77
Карсон Конрой сидел в салоне своего «форд-эксплорера» в дальнем углу больничной парковки и ждал, когда шериф Хейден Экман уедет. Бороться с нахлынувшей сонливостью ему помогал термос черного кофе из закусочной «Четыре угла». Он уже проглотил одну таблетку кофеина. Их у него было предостаточно – целая коробочка в кармане куртки.
Зарабатывая себе на жизнь вскрытием трупов, составляя отчеты о крайней жестокости убийц по отношению к жертвам, Карсон давно перестал верить в справедливость. Справедливость была не чем иным, как концепцией, а не фактом. Ею манипулировали и неустанно меняли само понятие справедливости. Этим занимались все: от голливудских творцов поп-культуры до политиков и самопровозглашенных глубоких мыслителей, восприимчивых к трендам интеллектуальной моды ничуть не меньше среднего подростка, которому внушили хотеть именно те кроссовки и джинсы, какие в данный момент объявлены «крутым прикидом».
Перебравшись в Пайнхейвен после убийства жены, так и оставшегося нераскрытым, Карсон искал в своей новой жизни не справедливости, а правды. Правда не поддавалась переопределению. Правда была такой, какая есть. Простая задача поиска правды осложнялась лишь стогами лжи, которые требовалось переворошить, чтобы найти сверкающую иголку.
Карсон не строил иллюзий о том, что ему когда-нибудь удастся установить личность негодяя, застрелившего Лиссу из проезжавшего автомобиля. Он сознавал: никакое вскрытие не расскажет ему всей правды о любом проявлении человеческой жестокости. В новой жизни он стремился найти правду в природе и самом себе. Бóльшую часть свободного времени он бродил по склонам Сьерра-Невады, забираясь в самые глухие места, наблюдая и изучая природный мир со все возрастающим вниманием и трепетом. В природе существовал удивительный порядок, чертовски суровый, но разумный. Никакого обмана, кроме того, что помогал выжить, подстраивая под окружающий мир цвет шерсти, перьев, а то и всего тела, как у хамелеона. В природе не существовало лжи, изреченной языком или написанной пером. Карсон надеялся, что глубокое понимание устройства природной жизни поможет ему понять и то, как надлежит жить человеку, дабы уважать себя и других, не прибегая к самообману и аналогичным грубым ошибкам.
Карсон почему-то верил, что правда об убийстве Спейдера и Клайнмен, а также правда о Ли Шекете (он же Натан Палмер) неразрывно связаны с высшей правдой, которую он рассчитывал найти в природе. Почему – он и сам не знал. Просто чувствовал, и чувство это было сильным.
Еще в проезде между моргом и офисом шерифа, когда он услышал сирены отъезжавшей и подъезжавшей машин «скорой помощи», интуиция подсказала ему: это как-то связано с Шекетом. Карсон зашел к Карлу Фредетту, начальнику дежурной смены, от которого и узнал о событиях в доме Меган Букмен.
Сейчас он смотрел в бинокль, как Хейден Экман и Рита Карриктон вышли из дверей отделения неотложной помощи и остановились под навесом, о чем-то разговаривая. Патрульные машины обоих стояли в неположенном месте. Через какое-то время шериф и его заместительница уехали. Тихо, без мигалок и сирен.
Карсон допил кофе, навинтил чашку на термос, вышел из машины и двинулся через стоянку к больнице. По словам Карла Фредетта, Шекет будет содержаться в больнице до утра, пока шериф не проконсультируется с окружным прокурором.
Карсон знал, в какие палаты помещали психически больных пациентов, поэтому ему не понадобилось наводить справки о местонахождении Шекета. Он поднялся на третий, последний, этаж и прошел в конец восточного крыла. Слева от двери палаты 328 он увидел стул с жесткой спинкой и складной столик. На столике стоял запотевший графин с ледяной водой, стакан, банка кока-колы и пачка жареного арахиса. Там же лежали журналы о крутых гоночных машинах.
Дежурство нес Тэд Фентон – молодой полицейский. Увидев Карсона, от отложил журнал и встал. В полиции он служил всего полгода, что было на руку судмедэксперту. Ситуация нештатная, парень растерян, и Карсон для него непререкаемый авторитет.
