– Быстро, винтовки сюда! – шепотом велел старик. Сейчас я и не подумал спорить – угроза скорого очищения заставила забыть о проснувшихся не вовремя принципах.

Винтовки мы разложили неподалеку от входа. Старик бросился их зачем-то поправлять, чуть передвинул – смысл этих действий оставался для меня неясным.

– Ты еще здесь? – спросил он меня. – Быстро вали дальше по коридору. Твоя задача тихо прикончить хотя бы одного, лучше двоих из них. Один с пятеркой я не справлюсь. Плевать, как ты это сделаешь, но если у тебя не получится – придется стрелять. Тогда нам конец.

В общем, моему спутнику очень повезло, что мы находились в таком положении. Думаю, если бы не угроза очищения, я бы костьми лег, но начистил ему физиономию, и плевать на старческие седины. Впрочем, в утешение я пообещал себе, что обязательно исполню это желание, если нам удастся выбраться живыми из передряги.

Сразу от входа в дом, вошедший попадал в длинный коридор с дверьми в квартиры по обе стороны. Оба конца коридора упирались в лестницы на второй этаж – к одной из них, я и направился, выбрав ту, что с противоположной стороны от комнаты, в которой обосновался Рубио. Внимательно разглядывая окружающую обстановку, я постарался войти в транс. Как всегда, в момент душевного напряжения, получилось даже проще, чем во время тренировок. Темнота не помешала почувствовать дом, да и совсем темно не было. Об освещении позаботились чистые – уличные фонари, которые прежде горели хорошо если один из трех, теперь ярко освещали мостовую, а вместе с ней и дом, смотрящий на улицу пустыми, не занавешенными окнами. Бледные полосы света достигали даже коридора – через выбитые двери. Когда-то очень давно это был богатый дом. Его изначально строили в качестве доходного, под аренду квартир, но рассчитан он был на состоятельных граждан – об этом говорила обветшалая лепнина на стенах, богатые люстры в комнатах и коридоре. Сомневаюсь, что в последние годы хотя бы часть из них зажигалась, но мне это было и не важно.

Я нырнул в одну из комнат, и уселся на полу, скрестив ноги. Если поднять взгляд, можно было рассмотреть одну из двух люстр, висящих в коридоре. Массивная бронзовая конструкция с двенадцатью подсвечниками выглядела как настоящее произведение искусства – особенно, когда в ней горели свечи. Впрочем, такого не бывало, судя по состоянию дома уже очень давно. Крюк, на которой был подвешен этот образец кузнечного мастерства, сделан из стали – увидеть этого я не мог, но почувствовал. Сталь… отличный материал. Гораздо прочнее бронзы, именно поэтому его и выбрали для крепления тяжелой люстры. Только строители не учли, что когда-нибудь вся эта конструкция станет старой. Дом уже очень давно не знал надлежащего ухода. В стенах появились трещины, по коридору гуляли влажные сквозняки. Жители дома не всегда могли найти средства на то, чтобы отапливать хотя бы свои комнаты, не говоря уже о коридоре. Сталь – хороший материал. Вот только в отличие от бронзы, она не покрывается благородной патиной. Этот сплав, если он не легирован достаточным количеством хрома, не может сопротивляться ржавчине, которая понемногу разъедает и портит даже самые надежные изделия. Я глубоко вздохнул, почувствовав крохотные трещины в крюке крепления. Крохотные трещины, в которые проникает воздух и влага. Совсем незаметные.

Чистые уже вошли в дом. Один из спиры остался снаружи, контролируя улицу, а остальные четверо разделились, направившись к лестницам на второй этаж. Они идут уверенно и ничего не боятся. Они уже много домов проверили за сегодняшнюю ночь, и наверняка их бдительность притупилась. Возможно, сначала последователи нового бога проявляли разумную осторожность, но теперь это кажется излишним. Они твердо печатают шаг, заглядывая в одну комнату за другой, толкают двери со сломанными замками так, что они бьются о стены. Каждый такой удар, каждый шаг в тяжелых армейских сапогах, чуть-чуть сотрясает дом. Те, что отправились в противоположную сторону, мне не интересны, но я все равно слежу за ними. Вот один распахнул дверь комнаты, в которой остался Рубио. Дверь ударила о стену. Короткое сотрясение, и крохотная трещина в крюке стала чуть шире. Тот чистый уже почти вернулся к напарнику, однако что-то заставило его задержаться. Удивленный, но не встревоженный возглас заставил напарника поспешить тоже рассмотреть находку. Те двое, что пошли в мою сторону, этого даже не услышали. Удар – и дверь в соседнюю комнату бьется о косяк. Та трещина становится еще чуть шире.

