Я, скрестив ноги, села на место, где в тот раз видела священника. Оглянулась вокруг. Интересно, найду ли я его следы? Волосок? Кусочек ткани? Но вокруг была только чистая пустота. Похоже, госпожа Кан приказала отмыть эти помещения до блеска. Священника наверняка спрятали в другом месте, еще когда только начали ходить слухи об указе против католиков. Где бы его могли спрятать?

Возможно, Урим знала ответ на этот вопрос.





* * *


– Можешь остаться здесь на ночь, – предложила Сунхи. – Отоспись как следует.

Мы подошли к скромному павильону. С террасы внутрь вели четыре раздвижные двери, а черепичную крышу подпирали огромные деревянные балки. В воздухе витал рыбный запах – видимо, от кальмаров, которых сушили на приколоченных к стенам колышках. На каменных ступенях валялась бамбуковая метла. Самые обычные помещения слуг – правда, слуг в них не было. Тут бродили только тени от сумеречного неба.

Следом за Сунхи я прошла в комнату, где нашлось две лежанки и стопка сложенных одеял. Сунхи поставила на пол бумажный фонарь и обвела комнату рукой.

– Если понадобится что-нибудь в городе, только скажи, и я постараюсь достать. Тебе лучше не показываться на улицах.

Ее взгляд остановился на моей щеке.

– Тебя любой полицейский по шраму опознает.

– Ваша мать как-то поведала, что его можно выжечь, – заметила я. – Я не собираюсь вечно служить в полиции.

– Пока что, если ты посчитаешь нужным выйти за пределы поместья, будет разумней шрам спрятать. О, у меня есть идея!

Сунхи вышла из комнаты и вернулась с целым подносом всяких фарфоровых горшочков.

– Сначала очисти лицо.

Она, как заботливая сестра, помогла мне смыть въевшуюся грязь, даже уголки глаз очистила от засохших слез. Растерев пудру персикового цвета в густую мазь, она в несколько слоев нанесла ее мне на щеку.

– Вот, – она поднесла к моему лицу маленькое зеркало. – Так гораздо лучше.

В нем рядом с мерцающим фонарем отражалось лицо девушки – не тронутое ни шрамами, ни отметинами. Свободное. Но что-то в ней изменилось. Она не была похожа на Соль из Инчхона. Слишком многое повидали ее глаза. Смерть погасила в ней искру, отблески детства. Я выросла из самой себя и стала незнакомкой, прямо как мой брат.

– Не люблю перемены, – прошептала я. – Презираю их.

– М?

– Я не люблю перемены, – повторила я, на мгновение забыв о разнице в наших статусах. Возможно, дело было в ее открытом дружелюбном взгляде, а может, в прикосновениях, которыми она наносила слои краски на мой шрам. – Перемены в людях, в обстоятельствах. Во всем.

Девушка улыбнулась.

– Мы должны учиться принимать новые времена в наших жизнях. Есть время приобретать, а есть время терять, время для мира и время для войны, время для смеха, время для скорби и время для предательств. Я же жажду перемен, – добавила она шепотом. – Скоро я окажусь в лучшем месте – я буду дома.

– Дом… – Когда-то отголоски сна о доме ярко пылали у меня в голове, однако теперь от них осталась лишь пустая оболочка. – А где он?

Во дворе послышались шаги, и мы обе замолчали. Сунхи вскочила на ноги и выглянула из-за двери. Она обернулась ко мне, глаза ее сверкнули в лунном свете:

– Омони вернулась!





* * *


Я вышла за Сунхи из помещений слуг и увидела во дворе госпожу Кан. Она стояла к нам спиной. В лунном свете я разглядела шелковое платье, ниспадающее с ее талии и сверкающее, как внутренняя сторона ракушки, и длинную блестящую заколку, вставленную в плетеную прическу. Она смотрела на вонзающийся в небо трехрогий силуэт горы Самгак.

– Сына предателя прозвали Косаном, – заговорила она. – Я с самого начала чуяла, что ему придется несладко. Слишком много ненависти он источал.

Женщина посмотрела в сторону, и мне подумалось, что, коснись я ее острых скул, я бы наверняка порезалась.

– Ты заставила эту гору пасть. Инспектора Хана арестовали.

Я почему-то думала, что хитрый инспектор Хан найдет способ избежать этой участи. Он казался мне неуязвимым.

– Я поговорила с одним знакомым, – продолжила госпожа Кан, – сходила в ведомство и узнала, что до конца расследования его держат в кабинете, а потом посадят под домашний арест.

По всей видимости, Сунхи почувствовала, что со мной что-то не так, потому что она положила руку мне на плечо.


– Какие против него доказательства? – спросила девушка у матери.

– Они нашли его форму, покрытую засохшей кровью, а еще против инспектора свидетельствовали кисэн, служанка и один полицейский. Полицейскому пришлось преклонить колени во дворе и громко объявить, что за совершенное преступление он готов умереть десять тысяч раз. Он даже просил, чтобы его наказали инструментами для казни.

– А какое преступление он совершил? – уточнила Сунхи.

– Дал ложные показания.

– Его звали Сим? – выдавила я из себя шепотом, таким тихим, что даже я его едва расслышала.

