Самый крупный лагерь смерти в Польше – «Освенцим», но «Освенцим» находится слишком далеко от Варшавы. Он вообще расположен ближе к Судетским горам. Что еще здесь рядом? «Треблинка»? «Майданек»? «Собибор»? Да этих лагерей смерти в Польше десятки, и рядом с Варшавой в том числе.
Значит, надо брать этого оберштурмбаннфюрера живым и давить из него информацию. Вот только как? Он наверняка приперся не меньше, чем с отделением солдат Ваффен СС. К примеру, я взял бы два отделения с парой бронетранспортеров, но действительность превзошла все мои мрачные прогнозы.
Спускаясь обратно, я быстро обрисовал «Кубику» свои предположения и нарисовал ему круг задач. Что-либо говорить в номере было нельзя, а на лестницу «прослушку» не воткнешь. Выйдя на улицу, мы притормозили на пороге гостиницы.
Да-а-а-а! Храбрецом оберштурмбаннфюрера не назовешь – чуть в сторонке стояли автомобиль «Кюбельваген» с гостеприимно распахнутыми дверями, гусеничный «Ганомаг» с двумя пулеметами и здоровенный восьмиколесный броневик с очень неслабой пушкой.
– М-м-мать! Где ж мы вас всех хоронить-то будем? – чуть слышно пробормотал «Кубик», тоже набравшийся у меня выражений.
– Размножаемся делением: «Кубик», ты – в «кюбель», я в «Ганомаг», дальше по обстоятельствам, но оберштурмбаннфюрера, его ординарца и одного радиста надо брать живьем. Условный сигнал – «работаем».
Когда приедем, я начну голосить, а ты глуши всех в «кюбеле». Только не шуми, нам грохота на броневиках хватит. Потом вываливайся, иди к этому недотанку и долбись в него, чтобы тебе люк открыли, – так же негромко сказал я.
То, что «Кубик» влегкую прибьет водителя и пулеметчика, сидящего впереди разведывательного автомобиля, я ни в каком месте не сомневался – довелось мне как-то увидеть его работу ножом. Самое главное, чтобы он Генриха, мать его, Майера в горячке не прибил.
– Господин оберштурмбаннфюрер, – подойдя к «Кюбельвагену», обратился я к развалившемуся на заднем сиденье подполковнику СС. – С вашего позволения, я поеду в бронетранспортере с солдатами – не с моими длинными ногами ютиться всю дорогу на тесном сиденье вашего персонального автомобиля.
– И вам не будет холодно, оберштурмфюрер? – выказал показную заботу эсэсовец.
– Пф-ф-ф… всего несколько минут. Не знаю, как принято в генерал-губернаторстве, но у нас можно снять верхнюю одежду с понравившейся вам «вешалки» и пристрелить саму «вешалку», чтобы она не испытывала неудобства от внезапно налетевшего холода, – небрежно бросил я.
Ответом мне был дружный хохот эсэсовцев – услышали мое наглое заявление все. Конечно же, я не стал раздевать простых поляков – шестерых украинских полицаев на выезде из города из полушубков вытряс, а троих заодно и из валенок и шапок-ушанок, вызвав новую волну безудержного веселья. Один из полушубков с валенками достался адъютанту, остальные с благодарностью приняли пулеметчики.
Видимо, подобное действие никому из эсэсовцев в голову не приходило. Надеюсь, что теперь свидонутым украинским полицаям периодически придется раздеваться – одеты и обуты они по-любому лучше простых варшавских обывателей.
Кстати, достаточно странно: выезд из города охраняли два десятка украинских карателей при двух чешских броневиках, но при этом не было ни одного немца. Хотя изуверская логика гитлеровцев присутствовала во всей красе – поляки жутко ненавидят западных украинцев, а те отвечают им зверствами на их территории, и лучших цепных псов для охраны въезда в город и придумать было невозможно.
Под тройку литровых фляжек с приличным французским коньяком дорога проскочила незаметно. Эсэсовцы с удовольствием помогли мне справиться с благородным напитком, а я стал лучшим другом гауптштурмфюрера Фридриха Зомменинга – адъютанта оберштурмбаннфюрера Готвальда Поогена. Как я и предполагал, имя «Генрих Майер» было подпольной кличкой эсэсовского палача. Думаю, что и у гауптштурмфюрера уже давно запасные документы припасены – холуи обычно перегоняют своих хозяев в зверствах и мерзостях.
