Довольный вниманием к своей персоне, Шекет иронично улыбнулся:

– Что-то пошло не так, но что-то пошло так, как надо.

– Вы заразились?

Радужная оболочка глаз Шекета светилась, похожая на лепестки горечавки, плавающие в лужицах лунного света.

Перед Карсоном Конроем находилось нечто, глубоко чуждое человеческой природе. Он это знал, хотя и не мог доказать.

– Заразился – это ваши слова, – с густым презрением в голосе ответил Шекет. – Я удостоился. Я был коронован.

– То есть вы стали королем? Чего?

– Всего, что будет.

Эти три слова были произнесены со спокойной уверенностью, которая подтверждала или, наоборот, опровергала безумие Шекета.

– Я не знаю, что именно с вами произошло и чем вы коронованы. Меня интересует другое. Вы являетесь переносчиком этих… свойств?

– Так вот зачем вы здесь. Готовы раздуть у человечества страх перед новой чумой. – Шекет покачал головой и вновь посмотрел на окно. – Вы начинаете меня утомлять, доктор.

– Значит, никаких бактерий, никаких вирусов?

– Когда король кашляет, разве он заражает окружающих своим королевским величием?

– Девяносто два погибших в пожаре – они были заражены?

– Коронованы. Постарайтесь не глупить, доктор. Никаких бактерий и вирусов. Просто… агент изменения, запрограммированный для проникновения в каждую клетку.

– Какой агент?

– Археи. Если не знаете, кто они такие, поинтересуйтесь. Вряд ли это пойдет вам на пользу. В моем преображении археи не являются для меня каким-то криптонитом. Я их не боюсь.

– В каком это вашем «преображении»?

– Оно у вас перед глазами. Я меняюсь. Но вы не способны это видеть.

– Эти люди заживо сгорели. Почему? Потому что были подвержены… переменам, генетическим изменениям?

– Именно так.

Карсон задумался.

– Неконтролируемые изменения. Эти люди представляли угрозу для остальных. Были потенциальным источником сотен миллионов судебных дел.

– Ага, – улыбнулся Шекет. – Общение с мертвецами не до конца умертвило ваши мозги.

– А когда эти люди устраивались на работу и подписывали контракты, они знали, что под них заложена бомба, что они являются расходным материалом, если случится кризис и эти измененные археи вырвутся за пределы лаборатории?

– Если не знали, то подозревали. Они все подписывались на риск. Ученые тоже могут быть искренне верующими. Фактически им это даже легче, чем другим, если до сих пор они не находили то, что могли назвать истинным и достойным веры. Дориан разыскивал и брал на работу только тех, кто страстно верил в трансгуманистическое будущее, кто хотел быть на передовой линии, когда произойдет прорыв, кто первым хотел насладиться гарантированными столетиями деятельной жизни, свободной от болезней, полной новых способностей. Мы все живем ради осуществления каких-то устремлений: любви, богатства, славы. Но есть ли более впечатляющее, более зовущее устремление, чем обещание физического бессмертия?

Из всего, что было сказано Шекетом, Карсон впервые уловил безошибочный привкус безумия в этих последних фразах.

Насколько он знал, археи участвовали в горизонтальном переносе генов между видами, но не являлись переносчиками болезней.

Он предположил, что измененные археи, запрограммированные для переноса генетического пакета в клетки подопытного животного, погибали после выполнения этой задачи или возвращались в свое прежнее состояние и становились агентами лишь естественных процессов.

Его тревожные мысли о новой чуме отступили на задний план.

– И в кого вы преображаетесь? – спросил он Шекета.

И вновь ветер привлек внимание Шекета к створчатому окну, где вибрировали стекла и металлические рамы двух высоких створок гремели, ударяясь друг о друга.

Когда ветер немного стих, Шекет обратил свой сияющий взгляд на Карсона и сказал:

– Я преображаюсь во властелина зверей.

Входя в палату, Карсон ожидал увидеть безумца. Его ожидания с лихвой оправдались.

– Властелина каких зверей?

– Доктор, этот мир населен зверями. Люди – один из видов в планетном зоопарке. Я буду властвовать над всеми.


Мания величия, иначе называемая мегаломанией. Устрашающе четко сформулированная и обдуманная Ли Шекетом, с которым Карсон сейчас разговаривал. Безумие, доселе сокрытое, становилось все более узнаваемым.

Незнакомый запах, который Карсон ощутил, войдя в палату, сделался сильнее. Может, это запах сырого лука? Нет. Может, делая уколы, санитары протирали кожу Шекета спиртом и теперь тот испарялся? Тоже нет. Запах не был похож и на застоялую мочу в бутыли.

Карсон ощутил ужас, и тот нарисовал ему картину: клочок земли, на котором змея обвилась вокруг своего шевелящегося потомства. Может, этот запах оттуда?

– Учитывая ваши обстоятельства, вас сместили с трона раньше, чем вы успели его занять, – сказал Шекету Карсон.

Арестованный не снизошел до возражений и лишь улыбнулся.

Карсон повернулся к двери и увидел лицо Тэда Фентона, прильнувшее к окошку.