– Именно так его и звали. Сим Джэдок. Он сознался, что на рассвете, когда девушку уже убили, он получил послание от госпожи Ёнок. Кисэн умоляла его как можно скорее прийти в Дом ярких цветов. Когда он прибыл, инспектор Хан был в полубессознательном состоянии и повторял: «Она мертва».

Я склонила голову. То же самое сказала мне и служанка Мису.

– Он предложил заступиться за инспектора Хана – не только из верности, но и потому, что он верил его словам. Инспектор же признался, что выпил в дань памяти об отце, а после полуночи приехал к Южным воротам, где отца казнили.

Я закрыла глаза. Сердце почти что выпрыгивало из груди. Инспектор Хан покинул Дом где-то в полночь, примерно когда убили госпожу О.

– У Южных ворот инспектор Хан нашел тело госпожи О. Он был пьян и, по его словам, перепутал госпожу О со своей мертвой матерью.

На ум пришло воспоминание, легкое, как туман: старший брат, обвязав веревку вокруг пояса, спускается с утеса вниз. Тянет руку к матери. Из груды костей и мяса вылезает краб. Неужели эта картина настолько ярко запечатлелась в его памяти, что в теле другой женщины он вдруг увидел нашу маму?

Госпожа Кан дотронулась до горла, выравнивая голос.

– Когда он нашел жертву, та была уже мертва. Что он мог сделать? Никто не знает. А инспектор Хан заявил, будто не помнит следующих часов. Сим ему поверил, потому что инспектор болен… Иногда при виде крови или мертвой женщины на него находят приступы. Долгие годы он их подавлял, но, видимо, в этот раз в дело вступил алкоголь.

– Чтобы инспектор Хан боялся смерти? – удивилась Сунхи. – Быть не может.

Нахмурившись, я сосредоточилась на тугом узле боли, свернувшемся у меня в груди. Еще одно воспоминание.

– Это правда, – кивнула я.

– Почему ты так решила?

– Не знаю, – призналась я. – Просто сложилось впечатление, что он вправду боится смерти.

Женщины замолкли, и в этой острой тишине передо мной развернулось еще одно забытое воспоминание. Как-то раз я нашла дикую собаку. У нее была ранена лапа, так что сбежать от нас она не могла. Тем же днем старшая сестра поссорилась с братом: она напирала, что нам нужно мясо на зиму, а он отказывался пасть так низко.

Сестра притворилась, что сдалась, а сама без его ведома притащила животное во двор. Собака жалобно скулила, предчувствуя близкую кончину. Большим ножом сестра сделала надрез у нее под челюстями, перерезала горло, артерии, вены, с хрустом прошлась по позвоночнику. На снег хлынула горячая кровь, и я отползла как можно дальше, но не могла отвести глаз от красного потока.

В этот момент я услышала за спиной голос:

– Как ты могла…

Я взглянула через плечо и увидела брата. Он замер, глядя прямо на нас.

– Орабони! – беззаботно воскликнула я.

Мой голос развеял овладевшее братом оцепенение. Он повернулся и заковылял прочь. Позже я его нашла в углу хижины. Он лежал, свернувшись в клубок, тяжело дышал и весь вспотел, как если бы пробежал сотню ли[53]. Но больше всего меня испугал вид его скрюченных пальцев.

И я помнила не один такой случай.

Не раз находила я брата, искалеченного страхом после очередного кровавого происшествия – а таких на безжалостном Хаксыне было предостаточно. При виде крови брат начинал паниковать, при виде мертвой женщины – падал в обморок. А теперь старший полицейский Сим открыл миру страхи, которые инспектор Хан столько лет скрывал, – и оказалось, что он боится того же, что и мой брат.

– Это старший полицейский Сим рассказал? – я покачала головой. – Он же был беспрекословно верен инспектору Хану. Почему он сейчас вдруг сознался?

– Он узнал, что ты выступила против инспектора Хана и обвинила его в том, что он похитил служанку Урим. Эта новость его подкосила. А потом еще и полицейский Кён сообщил, что командор Ли вызвал госпожу Ёнок и служанку по имени Мису в полицейский суд. Видимо, в тот момент Сим осознал, что верность его ослепила.

– Значит, Сима тоже взяли под стражу… – проговорила я.

Госпожа Кан ненадолго смолкла, после чего произнесла:

– Мне показалось это странным, но…

Она прошлась из стороны в сторону. На ее лице читалось беспокойство.

– Вмешался советник Чхои и убедил командора Ли проявить снисхождение к полицейскому Симу. Его пощадят, если он сумеет завершить расследование инспектора Хана и найдет священника. Всем известно, что, кроме инспектора Хана, на это никто не способен. Впрочем, раз Хан под арестом, можно задействовать и его ближайшего соратника.

– Что?.. – я была в полнейшем замешательстве. – Командор Ли никогда бы не спустил с рук подобный проступок. Бессмыслица какая-то!

– Ты просто не понимаешь, в какой смуте пребывает сейчас наше королевство, – госпожа Кан села на террасу. – Взять хотя бы то, что все вовсю судачат о «Шелковом письме».

Я ждала объяснений, но женщина молчала. Тогда ко мне шагнула Сунхи и прошептала:

– Ходят слухи, что кто-то написал письмо в Китай с просьбой прислать армию и спасти нас… католиков… от участи, что уготовила нам королева-регентша. Но чтоб ты знала, – быстро добавила девушка, – мы считаем, что это «Шелковое письмо» опасно.