– Как? – ошарашенно спросил Байков.

Это не укладывалось у него в голове. Кормить эсэсовцев? Неужели майор шутит? Но «Рейнджер» был абсолютно серьезен.

– Кормить вежливо, но настойчиво, а как конкретно – бойцам расскажет капитан «Леший».

По секрету скажу вам всем одну простую вещь: здесь нет советских людей. Как только вы получили это задание, вы перестали ими быть. Сейчас передо мной разведгруппа управления спецопераций, выполняющая особые задания командования. Я подчеркиваю – особые задания командования. Поэтому те, кто не готов выполнять мои приказы, а они будут все кровавей некуда, два шага вперед и… – «Рейнджер» на мгновение запнулся и, окинув взглядом строй стоящих перед ним разведчиков, спокойно продолжил: – …идите на хрен отсюда. Балласт мне не нужен. Вас всех специально отбирали для этого задания, но, если у кого-то из вас есть сомнения в издаваемых мною приказах, пусть по возвращении скажет об этом генерал-майору Малышеву или его заместителю – подполковнику Лисовскому. Впрочем, наверное, уже полковнику.

В рапорте можете изложить последовательность событий и дословно перечислить все мои приказы, но без собственных заумных заключений и идеологических лозунгов. Генерал-майор этого не любит, а предпочитает конкретные причины невыполнения заданий командования.

Бойцы, уходящие из отряда, получат оружие, взрывчатку, отдельное задание по диверсиям и уйдут в рейд по тылам противника. Остальные будут выполнять задания генерал-майора Малышева. Начальник управления хоть и засунет нас в самую задницу, но шанс выжить даст обязательно.

Разойтись! Байков! «Леший»! Останьтесь. – И когда разведчики, негромко переговариваясь, разошлись в разные стороны, как ни в чем не бывало продолжил: – Ну вот и первая проверка прошла. Байков! Ты этих людей лучше знаешь. Распределишь бойцов. Тех, кто вызовется погулять, тремя группами отправишь по разным маршрутам. Задание – диверсии на коммуникациях противника. Радистов и фотографов с этими группами не посылать. Это группы отвлечения от маршрута движения основной группы.

«Леший»! Займись допросом эсэсовцев. Гауптштурмфюрера не трогай, а остальных в промежутках между допросами корми хлебом или сухими галетами, но воды не давай. Ни капли.

Впрочем, гауптштурмфюрера тоже сажай на эту диету. Пусть попостится – сговорчивее будет. Очень сильный и опытный противник. «Качал» меня на косвенных вопросах всю дорогу и что-то заподозрил. Прокололся я в чем-то, а в чем, пока не понимаю. Хорошо, что адъютант сейчас ни черта не соображает – контужен наглухо. Я ему светозвуковую гранату прямо на колени положил. Поэтому сухарей напихай в него побольше.

Пленных не развязывать и не водить в туалет – пусть гадят под себя. Насильно кормить только хлебом и ни в коем случае не давать воду.

Байков! Никогда не поверю, что Малышев не прислал нам с «Лешим» посылку. Прикажи, чтобы принесли сюда, надоело уже в этой гестаповской шкуре болтаться. Как ворона на белом снегу выгляжу.





Глава 12




«Рейнджер»

– Здравствуйте, господин оберштурмбанно́фюрер! Вы знаете, у меня к вам только два вопроса и одно предложение. Странно, не правда ли? – Начальный тон разговора с эсэсовцем я выбрал непринужденно-доброжелательный.

Командира отдельной зондеркоманды уже накормили немецкими галетами с сахаром и русскими сухарями, приправив угощение изрядной долей звездюлей. Жрать наше угощение он не хотел, но «Лешему» с помощниками на хотелки эсэсовца было откровенно фиолетово. Поэтому сейчас командир зондеркоманды выглядел, мягко говоря, не очень, а от утонченного лоска в нем не осталось и следа. Видимо, кто-то из разведчиков при кормлении врезал ему по сопатке, и кровь густо заляпала ему и нижнюю часть лица, и очень неплохое шелковое нижнее белье. Маскхалат, мундир и даже щегольские сапоги с него сдернули в самом начале пленения.