– Здравствуйте, доктор Конрой, – громко выпалил Тэд и сразу осекся, вспомнив, что вокруг спят пациенты. – Что вы делаете здесь в такой поздний час? – уже тише спросил он.
– Закончил вскрытие тел Спейдера и Клайнмен и понял, что не усну. Думаю, бессонница продержится у меня еще неделю.
– Слышал я про эту Клайнмен. Прямо как в «Ходячих мертвецах». Не представляю, как вы занимаетесь такой работой.
– Кому-то надо ею заниматься. Слушайте, Тэд, мне нужно повидать этого подонка.
– Шекета? Вообще-то, док, мне не сообщали о вашем приходе.
– У меня к нему несколько вопросов.
Молодой полицейский нахмурился:
– Адвокат должен присутствовать при вашем разговоре?
– Шекету пока не предъявлено никаких обвинений. Сейчас он находится в палате для психически больных. Вот когда его обвинят, тогда ему понадобится адвокат.
Фентон продолжал сомневаться, хотя было ясно – Карсон не вправе быть здесь.
– Док, он опасный тип. Ему вкололи успокоительное. Хорошую дозу. Думали, вырубится на несколько часов. Так он задергался, когда его привязывали к кровати. Пришлось вколоть вторую. Врачи подумывали и о третьей, но побоялись передозировки.
– Он полностью привязан?
– Да. – Фентон достал ключ. – И все равно будьте осторожны. Уолтеру Кольту он откусил мизинец. Когда войдете, я запру за вами дверь. Таково правило.
– Понимаю.
– Я буду наблюдать за вами через окошко, но дверь закрыть все равно придется.
Окно в восемнадцать дюймов ширины и фут высоты было многослойным, с проволокой, проложенной между слоями.
Полицейский Фентон заглянул в окошко и только потом сунул ключ в скважину замка.
– Здешний персонал заходит в палату по двое и никогда поодиночке. Обычно идет медсестра, а с ней крепкий парень. Санитар или что-то вроде того.
– Со мной все будет в порядке, – успокоил его Карсон.
– И еще. У него глаза светятся, как у зверя. Врачи думают, это из-за контактных линз. Знаете, наверное. Некоторые нацепляют их на Хеллоуин. Когда его привязали, санитары хотели снять эти линзы. Он как раз очнулся после снотворного, или чем там его накачали… стал мотать головой, рвать ремни. Решили не трогать линзы до завтра.
– Если он попытается меня напугать, я вставлю свои восковые клыки и сам его напугаю, – пообещал Карсон.
78
Меган и Бен хорошо поработали вместе. Окно они забили двойным слоем синтетического холста, натянув его достаточно плотно, чтобы ветер не надувал холст наподобие паруса, испытывая гвозди на прочность и норовя порвать ткань. После того как стекольщик вставит новое стекло, декоративную окантовку рамы придется чинить и заново красить. Поскольку боковое окно не открывалось, оно не было подключено к сигнализации и, следовательно, не повредило ее. Затем Меган и Бен собрали осколки и наметенный ветром мусор, ликвидировали хаос, устроенный Шекетом в кухне. За работой каждый рассказал свою историю.
Меган не думала, что рассказ Бена Хокинса способен отвлечь ее от ужаса, который Ли Шекет принес в ее жизнь, от ужаса, оставившего темное пятно в ее памяти. Но потрясающая история о смышленом золотистом ретривере, столь настойчиво заставившем Бена проделать весь путь от Олимпик-Виллидж до ее дома, отодвинула Шекета на задний план. Меган не скрывала своего удивления. В голове теснилось множество вопросов, ответа на которые не было.
Она сварила кофе, и они с Беном с двумя кружками поднялись наверх, в комнату Вуди, где устроились за маленьким круглым столиком. За этим столиком Меган и Вуди иногда вместе складывали пазлы.