Я плавно встаю. Мои ноги напряжены, так же сильно, как мои нервы. Впервые в жизни я двигаюсь, находясь в трансе – это сложно. Я делаю это не просто так. Я чувствую, что не успеваю подготовить все необходимое только с помощью дара.

Соседняя комната пуста, и монахи чистых продолжают движение. Всего пять шагов, и каждый шаг впечатывается в деревянный пол. Вибрация распространяется по стенам, и какая-то часть колебаний, крохотная часть, доходит до крюка, удерживающего люстру. Трещина растет. Чистые останавливаются напротив моей двери. Она уже распахнута. Вот один поворачивается, чтобы окинуть взглядом комнату. В этот момент я распрямляюсь и подпрыгиваю так высоко, как только могу. Я приземляюсь жестко, на прямые ноги, так что боль отдается в коленях. Удар громкий, и сразу за ним короткий звон, будто струна лопнула. Только это совсем не струна – это крюк, который удерживает тяжелую люстру. Двадцать килограммов бронзы падает на головы чистых.

По лицу у меня течет кровь, в ушах все еще стоит звон от лопнувшего крюка, а может, это просто звон от напряжения. Но расслабляться нельзя, и я, шатаясь, выскакиваю в коридор. Фонарь чистых валяется на полу, так и не погасший. Свет яркий, бьет в глаза, от него я окончательно теряю ориентацию. В руках у меня карабин. Я с размаха опускаю приклад на голову сначала одному чистому, потом второму. Второй раз промахиваюсь, попадаю в плечо, но это неважно – чистый и так был едва жив, мой удар оказался последней каплей. Слышу шаги сбоку, и, повернув голову, вижу, как ко мне бежит последний оставшийся монах. Он уже достает револьвер, а я совершенно не успеваю ничего сделать. Выстрелить чистый не успевает – он вдруг опрокидывается назад, падает. Это Мануэль подоспел вовремя. Он бьет чистого в шею. На обратном движении с ножа срываются капли крови. Как сквозь вату слышу:

– Вот это везение! Честно говоря, даже не думал, что у нас получится. Рассчитывал продать жизни подороже, а тут такое. Да, тебе очень везет. – Последнюю фразу Рубио произносит очень задумчиво.

Начинаю приходить в себя. В мир возвращаются звуки и ощущения, зрение тоже приходит в норму. Я отчетливо чувствую, как по лицу течет кровь из носа.

– Давай, парень, теперь последнее усилие. Мы только что купили себе билет из этого города, осталось только пробить у кондуктора, – весело обещает бывший гвардеец.

У меня больше нет сил задавать вопросы, так что я послушно выполняю указания старика. Мы оттаскиваем все тела на второй этаж, складывая их в одной из комнат, потом туда же переносим упавшую люстру. Мануэль деловито вытряхивает из балахонов двух самых чистых покойников. Это те, которых убил он. У одного на груди всего несколько капель крови, балахон второго и вовсе пришлось только отряхнуть от пыли. Мои покойники выглядят гораздо хуже, особенно тот, кому я разбил голову. Впрочем, отвращения зрелище больше не вызывает, похоже, привыкаю. Рубио обшаривает карманы у покойников, сумма набирается внушительная. Дюжина золотых. На эти деньги сейчас можно купить приличный дом на окраине города, если, конечно, ты благонадежный. Таким как мы недвижимостью владеть запрещено.