– Я не буду спрашивать вас о ваших служебных обязанностях – это вы мне расскажете сами. Добровольно и без всякого принуждения. В отличие от ваших подчиненных пытать я вас буду только в том случае, если мы с вами не договоримся. Вашего адъютанта я взял живым, и он расскажет мне все, что знает о ваших делах, а остальные ваши подчиненные дополнят его рассказ.

Итак, первый вопрос: как вы догадались, что мы не те, за кого себя выдаем?

Эсэсовец ответил, как выплюнул:

– Я этого не знал. Мне показалось странным, что два офицера гестапо, служащих в Норвегии, имеют своей целью без какой-либо опаски проехать на самый край огромного леса, в котором укрываются солдаты из разгромленной регулярной армии Польши. Кроме того, вы поселились в гостинице для офицеров Вермахта, а не сняли номер в пансионате для офицеров СС. Мне этого оказалось достаточно, чтобы установить за вами наружное наблюдение. Предварительная проверка показала, что вы действительно прилетели из Норвегии и на самом деле служите в гестапо города Берген, и мне стало интересно понаблюдать за вами лично.

– Забавно. Мы не знали о пансионате для офицеров СС. В комендатуре нам рекомендовали именно эту гостиницу, и мы воспользовались рекомендацией. Как бы то ни было, вы действительно имели все основания заинтересоваться нами, но ваши объяснения звучат достаточно натянуто. Вы явно что-то недоговариваете либо просто-напросто лжете. Ну да ладно. Рано или поздно правду вы мне скажете. Можете не сомневаться.

Чтобы вы понимали, во что по своему незнанию попали. Мы не имеем никакого отношения к офицерам гестапо – эти документы нам сделали в одной из ячеек норвежского Сопротивления. Мы оба разведчики, причем достаточно необычные. Мы – русские, но мой спутник – капитан НКВД, а я – подданный Великобритании и представляю здесь английскую разведку.

В середине сорок третьего года произошло необычайное событие, напрочь исключающее само себя: совершенно неожиданно большевики предоставили правительству Великобритании огромное количество военной, военно-технической и политической информации стратегического характера. В том числе и точные координаты более восьмидесяти стартовых площадок для запусков ракет ФАУ и заводов по их производству во Франции, Австрии и непосредственно в самой Германии.

Причем бо́льшая часть этих площадок находится в разном состоянии строительства. Каким образом большевики получили столь уникальную информацию, никто из моего командования не понимает до сих пор. Вероятнее всего, у «красных» все же есть хорошо залегендированные агенты в самых различных организациях нацистской Германии, и в первую очередь в военно-строительной организации Фрица Тодта.

Суть предложений большевиков мне неизвестна, но они были очень интересны нашему правительству, поэтому здесь я являюсь связующим звеном между диверсионной группой осназа НКВД и польскими отрядами Армии Крайовой. Мне не слишком нравится это задание – я ненавижу большевиков с раннего детства, но, к сожалению, приказы не обсуждают. В то же время, если бы я не получил это необычное задание, мы никогда бы с вами не встретились.

Расскажу немного о себе. Мой отец перебрался из Российской империи в Великобританию сразу после русской революции. У нашей семьи были кое-какие деньги, и я получил неплохое образование, правда, вдали от метрополии, а война способствует моему продвижению по карьерной лестнице.

Образованные люди в цене в любой стране мира, но в разведке такие люди во все времена на вес золота – помимо английского и русского я владею еще немецким и немного испанским языками. Так уж получилось, что вот уже два года я работаю в Финляндии, Швеции и Норвегии, но полгода назад меня перевели на работу с русскими разведывательно-диверсионными подразделениями.

Теперь второй вопрос, господин оберштурмбаннфюрер: зачем вы мне нужны? Не проще ли отдать вас большевикам и в конце допроса послушать ваши откровения? – В это время за стенкой раздался дикий вопль шарфюрера, которому без наркоза доставали пули из предплечья и бедра.