Снаружи все так же стонал и завывал ветер. В окна глядела безликая ночь, требуя, чтобы ее впустили. Скрипели балки чердака, словно на них давил кто-то, проникший в дом. Погода ничуть не изменилась с раннего вечера, когда поднялся этот странный ветер. Буря не принесла с собой ливень. Но сейчас в ее рокоте слышались не только залпы угроз, но и обещание чего-то удивительного, несущего перемены.
Мальчик и пес лежали в тех же позах. Ни один из них не сдвинулся ни на дюйм. Поведение Вуди не удивляло Меган. Она привыкла к таким его позам. Но чтобы бодрствующий пес лежал неподвижно…
– Вуди умеет ладить с животными, – сказала Меган. – К нам во двор приходят олени, и он их кормит. Они уже не боятся брать ломтики яблока у него из рук. Кролики, белки и другие зверушки никогда не убегают от него.
– В детстве у меня были собаки. И потом, после службы. Кловер была удивительной собакой. Но все они не идут ни в какое сравнение с этим псом.
– Что же сейчас происходит между ними? – спросила Меган.
Бен покачал головой. Встав, он подошел к изножью кровати и тихо позвал:
– Скуби!
Пес выразительно ударил хвостом, но не шевельнулся.
Меган тоже подошла к кровати. Окликнула сына. Вуди не реагировал. Тогда она обратилась к ретриверу:
– Скуби, хоть ты ответь.
И вновь пес ударил хвостом по матрасу кровати.
Не сводя с ретривера глаз, Вуди прошептал:
– Нет. Его зовут Кипп.
79
Карсон Конрой вошел в палату. Полицейский Фентон сразу же запер за ним дверь.
Арестованный лежал на спине, прижав руки к бокам. Два ремня крепко привязывали его к кровати, верхняя часть которой была приподнята под углом в тридцать градусов.
Палата освещалась лишь ночником на стене прямо над головой Шекета. Этот неяркий свет издевательски пародировал мистическое свечение, которое некоторые христианские художники изображали над местом распятия. Но Шекет отнюдь не был образцом самопожертвования и искупления, озаренного светом любви. Глядя на его гротескную, демоническую фигуру, Карсон вспомнил строчку из Йейтса: «И что за чудище, дождавшись часа, ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме»[12]. Взгляд Шекета был полон ненависти. Карсон подошел к изножью кровати. Звериный блеск глаз, о котором ему говорил Фентон, постоянно менял оттенок, становясь то желтоватым, то красноватым. Утром, когда санитары вколют Шекету очередную дозу успокоительного и попытаются снять контактные линзы, они обнаружат, что никаких линз нет, а есть лишь глаза, которые с ужасающей быстротой менялись, превращаясь в глаза иного существа.
– Я доктор Конрой, окружной судмедэксперт. Я производил вскрытие мужчины, застреленного вчера, и женщины, закусанной насмерть.
Возможно, во взгляде этого существа и не было дьявольской сметливости, а Карсону она лишь почудилась. Но одно он понял: целиком полагаться на свои наблюдения и умозаключения нельзя. Он не мог угадать ход мыслей Шекета или истинное состояние рассудка арестованного.
– У меня нет намерения свидетельствовать против вас в суде. Я могу говорить лишь о состоянии тел Джастин Клайнмен и ее спутника.
Шекет даже не попытался ответить.
В воздухе улавливался слабый запах. Необычный. Не сказать чтобы отталкивающий, но и приятным назвать его тоже было нельзя. Просто незнакомый. Карсон ни разу не сталкивался с таким запахом и потому не мог дать ему определения.
– Здешний персонал не рассматривает вариант наихудшего сценария. Вас считают просто психически неуравновешенным, пережившим полный ментальный слом. Боюсь, это не так или не совсем так. Мне думается, с вами происходит нечто экстраординарное. – Руки Шекета лежали поверх одеяла, под ремнями. Тусклого света едва хватало, чтобы разглядеть напрягшиеся мышцы и пальцы, сжатые в кулаки. – Мистер Шекет, вам знакомо слово «трансгуманизм»? – Ноздри арестованного раздулись; вероятно, в знак возбуждения. – Возраст этой концепции еще слишком младенческий, чтобы называться философией, – продолжал Карсон. – Отсутствие фундаментальных фактов не позволяет называть ее теорией. Это просто религия приверженцев высоких технологий.
