понял, насколько было трудно тем, кто жил со мной, наслаждаясь мною, страдая мною, убегая от меня. Аида гуляла со смертью, преследуя ее. Помню, как она открыла окно, встала на подоконник и одним прыжком оказалась на крыше, которая находилась слева от окна. Я не успел остановить ее, от увиденного я потерял дар речи и просто застыл на месте. Когда она вернулась так же легко, как будто до земли было не четыре этажа, а не более метра, я сказал: «Ты же могла разбиться». На что она ответила: «Перестань бояться, ничего со мной не случилось».
Я долгое время считал Аиду человеком с двойными стандартами. Она восхищалась правдой, выплескивала ее в лицо, как серную кислоту, при любом удобном случае, чаще всего, когда была сердита на меня. Ее правда причиняла мне боль, я всегда считал, что, если она так поступает, значит, наслаждается моей болью. Меня можно было справедливо обвинить во лжи. Несмотря на то, что она превозносила правду и терпеть не могла ложь – ни во благо, ни просто так, во имя душевной трусости, она могла рассказать за моей спиной своему лучшему другу о том, какое я жалкое ничтожество, как ей со мной тяжело. Ее подруга разделяла ее мнение относительно меня, и со временем я начал презирать и ее, и ее подругу, которая, не зная человека лично, делала выводы со слов лишь одной стороны, стороны обвинителя. Аида чаще всего говорила правду обо мне, но правда бывает разная, и та, которую она говорила, была ей выгоднее той, о которой она умалчивала. Аиде хотелось, чтобы ее поняли, утешили, пожалели, потому что я этого не делал. Я считал себя монстром, самым отвратительным человеком рядом с ней. Благодаря тому, что были люди, рядом с которыми меня покидало такое чувство, я принял решение оставить ее навсегда.
Я понял Аиду только спустя годы, все это время я считал ее самым подлым человеком из всех, кого встречал в своей жизни. Мои тайны и пороки становились достоянием всех, начиная с ее лучшего и единственного друга и заканчивая ее родственниками и даже моими, которые долгое время скрывали от меня мои же тайны. Мстительным человеком считал я ее. Борющимся лишь за ту правду, которая была ему по душе, и презирающим ту правду, которая разъедала ее, как серная кислота.
Мы много лет жили порознь, советовались, общались по делам. Однажды, когда я приехал к Аиде, чтобы повидаться, мы мирно уладили возникший между нами конфликт, я провел много времени с ней. Первое время наше общение было легким и непринужденным, я чувствовал себя расслабленно и свободно. Но как-то раз я сказал, что мне нужно встретиться с человеком, она поняла, что у меня есть женщина, что я еду к своей новой девушке, и после этого все изменилось. Начались упреки, разные высказывания, якобы про себя, которые ко мне не относились, между нами вновь появилась стена, из-за которой мы не слышали друг друга. Вспыхнули старые обиды.
Мне нужно было уехать в другую страну. Во время прощания из ее глаз неожиданно градом покатились слезы. Она стояла на расстоянии нескольких шагов от меня и смотрела в пол, опустив глаза. Я подошел и обнял ее. Сначала это было легкое, осторожное объятие, а затем я крепко сжал ее, и в тот же момент она обняла меня изо всей силы в ответ и начала громко плакать.
Она сказала всего лишь одну фразу, а передо мной пронеслась вся жизнь. Всего одна фраза стала ответом на вопрос, который мучил меня долгие годы. Одно предложение, слетевшее с ее губ, позволило мне разглядеть в «Саломее» сердце и вырвать с кровью из этого сердца символ.
Она сказала: «Ты все знаешь, я бы тебя не отпустила, мой самый дорогой человек». Если бы я мог в тот момент заплакать, я бы затопил ее своими слезами, я бы закричал так сильно, как не кричал многие годы. Но я не смог этого сделать. Я поцеловал ее в губы, впервые за долгое время. Я поцеловал ее не в знак благодарности, а потому, что я хотел это сделать, и у меня не было отвращения к ней. Я молча обнимал ее так же крепко, как обнимала меня она. Мы простояли так минут десять, не меньше, не проронив больше ни слова. В какой-то момент я вырвал себя из ее объятий и оставил ее стоять на пороге.
Я шел по улице, но стоял на пороге. Я покупал сигареты и стоял на пороге. Я засыпал в объятиях другой женщины и стоял на пороге. Я прощался с этой женщиной и стоял на пороге. Я засыпал в одиночестве, стоя на пороге. Я просыпался в одиночестве, стоя на пороге.
После того, как я, наконец, смог переступить этот порог, я повторял себе: «Саломея! Саломея».
Саломея. Только я – не Иоканаан! Только так умела любить Саломея, дочь Иродиады, царевна иудейская. Прочтешь эту пьесу и поймешь, какую цену она заплатила за свою любовь.
В глубине души я перестал желать ей смерти. Благодаря Уайльду я смог понять то, что было для меня тайной долгие годы. Я начал жалеть Аиду за причиненную мне боль, я жалел ее и за причиненную ей боль, я начал с теплом принимать подаренную мне улыбку. В ее улыбке я перестал находить лицемерие.
* * *
Аида (ее руки ослабли, и она перестала душить ученика. Нежно обняла его за плечи и уснула).
Ученик (повернулся лицом к Аиде. Поправил волосы у нее на лице и поцеловал в губы. Взял ее, спящую, на руки и унес к ее дому).
Учитель (обращается к призраку).
Мы остались одни, мой молчаливый друг. Как нежна эта ночь! Как тиха эта нежность…
Ночь вторая
Действующие лица:
Ученик.
Учитель.
Любовница.
Призрак.
СЦЕНА
Отель. Звездная ночь. Тихий проспект, закрыто окно. Заправленная кровать. Голова любовницы лежит на груди ученика. Тот гладит ее волосы. Учитель смотрит на звездное небо. Призрак стоит у кровати и смотрит отсутствующим взглядом на лежащих ученика и любовницу.
Любовница.
У меня есть дочь.
Ученик.
И у меня есть дочь.
Учитель.
Оно подкрадывается все ближе и ближе. Оно как черная приближающаяся туча, закрывающая плотным покрывалом солнце. Первая ночь оголила тела любовников, а вторая оголяет их тайны.
Любовница.
Ей одиннадцать. Она похожа на отца.
Ученик.
Ты не говорила, что у тебя есть муж.
Любовница.
И сейчас этого не скажу. Я ни разу не была замужем. Моя дочь никогда не видела своего отца, а до четырех лет она думала, что он живет на Луне.
Ученик.
Как это?