Слово «пытки» можно трактовать по-разному. Эта боль была во спасение, но шарфюреру от этого было не легче. Ранение в бедро у радиста очень серьезное – пуля разнесла ему берцовую кость, и, скорее всего, в самое ближайшее время у эсэсовца начнется заражение крови.

Впрочем, чего это я? Конечно же, начнется. Пулю из радиста доставали совсем не затем, чтобы спасти его. Во время операции в раневой канал ему напихали соли, перемешанной с землей и древесной трухой, и дикая боль у эсэсовца будет только нарастать.

– Что вы хотели бы узнать? – Подполковник СС был краток и, видимо, боролся с желанием послать меня куда подальше.

– Я? Что вы, господин оберштурмбаннфюрер! Ровным счетом ничего. Это вам надо не попасть в руки большевиков – сами знаете, как они относятся к офицерам СС, но неплохо было бы добраться до Великобритании, а значит, и до моего командования. Я думаю, вы сможете быть друг другу полезными.

Ну, а мне необходимо продвинуться по службе. Только и всего. Как видите, у нас с вами почти схожие цели. Я с удовольствием сменил бы польские леса на наш, ставший уже фамильным особняк в пригороде Ливерпуля, а вы наверняка хотите жить, и жить долго и, вполне возможно, безбедно.

Незапланированный отпуск на войне – это роскошный подарок от немецкого командования, да и напомнить о себе своему руководству таким необычным образом совсем не лишнее. В то же время, если мне удастся закончить войну полковником, я совсем не обижусь. К своему сожалению, пока мне удалось дослужиться только до майора, но война еще не окончена, и в мои руки очень удачно попался оберштурмбаннфюрер войск СС из подразделения отряда СС «Мертвая голова».

Вам рассказать, чем занимается это обособленное подразделение СС, или вы знаете сами? К вашему счастью, именно эти большевики пока не понимают разницы между эсэсовскими дивизиями, находящимися на фронте, и солдатами вашей зондеркоманды, но, если вы не будете благоразумны, эту разницу я им разъясню с самыми мельчайшими подробностями. Так что если вы захотите, то сможете поведать мне очень много интересного, а если не захотите, я сделаю все, чтобы вы пожалели об этом опрометчивом решении.


Ну, а пока давайте прервем наше общение на сутки – мне необходимо послушать то, что расскажут ваши подчиненные. Вы же, в свою очередь, обдумайте мое предложение, а оно таково: если информация, которую вы предоставите, будет мне интересна, я гарантирую вам, что лично доставлю вас в Великобританию.

– Вы так уверены, что сможете хоть что-либо добиться от моих людей? Пытки далеко не всегда дают правильные результаты, хотя в некоторых случаях достаточно эффективны, – неожиданно по-английски произнес подполковник СС.

– Вероятнее всего, вы знаете, о чем говорите, господин оберштурмбаннфюрер, но… – я тоже перешел на английский и традиционно мерзопакостно усмехнулся.

Эх, «Гнома» с его «звериным» оскалом нет! А сейчас так пригодилась бы его милая улыбочка!

– …пытки пыткам рознь. Никто не собирается зверски избивать ваших людей или пытать их раскаленным железом. Это долго, утомительно, грязно и недостаточно эффективно. Для достижения нужного результата есть более продуманные методы допроса. Можно сделать так, что ваши люди сами будут умолять меня что-либо у них спросить.

Так уж получилось, что бо́льшую часть своей жизни я провел в Японии и Юго-Восточной Азии. Мой отец, скажем так, любил поездить по миру. Особенно если его устраивала оплата за подобные путешествия. В последние годы мне пришлось сопровождать его в этих необычных поездках.

Так вот, в тех краях существует очень много крайне необычных способов развязывания языка, и один из них сотрудники НКВД сейчас проверяют на ваших подчиненных. Да и вам, как я погляжу, досталось от их щедрот. Этот метод достаточно прост: ваших солдат, адъютанта и вас лично накормили хлебом, сделанным из муки грубого помола, и сухарями. Как я погляжу, подошли и немецкие галеты, но при этом ни вам, ни вашим подчиненным совсем не дают воды.

Попадая в желудок в течение суток, двух или максимум трех, хлеб забирает из желудка человека весь желудочный сок, который производит наш с вами не совсем разумный организм, полностью обезвоживая его, и истязуемый нестерпимо хочет пить.