Правда, небольшую странность я отметил – адъютант оберштурмбаннфюрера по возрасту не соответствовал званию гауптштурмфюрера. Как бы они не были одного года рождения.
Друзья детства? Или просто давние сослуживцы, одному из которых повезло подняться по служебной лестнице? Но у меня были несколько иные текущие проблемы, и я выбросил это несоответствие из головы. И, как оказалось в дальнейшем, совершенно напрасно.
Байков
Десантировались они недалеко от Кобрина, совсем чуточку до Беловежской пущи не дотянули. Вернее, не так. Сначала доставили самого Байкова с шестью разведчиками его личной группы и радистом от генерал-майора Малышева, и только через четыре дня, когда они подготовили площадку для планеров, прибыл остальной отряд.
Таким большим количеством разведчиков капитану Байкову командовать еще не доводилось. Семь планеров по семь человек в каждом, плюс груз, да с ним семеро, но среди этих пятидесяти семи аж четверо радистов с немецкими рациями и двое с кинокамерами и фотоаппаратами.
Основного груза было немного. Только носимый запас – килограммов по тридцать на брата, но много было специального оборудования, боеприпасов и немецкой формы, да еще и Ваффен СС.
Можно было бы и в этой форме с немецкими маскхалатами передвигаться – Байков это сразу предложил, но Малышев его сразу спустил с небес на землю. Оказывается, поляки очень сильно эсэсовцев не любят, а идти им до места встречи через всю Беловежскую пущу, в которой польские жолнежи аж с тридцать девятого года укрываются. Хоть один польский крестьянин или мальчишка, бегающий к родственнику, в лесу отряд эсэсовцев увидит – и туши свет: отряды армии Крайовой[23] со всех концов этого необъятного леса сбегутся.
Планеры, замаскировав, бросили так – ни взрывать, ни жечь их было нельзя. Байков опасался любой засветки. Замаскировали, правда, хорошо – маскировочными сетями, что в тех же планерах привезли. На пару недель такой маскировки хватит, а там их и след простынет – немцы в лес предпочитали не соваться, а поляки, оценив количество прибывших десантников, молча утрутся.
Планеры, кстати, были не советские, а смахивали на иностранные – в некоторых местах даже надписи на незнакомом Байкову языке сохранились. Да и парашюты, что у них были, к нашим никакого отношения не имели. Кстати, среди оружия, им выданного, были автоматы «СТЕН», винтовки «Ли Энфильд» с оптическими прицелами английского производства и странные автоматические карабины с толстым стволом, а десантные комбинезоны с удобными ботинками и вовсе английские десантники использовали.
Необычным было еще и то, что вместе с грузом из одного планера выгрузили три трупа, одетых так же, как и остальные десантники. У двоих были всмятку разбиты головы, а третий был поломан настолько, что руки-ноги у него сгибались во все стороны, несмотря на уже наступившее трупное окоченение. Трупы они закидали снегом чуть в сторонке и с ними пристроили один из автоматических карабинов. Тот тоже был сплющен чуть ли не в блин. Патроны, правда, из него выгребли все до единого.
То есть было создано полное впечатление, что трое английских десантников погибли при приземлении планеров. Не такая редкая штука, между прочим. Странно, что никому из разведгруппы не досталось, но повезло как-то.
Капитан мимоходом подивился продуманности деталей этой странной операции, но вида особенного не подал – «Багги» как-то говорил, что генерал Малышев просто так ничего никогда не делает.
Двигались на привезенных лыжах, в основном ночами – у командира каждого взвода и у самого Байкова были приборы ночного видения. Дикая редкость в управлении. Новенькие приборы ночного видения совсем недавно стали поступать в наркомат внутренних дел. За полгода службы Байков получил такой прибор впервые, что тоже указывало на то, какое значение генерал-майор Малышев придает этой необычной операции.
До места дошли за семь дней и ночей. Отдыхали и проводили недалекую разведку вечером и утром. Усадьба находилась на самом краю леса и совсем недалеко от небольшого городка Хайнувка. Теперь небольшого городка.
Байков припомнил аналитическую справку, которую ему приготовили перед заброской. До войны в городе жили почти восемнадцать тысяч человек, на данный момент осталось меньше половины.
