Кирстен кивает в сторону стены.
– И ты полагаешь, в репортажах найдется ответ?
– Не знаю. Кажется, я просто хочу выяснить, кем она была.
Кирстен смеется. При этом я не упомянула, какое странное утешение я ощущаю в окружении твоих фотографий. Как они помогают переносить одиночество, потому что среди них я как будто не одинока. Ты пережила то же, что и я, нас двое. Ты меня понимаешь, Лена.
– Половина из этого все равно чушь. Подумай сама, Ясси. Про тебя пишут, что ты жила на привязи и ела из собачьей миски. И ты всерьез полагаешь, что прочтешь десяток статей о Лене Бек и будешь знать больше полиции?
– Вероятно, нет.
Кирстен обводит рукой комнату.
– Ты с тем же успехом могла бы расклеить заметки о своем деле, но не делаешь этого! Потому что знаешь, сколько там бреда.
– Да.
Кирстен качает головой и делает шаг к стене.
– Не надо! – вскрикиваю я, когда она выдергивает первую кнопку. – Пожалуйста, Кирстен. Они мне помогают.
– Нет, Ясси, от них только хуже. Тебе не выкарабкаться, если первое, что ты видишь по утрам, – вот это.
– Пожалуйста, – повторяю я.
Кирстен снова вздыхает и втыкает кнопку обратно.
– Ты регулярно посещаешь психотерапевта?
– Завтра позвоню ей, обещаю.
Кирстен опускает взгляд и потирает лоб. Затем вскидывает голову, словно вспомнила что-то важное.
– Ты сказала – комод. Второй ящик.
Маттиас
Вместо Герда у порога стоит Марк Суттхофф. Все происходит очень быстро. Я пытаюсь захлопнуть дверь, его нога вклинивается в брешь. За спиной кричит Карин:
– Маттиас!
Суттхофф в моем доме.
Суттхофф обнимает мою жену. Мою жену обнимает Суттхофф. Я стою в прихожей, словно в оцепенении.
– Что тебе нужно?
– Маттиас, прошу тебя, – снова Карин.
– Прошу прощения, что так поздно и без предупреждения, но я несколько раз пытался дозвониться, и никто не ответил.
– Мы отключили телефон, – объясняет жена, кладет руку ему на спину и ведет в мою гостиную. – Эти журналисты. Телефон звонил без умолку, просто невыносимо. Ты давно в Германии, Марк?
Я следую за ними, как неприкаянный пес.
– Только прилетел. В аэропорту взял машину напрокат и сразу к вам.
Марк Суттхофф снимает пиджак и бросает на спинку моего дивана, как будто у себя дома. Садится на мой диван, рука на подлокотнике, ноги небрежно скрещены. Отвечает моей жене, что выпьет воды, но и от чая не откажется, конечно, если это не создаст лишних хлопот. Моя жена – ах, Марк, да какие хлопоты – семенит на кухню, поставить чайник. Я стискиваю зубы.
– Мы давно собирались тебе позвонить, – кричит она с кухни.
– Но потом решили, что в этом нет надобности, – добавляю я, когда Карин открывает кран, и скрещиваю руки на груди.
– Да садись уже, Маттиас.
Суттхофф невозмутимо улыбается. Его темные волосы теперь короче, лицо чуть округлилось, да и вообще он выглядит полнее, чем в нашу последнюю встречу в полицейском управлении. В то время он был тощим и костлявым, отчего распухший, перепачканный кровью нос выдавался еще сильнее. Тогда в присутствии Герда он сказал, что не собирается выдвигать обвинений против меня, уверял, что понимает, в каком нелегком положении я оказался. Мне больше всего хотелось харкнуть ему в лицо, и заодно Герду, на которого это жалкое актерство произвело впечатление. В конечном счете Марк Суттхофф заработал на своем представлении семь тысяч евро.
– Спасибо, постою, – ворчу я.
– Как ты вообще поживаешь, Марк? – спрашивает Карин, возвращаясь с подносом.
Три чашки, мои чашки. Я всегда подозревал, что Карин поддерживала с ним связь, но ни разу не спрашивал об этом. В ответ она лишь принялась бы перечислять, сколько раз ей приходилось обращаться к фармацевту по моей милости, за опипрамолом и другими успокоительными.
– Да, Марк, – я улыбаюсь, – как твоя торговля машинами?
Мне давно известно из интернета, что по переезде во Францию он открыл школу актерского мастерства. Которая, впрочем, разорилась через несколько месяцев.
Марк улыбается в ответ.
– Мы перебрались из Парижа в глубинку. Марнеталь, чудесное место, сказочная природа. Выращиваем виноград, делаем вино. Я как-нибудь пошлю тебе ящик, Маттиас.
– Очень любезно.
Карин садится рядом с ним на диван и убирает чайные пакетики на отдельное блюдце.
– Вот, – она пододвигает Марку чашку. – А как поживают жена и дочь?
Так у Марка есть дочь… Сначала это была моя дочь, теперь у него есть своя собственная. У меня начинает пульсировать в правом виске.
– Все хорошо, – отвечает Марк, прихлебывая чай.
– Сколько уже девочке? – спрашивает Карин.
– Девять. Время летит незаметно.
– Да. – Карин печально улыбается. – Иногда.
– Известно что-нибудь новое о Лене?
Когда он произносит ее имя, биение в правом виске усиливается.
– С каких пор тебя это интересует?
Марк резко отставляет чашку и смотрит на меня. Если б я не знал его, то решил бы, что он глубоко оскорблен. Отличный, тонко выверенный ход. Уголки губ ползут вниз, и кажется даже, что подрагивает нижняя челюсть.
– Всегда интересовало, и ты прекрасно это знаешь.
Карин похлопывает его по колену, и он берет ее за руку. Суттхофф и моя жена держатся за ручки. Мне представляется, что вытворяли эти руки с моей дочерью. Как они хватали ее, душили, рыли ей могилу…
– У него есть алиби, – сообщил мне тогда Герд.
Я затряс головой.
– Алиби, что оно значит? Люди лгут ради алиби.
– Маттиас, когда Лена исчезла, Суттхоффа неделю не было в городе. – Я снова замотал головой, и Герд всплеснул руками. – Господи, Маттиас, его и в стране-то не было! Он был во Франции. У нас есть билеты, бронь в отеле, свидетельства персонала отеля и его спутницы.
– Какой спутницы?
Мгновение Герд смотрел на меня.
– Женщины.
– Женщины?
– Герр Суттхофф сказал, что они с Леной уже несколько недель как расстались. В его телефоне сохранились сообщения, которые это подтверждают. Однако они поддерживали контакт и планировали встретиться по его возвращении. Наверное, хотели попытаться еще раз.
Я отвожу взгляд.
– Маттиас, я знаю, что в прошлом у нас было не все гладко, – доносится до меня голос Марка.
Слабо киваю. Прошлое оживает. Мои руки держат его за ворот, он привалился спиной к стене, лицо налито кровью. Отвечай, скотина, где она?
– Но я, как и ты, всегда жаждал, чтобы судьба Лены наконец прояснилась. Так и не смог забыть ее. – Я слышу его смех, и в нем как будто сквозит горечь. – Спроси мою жену: она уже устала слушать истории о Лене. Но что я могу поделать? Первая большая любовь с тобой навсегда.
Карин восхищенно вздыхает.
– Поэтому, – продолжает Марк, – когда со мной связалась полиция, я вылетел ближайшим рейсом.
Биение в правом виске резко прекращается.
– Полиция?