– Откуда вам знать? – спросил арестованный. – Вас и врачом-то назвать нельзя. Вы мясник, полосующий трупы.
Карсон пропустил услышанное мимо ушей и продолжил:
– Один из догматов веры в трансгуманизм утверждает, что люди вскоре получат возможность физической и интеллектуальной трансформации. Они приобретут куда более сильные тела, значительно повысят уровень своего интеллекта и овладеют способностями, которые прежде существовали лишь в комиксах фирмы «Марвел». Все это осуществится через слияние человека с машиной или через прорыв в генной инженерии.
– Имеете глаза, но не видите, – усмехнулся Шекет.
– В Спрингвилле действительно велись исследования по противораковым препаратам?
– Там не занимались такой чепухой. И вообще, зачем вы здесь? Пришли поблагодарить за подкинутую работенку? Нет убийств – у вас нет работы. Доктор, вы не задумывались над тем, что являетесь соучастником преступлений?
Разговор с Шекетом опрокидывал все ожидания Карсона. Куда девался неуправляемый зверь в человеческом облике, пировавший на теле Джастин Клайнмен и откусивший палец Уолтера Кольта?
Отказываясь заглатывать наживку Шекета, Карсон продолжил:
– Дориан Перселл говорил, что при современных успехах медицины кто-то из ныне живущих проживет двести, триста лет, а то и больше. Исследования в Спрингвилле касались увеличения продолжительности жизни?
– Они касались генома человека, горизонтального переноса генов, судьбы человечества и планеты. Работа куда более высокого уровня, чем разрезать трупы и выяснять, отчего они откинули копыта.
– А потом что-то пошло не так? – продолжал гнуть свое Карсон. Ветер за окном громко возмущался его вопросами. Шекет повернул голову налево. Он смотрел на окно и, как показалось Карсону, тосковал по ночной стихии, из которой его насильственно изъяли. – Что-то пошло не так? – повторил Карсон.
Карсон Конрой сидел в салоне своего «форд-эксплорера» в дальнем углу больничной парковки и ждал, когда шериф Хейден Экман уедет. Бороться с нахлынувшей сонливостью ему помогал термос черного кофе из закусочной «Четыре угла». Он уже проглотил одну таблетку кофеина. Их у него было предостаточно – целая коробочка в кармане куртки.
Зарабатывая себе на жизнь вскрытием трупов, составляя отчеты о крайней жестокости убийц по отношению к жертвам, Карсон давно перестал верить в справедливость. Справедливость была не чем иным, как концепцией, а не фактом. Ею манипулировали и неустанно меняли само понятие справедливости. Этим занимались все: от голливудских творцов поп-культуры до политиков и самопровозглашенных глубоких мыслителей, восприимчивых к трендам интеллектуальной моды ничуть не меньше среднего подростка, которому внушили хотеть именно те кроссовки и джинсы, какие в данный момент объявлены «крутым прикидом».
Перебравшись в Пайнхейвен после убийства жены, так и оставшегося нераскрытым, Карсон искал в своей новой жизни не справедливости, а правды. Правда не поддавалась переопределению. Правда была такой, какая есть. Простая задача поиска правды осложнялась лишь стогами лжи, которые требовалось переворошить, чтобы найти сверкающую иголку.
Карсон не строил иллюзий о том, что ему когда-нибудь удастся установить личность негодяя, застрелившего Лиссу из проезжавшего автомобиля. Он сознавал: никакое вскрытие не расскажет ему всей правды о любом проявлении человеческой жестокости. В новой жизни он стремился найти правду в природе и самом себе. Бóльшую часть свободного времени он бродил по склонам Сьерра-Невады, забираясь в самые глухие места, наблюдая и изучая природный мир со все возрастающим вниманием и трепетом. В природе существовал удивительный порядок, чертовски суровый, но разумный. Никакого обмана, кроме того, что помогал выжить, подстраивая под окружающий мир цвет шерсти, перьев, а то и всего тела, как у хамелеона. В природе не существовало лжи, изреченной языком или написанной пером. Карсон надеялся, что глубокое понимание устройства природной жизни поможет ему понять и то, как надлежит жить человеку, дабы уважать себя и других, не прибегая к самообману и аналогичным грубым ошибкам.
