– Кого? Ты про Шекета?
– Уж не знаю как, но она его притянула. Достаточно на нее посмотреть.
– Откуда нам знать мысли в его голове? Он же психопат, – сказал шериф.
– Только не говори, что отказался бы ее полапать.
– У меня есть ты. Этого мне более чем достаточно.
Рита плюнула. Ветер швырнул плевок на брючину Экмана.
– Я вдоволь наслушалась таких заверений от других парней. А потом появляется цыпочка вроде нее.
– Она не мой типаж.
– Всё при ней, и цену себе она знает.
– Какую цену?
– Слушай, твоя игра в тупицу становится подозрительной. И мордашка у нее, и тело. Так и говорит: «Смотрите, какая у меня аппетитная задница».
– Она не пользуется косметикой, ходит в джинсах и занята не собой, а своим ущербным мальчишкой.
– Не вздумай к ней прикасаться.
– Она меня не интересует.
– Знакомая песня. Поет голубок, поет и вдруг приземляется в постельку к шлюхе вроде этой Меган.
– Я не давал тебе повода меня подозревать. Мы занимаемся общим делом. Наши цели – это главное, и лучше всего это у нас получается, когда мы действуем сообща.
К воплям и причитаниям ветра добавился пронзительный вой сирены.
– Везут этого красавца, – сказал Экман. – Обязательно сними, как я руковожу выгрузкой Шекета из машины на каталку.
В этот момент из кустов, что росли слева от портика, выползла очумелая крыса – полуслепая, с кровавыми глазами. Она передвигалась на трех лапах, волоча левую заднюю. Персонал больницы размещал в кустах отравленные приманки, стремясь выкосить крысиную популяцию, пока эти твари не проникли в больницу. Появившаяся крыса наверняка хорошо угостилась варфарином. Жажда гнала ее на поиски воды. Здоровый грызун ни за что не вылез бы на свет, а увидев Экмана и Карриктон, дал бы деру. Но эта крыса ковыляла, совершенно игнорируя людей. Оба молча смотрели, как жертва варфарина пересекла пространство навеса и скрылась в других кустах. В этот момент на подъездной дорожке показалась «скорая». Мигалки продолжали крутиться, но вопли сирены поутихли.
– Представление начинается, – сказал Экман, и Рита перевела свой телефон в режим видеосъемки.
75
Бурные приветствия закончились. Вуди лежал на боку и смотрел на золотистого ретривера. Ретривер тоже лежал на боку и смотрел на Вуди. Оба, почти не мигая, глядели в глаза друг другу. Казалось бы, сцена привычная с незапамятных времен: мальчик и его пес. Но эта пара отличалась от всех остальных.
Бен Хокинс и Меган стояли у изножья кровати и смотрели. Вуди находился в состоянии отрешенности, или прострации – можно называть как угодно. Телесно он лежал на кровати, но его разум и эмоции пребывали неведомо где. Меган очень часто видела сына в подобном состоянии. Странным, если не сказать чрезвычайно странным было то, что и пес находился в таком же состоянии. Золотистый ретривер лежал неподвижно, как и мальчик. Оказавшись в чужом доме, он не выказывал ни малейшего беспокойства и не ждал ободряющего прикосновения человеческой руки. На него совершенно не действовали скрипы, лязги и посвистывания ветра. Мальчик и собака дышали в унисон.
– С ним происходит что-то странное, – сказал Бен Хокинс.
– Высокоорганизованный аутист с коэффициентом интеллекта гения.
– Я про Скуби. Он совсем не аутист, но что-то роднит его с вашим сыном.
– Его и в самом деле зовут Скуби?
Как и раньше, пес не отреагировал на это имя.
– Нужно было как-то его назвать, а имя Рин-Тин-Тин ему не понравилось. Пока он не нашел способа назвать мне свое настоящее имя, но обязательно это сделает.
Меган посмотрела на Бена. Мужчина вызывал у нее симпатию, и она тут же напомнила себе о необходимости сохранять бдительность.
– И… давно он у вас?
– Я нашел его вчера днем. А заподозрил, что пес не так прост, когда он захотел узнать, почему на миске с водой написано имя Кловер.
– Что значит «захотел узнать»? – осторожно улыбнувшись, спросила Меган.
– Это целая история. А у вас, как вижу, есть своя. Дверной замок прострелен. Возле окна в стене – след от пули. Нам со Скуби пришлось ждать на блокпосте, поскольку шоссе было перекрыто. И в вашем доме находились полицейские.
– Да, странная выдалась ночка, – согласилась она.