В коридоре, когда он выпустил Карсона и снова запер дверь, полицейский спросил:

– Скажите, док, он действительно свихнутый?

– Весьма свихнутый. Если он выберется из палаты…

– Это полностью исключено, – перебил Карсона Фентон. – Он даже мочится в бутылку.

– Если такое вдруг случится, – продолжал Карсон, записывая номер своего мобильника на обложке одного из журналов, – стреляйте на поражение, не подходите к трупу и немедленно звоните мне.

– Стрелять на поражение? Но правила ведомства…

– Тэд, ваша жизнь важнее карьеры. Стреляйте на поражение, а я приложу все силы, чтобы вас не слишком сурово наказали.

– Жаль, что Шелдрейк не остался нашим шерифом, – подумав, признался Фентон.

– Не засыпайте на посту и не теряйте бдительности.

– Старшая медсестра обещала регулярно приносить мне кофе.

– Рано или поздно вам понадобится отлучиться в туалет.

– Я там не задержусь, – пообещал Фентон. – Пулей оттуда, конечно, не выскочу, руки вымою обязательно.

– Когда соберетесь в туалет, ни в коем случае не подходите к дверному окошку и не заглядывайте внутрь. Он может подумать, что вы устраиваете проверку перед тем, как уйти.

– Док, вы меня малость пугаете.

– Это хорошо, – ответил Карсон.





80


«Нет. Его зовут Кипп».

Услышав эти слова, Меган только сейчас поняла, как глубоко спало в ней волнующее ощущение новых возможностей. Она сама загнала его в спячку после гибели Джейсона. Драгоценный звук голоса ее сына – красивого, мелодичного – пробудил в ней надежду, которую она усыпила в потаенном уголке разума, ни на что не рассчитывая. Одиннадцать лет ожидания. Она почти сжилась с тем, что ждет напрасно, и вдруг четыре этих простых слова.

– Что с вами? – спросил стоявший рядом Бен Хокинс. – Вы вся дрожите… Ах да, вы же рассказывали, что ваш сын не говорит, – добавил он, вспомнив их разговор за работой.

Сердце Меган колотилось столь же бешено, как несколькими часами ранее, когда Ли Шекет касался пальцами глаз Вуди, угрожая ослепить мальчика. Однако сейчас ее сердце стучало не от страха и гнева, а от радости и изумления. И даже больше. Меган охватил благоговейный трепет, ощущение чего-то чудесного и трансцендентного, отчего она сама онемела.

Она обнаружила, что стоит возле кровати. Вуди не повернулся. Она осмелилась коснуться его плеча, но совсем легко, словно прикосновение могло превратить мальчика в пыль.

Ни Вуди, ни Кипп не шевельнулись, продолжая свое странное общение, благодаря которому сын узнал имя ретривера и более того – обрел дар речи.

Мальчик, пес, кровать, комната – все потеряло четкость очертаний, размываемое теплыми слезами. Ах, если бы Джейсон сейчас был рядом и, как она, впервые услышал голос их сына. Меган подумала об этом, но без щемящей грусти.

Меган не раз пыталась представить, каким будет голос Вуди, если сын вдруг заговорит. Наверное, скованным и невнятным. Так ей казалось. Вуди постоянно слышал речь других, но не упражнял свои голосовые связки. Эти четыре слова потрясли и взволновали ее гораздо сильнее, чем она могла объяснить, и не только тем, что он узнал имя ретривера. Вуди говорил легко, как любой ребенок его возраста.

Потом она вспомнила, что уже слышала его голос. Во сне, когда он произнес: «Дороти». Меган не придала этому значения, подумала, что ослышалась, поскольку ни у нее, ни тем более у Вуди не было знакомых с таким именем. Теперь сомнения отпали. Она действительно слышала это имя. Не убирая руки с плеча сына, желая снова услышать его голос, Меган спросила:

– Дорогой, а кто такая Дороти?

Пес трижды ударил хвостом, а изо рта Вуди снова полилась музыка слов:

– Дороти была его человеческой матерью. Кипп попал к ней щенком. Вчера она умерла от рака. Кипп любил ее больше, чем кого-либо. Я тоже люблю тебя больше, чем кого-либо. Никогда не умирай. Никогда. Это ужасно для тех, кого ты оставляешь.

Меган всегда была сильной. Всю жизнь. Никакой удар судьбы не мог сбить ее с ног, лишив возможности подняться. Ее жизнь неслась подобно бурной реке, но подводные течения и пороги оказывались вполне преодолимыми. Более того, они обогащали ее опытом и делали сильнее. Казалось бы, ничего удивительного, что нынешнее потрясение наступило не от смертельной угрозы, а от сыновнего признания в любви. Но оно застало ее беззащитной, да Меган и не хотела защищаться, прождав эти слова долгих одиннадцать лет. Ее ноги совсем ослабли, и она присела на край кровати. Одиночные слезинки превратились в тихие ручейки. Она сказала Вуди, что всегда любила и всегда будет любить его. Вуди на это ничего не ответил, зато Кипп трижды ударил своим великолепным хвостом.