Карсон почему-то верил, что правда об убийстве Спейдера и Клайнмен, а также правда о Ли Шекете (он же Натан Палмер) неразрывно связаны с высшей правдой, которую он рассчитывал найти в природе. Почему – он и сам не знал. Просто чувствовал, и чувство это было сильным.
Еще в проезде между моргом и офисом шерифа, когда он услышал сирены отъезжавшей и подъезжавшей машин «скорой помощи», интуиция подсказала ему: это как-то связано с Шекетом. Карсон зашел к Карлу Фредетту, начальнику дежурной смены, от которого и узнал о событиях в доме Меган Букмен.
Сейчас он смотрел в бинокль, как Хейден Экман и Рита Карриктон вышли из дверей отделения неотложной помощи и остановились под навесом, о чем-то разговаривая. Патрульные машины обоих стояли в неположенном месте. Через какое-то время шериф и его заместительница уехали. Тихо, без мигалок и сирен.
Карсон допил кофе, навинтил чашку на термос, вышел из машины и двинулся через стоянку к больнице. По словам Карла Фредетта, Шекет будет содержаться в больнице до утра, пока шериф не проконсультируется с окружным прокурором.
Карсон знал, в какие палаты помещали психически больных пациентов, поэтому ему не понадобилось наводить справки о местонахождении Шекета. Он поднялся на третий, последний, этаж и прошел в конец восточного крыла. Слева от двери палаты 328 он увидел стул с жесткой спинкой и складной столик. На столике стоял запотевший графин с ледяной водой, стакан, банка кока-колы и пачка жареного арахиса. Там же лежали журналы о крутых гоночных машинах.
Дежурство нес Тэд Фентон – молодой полицейский. Увидев Карсона, от отложил журнал и встал. В полиции он служил всего полгода, что было на руку судмедэксперту. Ситуация нештатная, парень растерян, и Карсон для него непререкаемый авторитет.
– Здравствуйте, доктор Конрой, – громко выпалил Тэд и сразу осекся, вспомнив, что вокруг спят пациенты. – Что вы делаете здесь в такой поздний час? – уже тише спросил он.
– Закончил вскрытие тел Спейдера и Клайнмен и понял, что не усну. Думаю, бессонница продержится у меня еще неделю.
– Слышал я про эту Клайнмен. Прямо как в «Ходячих мертвецах». Не представляю, как вы занимаетесь такой работой.
– Кому-то надо ею заниматься. Слушайте, Тэд, мне нужно повидать этого подонка.
– Шекета? Вообще-то, док, мне не сообщали о вашем приходе.
– У меня к нему несколько вопросов.
Молодой полицейский нахмурился:
– Адвокат должен присутствовать при вашем разговоре?
– Шекету пока не предъявлено никаких обвинений. Сейчас он находится в палате для психически больных. Вот когда его обвинят, тогда ему понадобится адвокат.
Фентон продолжал сомневаться, хотя было ясно – Карсон не вправе быть здесь.
– Док, он опасный тип. Ему вкололи успокоительное. Хорошую дозу. Думали, вырубится на несколько часов. Так он задергался, когда его привязывали к кровати. Пришлось вколоть вторую. Врачи подумывали и о третьей, но побоялись передозировки.
– Он полностью привязан?
– Да. – Фентон достал ключ. – И все равно будьте осторожны. Уолтеру Кольту он откусил мизинец. Когда войдете, я запру за вами дверь. Таково правило.
– Понимаю.
– Я буду наблюдать за вами через окошко, но дверь закрыть все равно придется.
Окно в восемнадцать дюймов ширины и фут высоты было многослойным, с проволокой, проложенной между слоями.
Полицейский Фентон заглянул в окошко и только потом сунул ключ в скважину замка.
– Здешний персонал заходит в палату по двое и никогда поодиночке. Обычно идет медсестра, а с ней крепкий парень. Санитар или что-то вроде того.