– У вас разбито окно возле входной двери. Если его временно не заделать, ветер нанесет вам в дом что угодно, от листьев до енотов. Если у вас найдется кусок плотной синтетической ткани и гвозди, можно будет заняться починкой окна. За работой поделимся нашими историями.
Полицейские уехали. Меган посмотрела на Вуди. Даже сейчас, когда Ли Шекета арестовали, она боялась оставлять сына без присмотра.
– Не беспокойтесь. С вашим мальчиком ничего не случится, – сказал Бен Хокинс. – Скуби за ним присмотрит.
– Но сын… это все, что у меня есть.
– Мэм, этот пес разбудил меня, не дав поспать и часа. Он руководил мною… не знаю… на протяжении восьмидесяти миль, давая мне указания, куда ехать, чтобы поскорее добраться до Вуди. Я сам ни черта не понимаю, но мне кажется, для него ваш сын – тоже все, что у него есть. Словом, у нас есть загадка, странные обстоятельства и разбитое окно. Возможно, к рассвету мы эту загадку не разгадаем и обстоятельства не прояснятся. Но по дому хотя бы не будут летать совы и ловить мышей, которых ветер принесет внутрь.
– Тогда давайте чинить окно. Не удивляйтесь, но я схожу за своим пистолетом. Оставила в ящике тумбочки.
– Если вы считаете, что он вам понадобится.
– Я не могу оставить оружие рядом с Вуди.
– У него склонность играть с пистолетами?
– Нет. Сын достаточно умен, чтобы не трогать оружие.
– И пес тоже. Но если вам так спокойнее, сходите за пистолетом.
Меган так и сделала.
Бен еще издали узнал модель оружия.
– «Хеклер и Кох», девятимиллиметровый, обойма на десять патронов, вес двадцать восемь унций, длина дула четыре с четвертью дюйма. Хорошая пушка. Вы стреляли в злоумышленника?
– Отстрелила ему кусочек уха. Мне было трудно целиться. Он загораживался Вуди, как щитом.
– Куда вы целились?
– В мертвую точку его лица.
– Вы ненамного промахнулись.
– А вы разбираетесь в оружии, – сказала Меган.
Бен улыбнулся:
– Я восемь лет прослужил в морском спецназе. Был «морским котиком». Там нас учили не только плаванию.
76
Кровь взывает к нему. Его кровь поет в артериях, нашептывает сердцу через вены, и оба голоса требуют свободы. Кровь других – не более чем запах. Сильнее всего он чувствует запах чужой крови, когда люди находятся рядом, хотя он способен обонять их и через закрытую дверь палаты.
К этому времени он полностью очнулся. Над изголовьем кровати горит неяркий ночник. Палата полна теней, которые не мешают ему видеть. В его преображенном зрении все детали предстают окрашенными в оттенки красного, ибо он воспринимает свет не только видимой части спектра, но и тот, что недоступен зрению других. Он видит инфракрасное излучение, производимое вибрациями молекул в твердой материи: на полу, стенах, потолке, в мебели и собственном теле, а также в газах, где молекулы вращаются.
Его поврежденное ухо обработали и перевязали. Это ему сделали, пока он находился в так называемом бессознательном состоянии.
Чтобы ему было удобнее лежать, кляп изо рта удалили. Если им понадобится снова вогнать ему кляп, эти людишки вначале накачают его транквилизаторами.
Пластиковые наручники тоже сняли. Он привязан к кровати широким ремнем на груди. Ремень захватывает и руки, сложенные по швам. Второй такой же ремень стягивает ему бедра.
Его подключили к капельнице, чтобы организм не обезвоживался и чтобы при необходимости можно было быстро загнать ему лекарство. Мочится он через катетер в бутылку.
Все это его ничуть не удручает.
Ремни на груди и бедрах не кожаные, а резиновые, обеспечивающие ему минимальный телесный комфорт и не мешающие циркуляции крови. Среднему человеку было бы не справиться с этими ремнями шириной в четыре дюйма, но он не средний человек.
Он тщательно, до мелочей продумывает свой побег.
За дверью сидит полицейский. Это вся его охрана. Шекет слышал, как кто-то разговаривал с этим парнем. Он чует запах копа: гель для волос, засохший пот в подмышках, кислое дыхание, вызванное отрыжкой, поскольку охранник любит пищу, щедро приправленную чесноком.
Они не знают, что натворили, на кого посмели поднять руку. Шекет им этого не простит. Он снова поднимется и преподаст им урок послушания. Мир достиг конца этой эпохи. Ли Шекет – воплощение новой рождающейся эпохи. Он – прогресс, сотворенный наукой, единственной силой на Земле, наделенной правом и обязанностью изменить все и навсегда.