Затем сухой хлеб, сбившись в плотный ком, раздражает стенки желудка, от чего начинаются желудочно-кишечное кровотечение и спазмы. При этом истязуемый помимо постоянной сонливости и апатии испытывает сильнейшую боль во внутренних органах.

Следующая стадия – заворот кишок и некроз некоторой части кишечника. Это крайне болезненное состояние – истязуемый дико вопит, мечется, колотится головой о стены, грызет землю.

Как вы думаете, на какой стадии такого допроса ваши подчиненные начнут рассказывать правду?

Впрочем, для достижения быстрого результата мы можем воспользоваться и методами, сходными с методами гестапо. У человека на пальцах рук и ног существуют нервные окончания. В гестапо людям загоняют под ногти швейные иглы – это самый любимый метод допроса у некоторой части ваших сослуживцев. Мы же разобьем вашему адъютанту обухом топора суставы пальцев на левой руке. Все сочленения до единого, а это крайне болезненный процесс.

– Зачем вы мне все это рассказываете, майор? Не можете обойтись без кровавых подробностей? – Эсэсовский подполковник натянуто осклабился.

На усмешку эта гримаса совсем не походила. Держался эсэсовец неплохо, но все еще не понимал, что я для него приготовил.

– Что вы, господин подполковник! Можно и без подробностей. Просто я хочу, чтобы вы понимали, что вас ждет в самом ближайшем будущем, и не обольщались.

Как я заметил, вы предпочитаете пользоваться правой рукой, но, как и у всех людей, левая рука у вас тоже пока есть. Ноги вам еще пригодятся, чтобы дойти до ближайшего лагеря одного из отрядов польской армии Сопротивления, а вот руки вам могут оказаться уже не нужны. Подумайте об этом.

Мне не нужна ваша подпись на договоре о продаже вашей никчемной души. Мне нужна та информация, которой вы располагаете. Только и всего. Да и душа, в том понимании, которое закладывают в него полоумные святоши, у нас с вами уже давно отсутствует.

Покончить жизнь самоубийством вам никто не позволит – вас не собираются развязывать, водить в туалет, кормить, поить и давать спать. Никакого комфортного времяпрепровождения, пока вы не начнете выдавать полезную информацию. А по поводу «кровавых подробностей…», – я опять перешел на немецкий язык. – Вам ли говорить об этом? Может быть, мне напомнить вам о таких лагерях смерти, как «Аушвиц», «Заксенхаузен», «Дахау», «Майданек», «Треблинка», «Бухенвальд»?

Рассказать, чем занимается в «Аушвице» «доктор Смерть»? Он же доктор Йозеф Менгеле с его экспериментами по сшиванию живых близнецов и с попытками изменить цвет глаз у заключенных. Напомнить вам, сколько тысяч заключенных в результате этих экспериментов полностью ослепли и были отправлены в газовые камеры и крематории?

Или вам поведать о лагере «Дахау» и докторе Зигмунде Рашере с его опытами по переохлаждению и смене давления? Догадываетесь, на заключенных из каких стран ставятся эти безумные опыты? Вы хотите, чтобы я рассказал об этом русским десантникам? Вы понимаете, что они с вами после этого сделают?

У вас есть сутки на размышления. Ровно через сутки вами займутся диверсанты из спецотряда НКВД. После этого нам с вами будет не о чем разговаривать, так как вы все расскажете большевикам и будете мне неинтересны. – На этом, собственно говоря, я и закончил свое общение с сильно озадаченным моими словами подполковником СС.

Выйдя из комнаты и пройдя подобравшегося при моем появлении часового, я развалился на стоящей в соседней комнате широкой банкетке с резными дубовыми ножками и ненадолго отключился.

Ситуация развивалась неоднозначно, и мне следовало немного подумать. Вся эта доброжелательная словесная шелуха, которую я вывалил на эсэсовца, помогла мне немного понять собеседника. Мне не нужны были его ответы, я следил за мимическими реакциями командира зондеркоманды.