Я уже понял, для чего нам понадобилось убивать чистых. Мануэль решил замаскироваться. Так у нас действительно были шансы пройти незамеченными, особенно если не случится столкнуться с настоящими орденцами. Немного удивил тот факт, что мой спутник не пожелал забирать столь лелеемый им до этого арсенал – только рассовал по карманам дополнительные револьверы, снятые с монахов. Еще сильнее я насторожился, когда мы уверенно и спокойно направились в сторону ближайшего перекрестка. Тут уж моя апатия дала трещину:

– Мануэль, ты перепутал направление? Окраина города совсем в другой стороне.

– Ммм… малыш, я понимаю, волнение, недавний бой… – старик чуть помолчал, потом решительно рубанул воздух рукой. – Нет, все-таки не понимаю. Как ты до сих пор выжил, будучи таким тупым? С чего ты решил, что нам нужно на окраину?

– Например, потому что мы хотели выбраться из города. А окраина города – это такое место, где город заканчивается. Никакой связи не прослеживается?

– Ой, смотри-ка, цыпленок пытается язвить… Это мило.

– Боги, я ведь дал зарок, если выберемся – разбить тебе лицо. И я прям чувствую, что не дождусь этого момента. Придется сделать это сейчас.

– Ну-ну, я бы посмотрел, как ты пытаешься! – ухмыльнулся старик. – Но если ты все-таки хочешь исполнить свой зарок, для начала прекрати так размахивать руками. Жандармы могут не понять, почему это степенные и вечно как мешком пришибленные монахи так ожесточенно жестикулируют. Прояви терпение парень, ты же мужчина! Сейчас ты все поймешь, а если до тебя все равно не дойдет, я объясню позже. А пока лучше заткнись и изобрази, что молишься чистому, или просто задумался.

И опять мне невольно пришлось следовать указаниям мерзкого старикашки – мы уже подходили к перекрестку, который уныло мерили шагами две тройки жандармов.

Мануэль и не думал проходить мимо – направился к ближайшему отряду:

– Квирит сержант, поступаете в наше распоряжение, – не знай я точно, что под капюшоном скрывается Рубио, решил бы, что спутника подменили, столь сильно отличался его голос. Теперь рядом стоял властный и скучающий тип, уверенный в беспрекословном послушании окружающих. – Следуйте за нами.

С этими словами Рубио развернулся и зашагал обратно, к месту упокоения бывших владельцев наших балахонов. А я, кажется, начал догадываться, почему он так легко оставил добытые карабины. В догадку отчаянно не верилось, точнее в наглость Рубио. Тем не менее, уже через десять минут мои умозаключения полностью подтвердились. Остановившись возле подъезда, старик распорядился:

– Вторая дверь слева по коридору. Соберите оружие и выносите.

Сержант молча взял под козырек и, кивнув подчиненным, направился в дом. Вид у него был недоумевающий. Когда карабинеры вернулись, нагруженные стволами, недоумение превратилось в ошеломление:

– Простите, ваша безупречность, откуда здесь это?

Рубио снизошел до ответа:

– Грязные язычники оставили. Они прятались здесь, но, похоже, сбежали, почувствовав угрозу. Ничего, не уйдут. Братья отправились по следу, а мы с братом Рико остались проследить за брошенным оружием.

Других расспросов не потребовалось, хотя вопросы у жандармов явно остались. Рубио, пересчитав взглядом стволы, зашагал в сторону благонадежных районов, ничуть не сомневаясь, что карабинеры последуют за ним.

– Нужно найти транспорт, – бросил старик будто в пустоту. В гетто сейчас пусто, так что идете с нами до чистой части города. Как только найдете экипаж – свободны на сегодня.

Повеселевшие жандармы зашагали еще бодрее. До утра часов пять, и провести их дома в постели, да еще зная, что остальные товарищи в поте лица патрулируют грязные кварталы, в то время как сам лежишь с полным правом в теплой кровати – что может быть слаще? Мне на секунду стало жаль служивых. Когда все выяснится, их ждут большие неприятности. Как бы в пособники язычников не записали… Впрочем, эта мысль вызвала вместо сочувствия злорадство. Пускай прочувствуют мою жизнь на своей шкуре!

Грязные кварталы пересекли быстро. Навстречу попались несколько патрулей жандармов, а пару раз мы даже встретили спиры чистых. Обе встречи заставили сердце сжаться от страха и дурных предчувствий, но обошлось – на нас никто не обратил внимания. Как только мы покинули гетто, сержант переложил свою часть груза на плечи подчиненным, а сам принялся колотить в двери самого зажиточного дома на улице:

– Просыпайтесь! Открыть дверь! Государственная необходимость.