– Уж не знаю как, но она его притянула. Достаточно на нее посмотреть.
– Откуда нам знать мысли в его голове? Он же психопат, – сказал шериф.
– Только не говори, что отказался бы ее полапать.
– У меня есть ты. Этого мне более чем достаточно.
Рита плюнула. Ветер швырнул плевок на брючину Экмана.
– Я вдоволь наслушалась таких заверений от других парней. А потом появляется цыпочка вроде нее.
– Она не мой типаж.
– Всё при ней, и цену себе она знает.
– Какую цену?
– Слушай, твоя игра в тупицу становится подозрительной. И мордашка у нее, и тело. Так и говорит: «Смотрите, какая у меня аппетитная задница».
– Она не пользуется косметикой, ходит в джинсах и занята не собой, а своим ущербным мальчишкой.
– Не вздумай к ней прикасаться.
– Она меня не интересует.
– Знакомая песня. Поет голубок, поет и вдруг приземляется в постельку к шлюхе вроде этой Меган.
– Я не давал тебе повода меня подозревать. Мы занимаемся общим делом. Наши цели – это главное, и лучше всего это у нас получается, когда мы действуем сообща.
К воплям и причитаниям ветра добавился пронзительный вой сирены.
– Везут этого красавца, – сказал Экман. – Обязательно сними, как я руковожу выгрузкой Шекета из машины на каталку.
В этот момент из кустов, что росли слева от портика, выползла очумелая крыса – полуслепая, с кровавыми глазами. Она передвигалась на трех лапах, волоча левую заднюю. Персонал больницы размещал в кустах отравленные приманки, стремясь выкосить крысиную популяцию, пока эти твари не проникли в больницу. Появившаяся крыса наверняка хорошо угостилась варфарином. Жажда гнала ее на поиски воды. Здоровый грызун ни за что не вылез бы на свет, а увидев Экмана и Карриктон, дал бы деру. Но эта крыса ковыляла, совершенно игнорируя людей. Оба молча смотрели, как жертва варфарина пересекла пространство навеса и скрылась в других кустах. В этот момент на подъездной дорожке показалась «скорая». Мигалки продолжали крутиться, но вопли сирены поутихли.
– Представление начинается, – сказал Экман, и Рита перевела свой телефон в режим видеосъемки.
75
Бурные приветствия закончились. Вуди лежал на боку и смотрел на золотистого ретривера. Ретривер тоже лежал на боку и смотрел на Вуди. Оба, почти не мигая, глядели в глаза друг другу. Казалось бы, сцена привычная с незапамятных времен: мальчик и его пес. Но эта пара отличалась от всех остальных.
Бен Хокинс и Меган стояли у изножья кровати и смотрели. Вуди находился в состоянии отрешенности, или прострации – можно называть как угодно. Телесно он лежал на кровати, но его разум и эмоции пребывали неведомо где. Меган очень часто видела сына в подобном состоянии. Странным, если не сказать чрезвычайно странным было то, что и пес находился в таком же состоянии. Золотистый ретривер лежал неподвижно, как и мальчик. Оказавшись в чужом доме, он не выказывал ни малейшего беспокойства и не ждал ободряющего прикосновения человеческой руки. На него совершенно не действовали скрипы, лязги и посвистывания ветра. Мальчик и собака дышали в унисон.
– С ним происходит что-то странное, – сказал Бен Хокинс.
– Высокоорганизованный аутист с коэффициентом интеллекта гения.
– Я про Скуби. Он совсем не аутист, но что-то роднит его с вашим сыном.
– Его и в самом деле зовут Скуби?
Как и раньше, пес не отреагировал на это имя.
– Нужно было как-то его назвать, а имя Рин-Тин-Тин ему не понравилось. Пока он не нашел способа назвать мне свое настоящее имя, но обязательно это сделает.
Меган посмотрела на Бена. Мужчина вызывал у нее симпатию, и она тут же напомнила себе о необходимости сохранять бдительность.
– И… давно он у вас?
– Я нашел его вчера днем. А заподозрил, что пес не так прост, когда он захотел узнать, почему на миске с водой написано имя Кловер.
– Что значит «захотел узнать»? – осторожно улыбнувшись, спросила Меган.
– Это целая история. А у вас, как вижу, есть своя. Дверной замок прострелен. Возле окна в стене – след от пули. Нам со Скуби пришлось ждать на блокпосте, поскольку шоссе было перекрыто. И в вашем доме находились полицейские.
– Да, странная выдалась ночка, – согласилась она.