– Со мной все будет в порядке, – успокоил его Карсон.
– И еще. У него глаза светятся, как у зверя. Врачи думают, это из-за контактных линз. Знаете, наверное. Некоторые нацепляют их на Хеллоуин. Когда его привязали, санитары хотели снять эти линзы. Он как раз очнулся после снотворного, или чем там его накачали… стал мотать головой, рвать ремни. Решили не трогать линзы до завтра.
– Если он попытается меня напугать, я вставлю свои восковые клыки и сам его напугаю, – пообещал Карсон.
78
Меган и Бен хорошо поработали вместе. Окно они забили двойным слоем синтетического холста, натянув его достаточно плотно, чтобы ветер не надувал холст наподобие паруса, испытывая гвозди на прочность и норовя порвать ткань. После того как стекольщик вставит новое стекло, декоративную окантовку рамы придется чинить и заново красить. Поскольку боковое окно не открывалось, оно не было подключено к сигнализации и, следовательно, не повредило ее. Затем Меган и Бен собрали осколки и наметенный ветром мусор, ликвидировали хаос, устроенный Шекетом в кухне. За работой каждый рассказал свою историю.
Меган не думала, что рассказ Бена Хокинса способен отвлечь ее от ужаса, который Ли Шекет принес в ее жизнь, от ужаса, оставившего темное пятно в ее памяти. Но потрясающая история о смышленом золотистом ретривере, столь настойчиво заставившем Бена проделать весь путь от Олимпик-Виллидж до ее дома, отодвинула Шекета на задний план. Меган не скрывала своего удивления. В голове теснилось множество вопросов, ответа на которые не было.
Она сварила кофе, и они с Беном с двумя кружками поднялись наверх, в комнату Вуди, где устроились за маленьким круглым столиком. За этим столиком Меган и Вуди иногда вместе складывали пазлы.
Снаружи все так же стонал и завывал ветер. В окна глядела безликая ночь, требуя, чтобы ее впустили. Скрипели балки чердака, словно на них давил кто-то, проникший в дом. Погода ничуть не изменилась с раннего вечера, когда поднялся этот странный ветер. Буря не принесла с собой ливень. Но сейчас в ее рокоте слышались не только залпы угроз, но и обещание чего-то удивительного, несущего перемены.
Мальчик и пес лежали в тех же позах. Ни один из них не сдвинулся ни на дюйм. Поведение Вуди не удивляло Меган. Она привыкла к таким его позам. Но чтобы бодрствующий пес лежал неподвижно…
– Вуди умеет ладить с животными, – сказала Меган. – К нам во двор приходят олени, и он их кормит. Они уже не боятся брать ломтики яблока у него из рук. Кролики, белки и другие зверушки никогда не убегают от него.
– В детстве у меня были собаки. И потом, после службы. Кловер была удивительной собакой. Но все они не идут ни в какое сравнение с этим псом.
– Что же сейчас происходит между ними? – спросила Меган.
Бен покачал головой. Встав, он подошел к изножью кровати и тихо позвал:
– Скуби!
Пес выразительно ударил хвостом, но не шевельнулся.
Меган тоже подошла к кровати. Окликнула сына. Вуди не реагировал. Тогда она обратилась к ретриверу:
– Скуби, хоть ты ответь.
И вновь пес ударил хвостом по матрасу кровати.
Не сводя с ретривера глаз, Вуди прошептал:
– Нет. Его зовут Кипп.
79
Карсон Конрой вошел в палату. Полицейский Фентон сразу же запер за ним дверь.
Арестованный лежал на спине, прижав руки к бокам. Два ремня крепко привязывали его к кровати, верхняя часть которой была приподнята под углом в тридцать градусов.