Как и во всех остальных польских городах и местечках, немцы выгребли из Хайнувки всех евреев, цыган и неблагонадежных жителей по доносам особо активных поляков и переселили всех в ближайший концлагерь. Непонятно только, чего местные евреи с цыганами ждали? Рядом лес, в котором четыре десятка таких Хайнувок потеряться может.
Разместились с комфортом в различных хозяйственных постройках усадьбы. В почти декоративных башенках самого особняка Байков расположил пулеметчика с ручным «MG-34» и двух снайперов с теми самыми снайперскими винтовками «Ли Энфильд»[24].
Дорога к усадьбе была укатана, но катались по ней только на санях – следов от машин и мотоциклов видно не было. Помимо лесника, с которым Байков через сутки бесполезного наблюдения за усадьбой обменялся паролями, в небольшой пристроечке рядом с господским домом жили его жена и двое мальчишек-погодков одиннадцати и двенадцати лет.
Обстановка вокруг была спокойная, но Байков все равно секретов понаставил и в лесу, и на дорогу и на четвертые сутки дождался….
Твою же мать! «Кюбельваген», гусеничный бронетранспортер «Ганомаг» с пулеметами спереди и сзади и сидящими в нем пехотинцами и танк на колесах. Впрочем, нет, это не танк. Все же даром занятия по немецкой технике не проходят.
Это оказалась восьмиколесная разведывательная бронемашина «Sd Kfz234/2» «Пума». Что та же самая выпуклая часть спины только в профиль, ибо таскает она на своем наглухо забронированном кузове башню с пятидесятимиллиметровой пушкой. Отчего и выглядит как танк на колесах.
Сжечь всю эту машинерию группа Байкова могла влегкую – гранатомет «РПГ-43» с двумя десятками выстрелов и три с лишним десятка одноразовых гранатометов «Муха» в группе были. Тоже, кстати говоря, новинка вооружения чуть ли не последних месяцев, но тогда из усадьбы придется уходить, не выполнив задания.
До города здесь километров восемь, да и за эсэсовцами Байков приехавших хорошо разглядел, наверняка еще кто-то припрется. Может, и не сразу, но причиной невыхода их на связь однозначно поинтересуются – и в «Пуме», и в «Ганомаге» Байков разглядел длинные антенны радиостанций.
Пушечный броневик притащил «кюбель» на веревке, сильно смахивающей на морской канат. Оно и понятно. Видно, легкий автомобильчик застрял на заснеженной дороге – двигатель у него работал, чтобы господа офицеры не замерзли, и тут… Байков даже вполголоса выматерился… из «Кюбельвагена» вылез офицер гестапо – невысокий, коренастый, с бочкообразной грудью и непропорционально длинными руками унтерштурмфюрер СС. Вышел, покачиваясь, дошел до «Пумы» и принялся энергично долбить в люк бронеавтомобиля рукояткой «вальтера».
Да их двое! Второй гестаповец выпрыгнул из «Ганомага» и, с трудом утвердившись на ногах ровно, заорал во всю мощь своих легких:
– Егерь! Егерь, пся крев! Запорю собаку! Егерь! Куда ты делся? Леший тебя забери! Курва! Егерь! Русски! Повешу! – орал гестаповец, произвольно мешая немецкие и польские ругательства и угрозы.
Судя по его внешнему виду, оберштурмфюрер был изрядно пьян. Высокий, статный и, видимо, очень сильный офицер гестапо в своем черном мундире, белоснежной рубашке, начищенных до блеска сапогах и фуражке с высокой тульей нелепо смотрелся на белоснежном покрывале обширной поляны перед усадьбой, вызывая у Байкова почти неконтролируемую ярость.
Как и все бойцы и командиры управления спецопераций, капитан ходил на занятия по структурам Вермахта, Панцерваффе, Люфтваффе, гестапо и СД и прекрасно знал, чем занимаются эти вышколенные твари в щеголеватой черной форме. Байкова аж затрясло от ненависти, но ни сообразить, ни что-то приказать командир отряда не успел, потому что мгновением позже произошли сразу два события.
Лязгнул люк разведывательного бронеавтомобиля, и тот первый коренастый гестаповец, распахнув чуть приоткрывшуюся створку настежь, крикнул только одно слово:
– Работаем! – По-русски крикнул.