Невозможность сыграть при разговоре на контрастах немного напрягала меня. Вдвоем допрашивать эсэсовца было бы намного проще, но «Кубик» к подобным играм не готов, а из отряда я никого не знаю. Поэтому на первом допросе пришлось играть в доброжелательность. Следующий допрос будет жесткий, а дальше – как пойдет. Может быть, сбавлю обороты, а может, на куски эсэсовца порежу – как вести себя будет.

Командира зондеркоманды я вытрясу до донышка в любом случае. В этом у меня не было никаких сомнений. При всех своих знаниях и кровавых умениях эсэсовцы не выглядели опытными бойцами. Я, общаясь с ними в бронетранспортере, немного прокачал их.

Самым опасным из всей этой компании был адъютант оберштурмбаннфюрера Готвальда Поогена гауптштурмфюрер Фридрих Зомменинг, но это, скорее, оттого, что ранее он служил в другом подразделении. Что это было за подразделение, я пока не понял – в разговоре гауптштурмфюрер ловко перевел разговор на другую тему, но, судя по подчеркнуто почтительному поведению его подчиненных, авторитет у него был немаленький.

Именно поэтому я, от греха подальше, заглушил его дополнительной светошумовой гранатой. После первой светошумовой гауптштурмфюрер отключился не полностью и уже тащил из-за спины автомат. Открытая бронезаслонка двери позволила мне это разглядеть. Проблем могло бы и не возникнуть, но рисковать я не стал.

С эсэсовцами все было более-менее понятно, но одно обстоятельство меня сильно напрягало: у этой зондеркоманды не было цифрового и буквенного обозначения.

Обычные зондеркоманды подчинены какой-либо айнзатцгруппе и имеют в ней своего «куратора», действуют в конкретном районе или концлагере и далеко от этого района не удаляются.

В то же время Густав Пооген влегкую уезжает за двести километров от места своей дислокации и совершенно не напрягается. Причем решение о своем отъезде он принимает в крайне сжатые сроки и самостоятельно. То есть не ставя в известность свое руководство. Я не думаю, что командир зондеркоманды разбудил генерала СС ночью или ранним утром.

При этом в документах этих эсэсовцев отмечено только то, что служат они в Варшавском гестапо, и ничего более. Ни должностей, ни наименования подразделения, ни номера отдела. Только фамилии, имена и звания.

Очень необычная зондеркоманда. Очень. Как бы нам за нее не прилетело незапланированных, но от этого не менее неприятных звездянок.

Александр Иванович Малышев мне тоже сильно удружил. Уж и не знаю, за какие прегрешения мне такие почести. На таком задании можно и накрыться со всем отрядом этих контуженных на всю голову фронтовых офицеров.

Как это ни странно, но район, который мне необходимо было тщательно изучить, ничем особенным не выделялся. Ни во время боевых действий немцев с регулярной армией Польши в тридцать девятом году, ни во время оккупации Польши немцами, ни во время освобождения нашими войсками польской территории в этих нескольких воеводствах ничего особенного не происходило.

В этих районах даже крупных концлагерей не было, но в сорок девятом году прошлого для меня века в старых шахтах, находящихся в Опольском воеводстве, совершенно случайно было обнаружено крупное захоронение. Более девяти тысяч человек было найдено всего в четырех полностью засыпанных и тщательно замаскированных штольнях.

В самом низу и приблизительно до середины стволов шахт лежали в основном наши военнопленные, но вот от середины и в самом верху немцы уложили гражданских людей. Вперемешку с совершенно другими военнопленными. Эти военные были в остатках довоенной польской формы, а гражданские в очень дорогой цивильной одежде, и судя по деталям этой самой одежды, были они не поляками. Местные жители, по крайней мере, из погибших никого не опознали, и массовых исчезновений состоятельных граждан в Опольском и близлежащих воеводствах за всю войну зафиксировано не было.

Сразу после войны на это захоронение никто особенного внимания не обратил – подобных братских могил после войны находили десятки. Около каждого концлагеря, где не было крематория, находились подобные импровизированные кладбища, но это захоронение выделялось своей необычностью – люди были уничтожены в практически безлюдном месте.