Через минуту дверь распахнулась, явив нашим взорам заспанного перепуганного толстяка, кутающегося в одеяло:

– Нет ли у вас экипажа или повозки, хозяин?

– У меня паровая повозка! – гордо похвастался толстяк, а потом испуганно переспросил: – а зачем вам, гражданин сержант?


– Государственная необходимость! – отрезал карабинер, и успокоил хозяина: – Ваша сознательность не будет забыта.

Толстяк ненадолго исчез, через пару минут из внутреннего двора выехал пыхтящий локомобиль на больших колесах со спицами. Вид у мужчины был кислый. Он уже пожалел о своей откровенности, и теперь корил себя за длинный язык и неуместное хвастовство. В последнее время, особенно с появлением флогистона, мода на такие повозки стала стремительно захватывать страну. Иметь паровую повозку должен был каждый состоятельный житель империи, если хотел показать, что идет в ногу со временем и не чужд последних достижений науки и техники.

– Грузите винтовки и свободны. – Кивнул жандармам Рубио. Повернувшись к хозяину автомобиля, старик молча уставился на него, чуть приподняв фонарь.

– Чего вы ждете, квирит? – холодно осведомился «монах».

– Ну как же… отвезти.

– Я умею управлять такими повозками.

– Но… – владелец сглотнул и побледнел, – а как же…

Мануэль величественно проигнорировал мычание владельца машины.

Толстяк обреченно кивнул и принялся выбираться с водительского сиденья. По его виду было совершенно очевидно, что с автомобилем он уже попрощался. Сомнительно, что он наберется смелости, чтобы заявиться в храм и потребовать экспроприированную собственность. И, откровенно говоря, для него так будет даже лучше. Этого господина мне действительно было жаль, в отличие от жандармов. Потерял дорогое имущество ни за что ни про что, а если решится его вернуть, получит долгие и муторные допросы у чистых. Последователи нового бога и так-то не стремятся возвращать то, что попало в их руки, а уж если учесть, как дела обстоят на самом деле… Ярость нового бога неудержима, и слуги в этом от него не отстают.

Местное автомобилестроение пока находится в самом начале пути. По крайней мере, до крыши над головой водителя, как и до рулевого колеса, инженерная мысль еще не дошла. Впрочем, управление все равно гораздо проще, чем в подобных агрегатах на моей далекой родине. Рубио подергал рычаги, убедился, что авто чутко реагирует на действия водителя, не глядя швырнул толстяку кошелек с золотыми:

– Покупаю.

Бывший владелец со смесью удивления и облегчения наклонился за деньгами, бормоча благодарности. Дослушивать не стали, старик потянул рычаг подачи пара, авто плавно тронулось, запыхтело. Скорость агрегат набирал медленно, однако через минуту мы уже вполне могли обогнать лошадь, бегущую рысью.

– Гадаешь, почему я заплатил тому горожанину? – спросил вдруг Рубио.

– Потому что он пострадал бы ни за что, а это несправедливо. – Пожал я плечами.

– Вздор! – фыркнул старик. – Мне плевать на этого недоумка. Он готов жену свою отдать чистым, чтоб его не трогали, не то что машину. Я искренне презираю всю эту человеческую накипь. Они готовы предать всех – богов своих, страну, родных и себя, лишь бы их оставили в покое. Просто я не вор. Я не собираюсь унижаться, даже ради того, чтобы победить. А воровство – это унизительно прежде всего для того, кто ворует.