– У вас разбито окно возле входной двери. Если его временно не заделать, ветер нанесет вам в дом что угодно, от листьев до енотов. Если у вас найдется кусок плотной синтетической ткани и гвозди, можно будет заняться починкой окна. За работой поделимся нашими историями.
Полицейские уехали. Меган посмотрела на Вуди. Даже сейчас, когда Ли Шекета арестовали, она боялась оставлять сына без присмотра.
– Не беспокойтесь. С вашим мальчиком ничего не случится, – сказал Бен Хокинс. – Скуби за ним присмотрит.
– Но сын… это все, что у меня есть.
– Мэм, этот пес разбудил меня, не дав поспать и часа. Он руководил мною… не знаю… на протяжении восьмидесяти миль, давая мне указания, куда ехать, чтобы поскорее добраться до Вуди. Я сам ни черта не понимаю, но мне кажется, для него ваш сын – тоже все, что у него есть. Словом, у нас есть загадка, странные обстоятельства и разбитое окно. Возможно, к рассвету мы эту загадку не разгадаем и обстоятельства не прояснятся. Но по дому хотя бы не будут летать совы и ловить мышей, которых ветер принесет внутрь.
– Тогда давайте чинить окно. Не удивляйтесь, но я схожу за своим пистолетом. Оставила в ящике тумбочки.
– Если вы считаете, что он вам понадобится.
– Я не могу оставить оружие рядом с Вуди.
– У него склонность играть с пистолетами?
– Нет. Сын достаточно умен, чтобы не трогать оружие.
– И пес тоже. Но если вам так спокойнее, сходите за пистолетом.
Меган так и сделала.
Бен еще издали узнал модель оружия.
– «Хеклер и Кох», девятимиллиметровый, обойма на десять патронов, вес двадцать восемь унций, длина дула четыре с четвертью дюйма. Хорошая пушка. Вы стреляли в злоумышленника?
– Отстрелила ему кусочек уха. Мне было трудно целиться. Он загораживался Вуди, как щитом.
– Куда вы целились?
– В мертвую точку его лица.
– Вы ненамного промахнулись.
– А вы разбираетесь в оружии, – сказала Меган.
Бен улыбнулся:
– Я восемь лет прослужил в морском спецназе. Был «морским котиком». Там нас учили не только плаванию.
76
Кровь взывает к нему. Его кровь поет в артериях, нашептывает сердцу через вены, и оба голоса требуют свободы. Кровь других – не более чем запах. Сильнее всего он чувствует запах чужой крови, когда люди находятся рядом, хотя он способен обонять их и через закрытую дверь палаты.
К этому времени он полностью очнулся. Над изголовьем кровати горит неяркий ночник. Палата полна теней, которые не мешают ему видеть. В его преображенном зрении все детали предстают окрашенными в оттенки красного, ибо он воспринимает свет не только видимой части спектра, но и тот, что недоступен зрению других. Он видит инфракрасное излучение, производимое вибрациями молекул в твердой материи: на полу, стенах, потолке, в мебели и собственном теле, а также в газах, где молекулы вращаются.
Его поврежденное ухо обработали и перевязали. Это ему сделали, пока он находился в так называемом бессознательном состоянии.
Чтобы ему было удобнее лежать, кляп изо рта удалили. Если им понадобится снова вогнать ему кляп, эти людишки вначале накачают его транквилизаторами.
Пластиковые наручники тоже сняли. Он привязан к кровати широким ремнем на груди. Ремень захватывает и руки, сложенные по швам. Второй такой же ремень стягивает ему бедра.
Его подключили к капельнице, чтобы организм не обезвоживался и чтобы при необходимости можно было быстро загнать ему лекарство. Мочится он через катетер в бутылку.
Все это его ничуть не удручает.
Ремни на груди и бедрах не кожаные, а резиновые, обеспечивающие ему минимальный телесный комфорт и не мешающие циркуляции крови. Среднему человеку было бы не справиться с этими ремнями шириной в четыре дюйма, но он не средний человек.
Он тщательно, до мелочей продумывает свой побег.
За дверью сидит полицейский. Это вся его охрана. Шекет слышал, как кто-то разговаривал с этим парнем. Он чует запах копа: гель для волос, засохший пот в подмышках, кислое дыхание, вызванное отрыжкой, поскольку охранник любит пищу, щедро приправленную чесноком.
Они не знают, что натворили, на кого посмели поднять руку. Шекет им этого не простит. Он снова поднимется и преподаст им урок послушания. Мир достиг конца этой эпохи. Ли Шекет – воплощение новой рождающейся эпохи. Он – прогресс, сотворенный наукой, единственной силой на Земле, наделенной правом и обязанностью изменить все и навсегда.