И тут же закинул в раззявленную пасть люка светозвуковую гранату. Грохнуло с секундным перерывом трижды. Второй гестаповец, всего пару мгновений назад казавшийся мертвецки пьяным, закинул в открытый кузов «Ганомага» еще одну такую же гранату, а вторую просунул в боковую заслонку на двери и тут же превратился в размытую тень. Мгновенно протрезвевший гестаповский офицер стремительно метнулся на гусеницу «Ганомага», одним движением сломал шею одному из эсэсовских солдат и, выкинув его из бронетранспортера, тут же запрыгнул на его место.
Дробный стук пистолетных выстрелов из «Пумы» и крики и предсмертные хрипы умирающих в «Ганомаге» ошеломленных эсэсовцев – это все, что оторопевший Байков видел собственными глазами в течение полутора десятков секунд. Может, времени прошло немного больше, но когда Байков вышел из этого позорного ступора, первый гестаповец уже вытаскивал из «Кюбельвагена» мешком висевшего в его руках подполковника СС, а второй вышвырнул из «Ганомага» еще одного эсэсовца и тут же выпрыгнул следом.
Монолог, который произнес высокий гестаповец, утвердившийся на ногах рядом с немецким бронетранспортером, позднее переписали все без исключения бойцы отряда Байкова. Сразу его запомнить не удалось, но через несколько часов майор «Рейнджер» смилостивился и по слогам надиктовал благодарным слушателям просто-таки филигранную ругань.
В этой необычной речи присутствовали практически все успевшие проштрафиться бойцы отряда Байкова: и родители нерадивого пулеметчика, выставившего свои лопоухие уши вслед за стволом пулемета.
И бабушка левого снайпера, открывшего слуховое оконце в башенке чуть ли не настежь.
И тети, и дяди гранатометчика с его вторым номером, сбившие весь снег с невысокой елочки, за которой они укрывали свои толстые задницы.
И оборзевшие прадедушки дозорных, куривших самосад на посту на дороге. (Сразу стало понятно, что майор «Рейнджер» знаком с «Багги» и «Лето» – так только они выражаются.) И как только он умудрился унюхать запах табака сквозь вонь выхлопа двух бронемашин?
И дальние, и ближние родственники, друзья и сослуживцы самого Байкова, которого новый командир отряда умудрился обнаружить даже под маскировочным пологом. (Байков даже не подозревал, что всех в одну кучу можно собрать одной-единственной фразой.)
И самое главное – то, что майор «Рейнджер» и капитан «Леший» сделают со своими нерадивыми подчиненными, не сумевшими торжественно встретить собственных командиров.
Надо сказать, что последнюю часть этого монолога капитан Байков слушал, катаясь от неудержимого хохота по ноздреватому весеннему снегу. Ибо о подобных физиологических подробностях им не рассказывали даже на занятиях по медицинской подготовке, а о таких словесных вывертах ни он сам, ни его бойцы и вообще никто из его сослуживцев или друзей даже подумать никогда бы не смогли.
Упрекнуть Байкова никто не имел права. Всего за несколько минут капитан испытал такое количество самых разнообразных эмоций – от дикого напряжения до жгучей ненависти и мгновенной разрядки, что энергия, скопившаяся в его организме, требовала немедленного выхода, но расслабиться он себе не позволил. Кое-как подавив смех, Байков поднялся и, махнув снайперам и пулеметчику, направился к бронемашинам. За ним потянулись и все остальные разведчики, прятавшиеся в строениях вокруг усадьбы.
В то же время, упаковав своего немца, высокий гестаповец тут же открыл правую дверь «Ганомага» и потащил из кабины находящегося без сознания гауптштурмфюрера СС. Споро связав ему руки сзади, он тут же достал из кармана перевязочный пакет и принялся бинтовать немцу разбитую голову.
Первым к этим необычным гестаповцам подскочил Байков. От греха подальше. Вроде все были предупреждены, что немцы придут на встречу, но именно гестаповцев никто не ждал, а об их «подвигах» все были наслышаны. Дрогнет у того же снайпера – старшего лейтенанта Фирсова с позывным «Глаз» палец, и вся разведгруппа будет иметь бледный вид.