Палата освещалась лишь ночником на стене прямо над головой Шекета. Этот неяркий свет издевательски пародировал мистическое свечение, которое некоторые христианские художники изображали над местом распятия. Но Шекет отнюдь не был образцом самопожертвования и искупления, озаренного светом любви. Глядя на его гротескную, демоническую фигуру, Карсон вспомнил строчку из Йейтса: «И что за чудище, дождавшись часа, ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме»[12]. Взгляд Шекета был полон ненависти. Карсон подошел к изножью кровати. Звериный блеск глаз, о котором ему говорил Фентон, постоянно менял оттенок, становясь то желтоватым, то красноватым. Утром, когда санитары вколют Шекету очередную дозу успокоительного и попытаются снять контактные линзы, они обнаружат, что никаких линз нет, а есть лишь глаза, которые с ужасающей быстротой менялись, превращаясь в глаза иного существа.
– Я доктор Конрой, окружной судмедэксперт. Я производил вскрытие мужчины, застреленного вчера, и женщины, закусанной насмерть.
Возможно, во взгляде этого существа и не было дьявольской сметливости, а Карсону она лишь почудилась. Но одно он понял: целиком полагаться на свои наблюдения и умозаключения нельзя. Он не мог угадать ход мыслей Шекета или истинное состояние рассудка арестованного.
– У меня нет намерения свидетельствовать против вас в суде. Я могу говорить лишь о состоянии тел Джастин Клайнмен и ее спутника.
Шекет даже не попытался ответить.
В воздухе улавливался слабый запах. Необычный. Не сказать чтобы отталкивающий, но и приятным назвать его тоже было нельзя. Просто незнакомый. Карсон ни разу не сталкивался с таким запахом и потому не мог дать ему определения.
– Здешний персонал не рассматривает вариант наихудшего сценария. Вас считают просто психически неуравновешенным, пережившим полный ментальный слом. Боюсь, это не так или не совсем так. Мне думается, с вами происходит нечто экстраординарное. – Руки Шекета лежали поверх одеяла, под ремнями. Тусклого света едва хватало, чтобы разглядеть напрягшиеся мышцы и пальцы, сжатые в кулаки. – Мистер Шекет, вам знакомо слово «трансгуманизм»? – Ноздри арестованного раздулись; вероятно, в знак возбуждения. – Возраст этой концепции еще слишком младенческий, чтобы называться философией, – продолжал Карсон. – Отсутствие фундаментальных фактов не позволяет называть ее теорией. Это просто религия приверженцев высоких технологий.
– Откуда вам знать? – спросил арестованный. – Вас и врачом-то назвать нельзя. Вы мясник, полосующий трупы.
Карсон пропустил услышанное мимо ушей и продолжил:
– Один из догматов веры в трансгуманизм утверждает, что люди вскоре получат возможность физической и интеллектуальной трансформации. Они приобретут куда более сильные тела, значительно повысят уровень своего интеллекта и овладеют способностями, которые прежде существовали лишь в комиксах фирмы «Марвел». Все это осуществится через слияние человека с машиной или через прорыв в генной инженерии.
– Имеете глаза, но не видите, – усмехнулся Шекет.
– В Спрингвилле действительно велись исследования по противораковым препаратам?
– Там не занимались такой чепухой. И вообще, зачем вы здесь? Пришли поблагодарить за подкинутую работенку? Нет убийств – у вас нет работы. Доктор, вы не задумывались над тем, что являетесь соучастником преступлений?
Разговор с Шекетом опрокидывал все ожидания Карсона. Куда девался неуправляемый зверь в человеческом облике, пировавший на теле Джастин Клайнмен и откусивший палец Уолтера Кольта?
Отказываясь заглатывать наживку Шекета, Карсон продолжил:
– Дориан Перселл говорил, что при современных успехах медицины кто-то из ныне живущих проживет двести, триста лет, а то и больше. Исследования в Спрингвилле касались увеличения продолжительности жизни?
– Они касались генома человека, горизонтального переноса генов, судьбы человечества и планеты. Работа куда более высокого уровня, чем разрезать трупы и выяснять, отчего они откинули копыта.
– А потом что-то пошло не так? – продолжал гнуть свое Карсон. Ветер за окном громко возмущался его вопросами. Шекет повернул голову налево. Он смотрел на окно и, как показалось Карсону, тосковал по ночной стихии, из которой его насильственно изъяли. – Что-то пошло не так? – повторил Карсон.