Так Байкову «Багги» и сказал: «Если те, кто к вам на встречу придет, погибнут, да еще и по вашей вине, сразу вешайтесь – не так больно будет, но лучше обратно не возвращайтесь. Не знаю, с кем вы встречаетесь, этого Малышев даже мне не сказал, но ты, Байков, теперь за них собственной головой отвечаешь».
Оказалось, что «Рейнджер» с «Лешим» взяли живыми аж пятерых эсэсовцев: оберштурмбаннфюрера, гауптштурмфюрера, двух шарфюреров и унтершарфюрера. Правда, гауптштурмфюреру «Рейнджер» разбил голову, а унтершарфюреру сломал правую руку. «Леший» в то же самое время одному шарфюреру – радисту в «Пуме» прострелил левое предплечье и правое бедро. Как он умудрился так отличиться в темной и тесной бронемашине, никто из отряда Байкова так и не понял, но на «Лешего» поглядывали с уважением – скоростной стрельбе в управлении обучали, но далеко не всем она удавалась.
Тем временем пленных немцев раздели, связали, стреножили и завязали им рты их же ремнями, затянув импровизированные уздечки у них на затылках. После чего развели эсэсовцев по разным комнатам в усадьбе и оставили под присмотром двух часовых.
Через полчаса Байков построил отряд перед новым командиром. Несмотря на косые взгляды бойцов, на его щегольской гестаповский мундир, майор «Рейнджер» так и ходил в нем. Правда, гестаповская одежка давно потеряла свой лоск – заляпан этот мундир был кровью, грязью и даже машинным маслом во многих местах, но майору это неудобств совсем не доставляло.
– Долго знакомиться нам некогда, но представляюсь по поводу прибытия: майор «Рейнджер», с сегодняшнего дня командир вашего отряда, и капитан «Леший», мой заместитель. Капитан Байков становится моим вторым заместителем.
Что теперь делаем? Те ухари, что курили на посту у дороги, – отмывают от крови «Ганомаг», гранатометчики – занимаются тем же самым в «Пуме». Накосорезили – отвечайте. Не научились к четвертому году войны маскироваться – учить буду, как новобранцев. Жестко и часто. Пока не научитесь дорожить своей жизнью и жизнью своих боевых товарищей, из нарядов вылезать не будете.
Все остальные раздевают убитых, отстирывают форму эсэсовцев и чинят хотя бы маскхалаты. Часть бойцов поедут со мной в захваченной униформе, поэтому дырок на видимых местах быть не должно. Ваша форма Ваффен СС не подойдет – эти эсэсовцы из подразделения отряда СС «Мертвая голова».
Байков! Выделишь мне троих сносно говорящих по-немецки и еще четверых им на подхват. Пока я буду развлекать оберштурмбаннфюрера, они будут пытать пленных, создавая звуковой фон, – быстрее расколятся. Заодно послушают, что они напоют. Руководит ими капитан «Леший».
– Как пытать пленных? Мы же советские люди, – раздался голос из нестройной шеренги разведчиков.
Байков сразу узнал его – это старший лейтенант Аксенов. Теперь старший лейтенант, а полгода назад был капитаном и замполитом батальона.
– Кто спросил? Два шага вперед. Представиться. – Голос командира был сух и бесстрастен. Аксенов сделал два шага вперед и произнес:
– Старший лейтенант Аксенов. Позывной «Зануда». Замполит батальона 264-го стрелкового полка.
– Вы забыли добавить: бывший замполит батальона. Судя по позывному, вы проходили учебу у «Багги» – только у него настолько «горячая» любовь к политрукам, что он не считает необходимым сдерживать свои эмоции. Остальные инструкторы много сдержаннее.
Мне вам лекцию прочитать на тему: «Методы форсированного допроса в полевых условиях»? Вы что, в учебной роте этого не проходили? Сомневаюсь, что «Багги» не объяснил вам пользы сведений, получаемых во время «экстренного потрошения».
Хорошо. Пусть будет по-вашему, старший лейтенант. Раз мы все «советские люди», то пытать пленных мы не будем, но и живыми их оставить не можем. Давайте эсэсовцев просто убьем, а потом ту информацию, которой они располагают, расскажете мне лично вы. Согласны? Впрочем, есть еще один вариант.
Байков! Старшего лейтенанта Аксенова и еще пятерых бойцов через полчаса отдадите под командование капитана «Лешего». Раз ваши подчиненные не хотят пытать пленных, значит, будут их кормить.