– Слушай, старик. Объясни мне, зачем ты меня учишь? – напряжение, которое копилось последние дни, нашло выход, и я сорвался на того, кто был ближе всего. – Ты возишься со мной, как с щенком. Я не верю в благодарность. Ты сам мог бы выбраться с того поезда, и уж точно тебе было бы проще без меня. Ты так любишь убивать чистых – без меня ты бы уже настрелял их в десять раз больше, и с меньшим риском. Ты устроил этот эффектный побег из города, поиздевался над жандармами, заставляя их тащить винтовки, что мы сняли с их коллег. Учишь меня своей идиотской философии, про прошлое свое поучительные истории рассказываешь. Объясни, наконец, что ты от меня хочешь? Без этих твоих шуточек и издевательств только, хорошо? Ты сейчас можешь опять пошутить в этой своей манере – «ути-пути, какие мы сердитые». Но если хочешь, чтобы мы и дальше шли вместе – просто объясни, зачем я тебе нужен. Ты очень полезный попутчик, и без тебя я бы, наверное, уже десять раз попался чистым, но чтоб меня гекатонхейры22 сожрали, если я буду дальше послушно выполнять твои указания не понимая, чего ты добиваешься. Если ты не хочешь говорить – хорошо, мы расходимся. Только давай без этого твоего «ты иди куда хочешь, а я просто иду в ту же сторону». Тебе придется меня убить, потому что я буду стрелять, если увижу тебя поблизости.

Мануэль покосился на меня, неторопливо прикурил папиросу. Губы его дернулись, он, похоже, с трудом сдерживался, чтобы не выдать что-нибудь иронично-язвительное. Однако сдержался – понял, должно быть, что я на взводе.

– Рановато ты взялся выяснять отношения – мы еще не выбрались. Впрочем, почему бы и нет? Вроде бы ушли довольно чисто, в ближайшее время не хватятся. Скажи, малыш, тебе нравится то, что сейчас происходит? Я не про наш побег из города, а вообще. Эти вот чистые, гетто, то, что цезаря свергли?

– Ты прекрасно знаешь, что это не нравится никому из тех, кто остался верен старым богам.

– Да, ты прав. Но не только. На самом деле, даже среди отрекшихся многие ненавидят чистых и то, что они захватили власть. Проблема в том, что они ее не в одночасье захватили. Не было вооруженного захвата, все проходило тихо и медленно. И все терпят. Даже сейчас взбунтовалось не так много народа. А знаешь, почему? – Старик не ждал ответа и я промолчал. – Потому что людям не за кем идти. Всегда нужен кто-то, кто поведет за собой. Кто возьмет на себя ответственность и укажет цель.

– Ты что, меня на эту роль прочишь? Хочешь из меня лидера повстанцев сделать? – я был возмущен и удивлен своей догадке.

– Ты молод, удачлив. Хотя какие там удачи, ты ведь одаренный, я прав? Не совсем обычный одаренный… Не надо так вскидываться, и можешь не отвечать, – махнул рукой Рубио. – Да и неважно это. Да, ты угадал малыш. Ты очень подходишь на эту роль, хотя бы потому, что тебе хватило решимости, там, в поезде, что-то сделать. Ты еще ничего не умеешь, но у тебя есть перспективы. Решительность, какое-никакое обаяние, задор. За тобой люди пойдут легко. И поверь, я выбрал тебя не просто так. Ты ведь помнишь – я всегда попадаю в цель. Такая уж у меня способность.

– Ты только одного не учел, – хмыкнул я. – Я совершенно не собираюсь становиться никаким лидером. И в восстании участвовать не собираюсь вовсе. Такие лидеры уж очень часто помирают во цвете лет, а я жить хочу. И потом, с чего ты вообще взял, что я подхожу? Сам говоришь, я ничего не умею толком. Да ты сам в тысячу раз лучше подходишь!

Старик искренне расхохотался, едва не устроив дорожную аварию.

– Ох, прости, малыш, что я над тобой смеюсь, но, если ты хочешь, чтобы я был серьезнее, хотя бы иногда думай, прежде чем говорить глупости! Ты посмотри на меня отстраненно и непредвзято, подумай минуту, и скажи – ты бы за таким командиром пошел?

Я был вынужден признать, что ни внешность, ни поведение Мануэля не вызывали того инстинктивного доверия, которое ждешь от настоящего вождя, лидера.

– Да мне наплевать! В любом случае мне нет дела до твоих маниакальных идей. И в карбонарии я не стремлюсь. Поверь, ты просто зря теряешь время.

– Ну тебя, по крайней мере, мои объяснения устраивают? – переспросил Рубио. – Не станешь теперь от старика отстреливаться? Тем более, ты сам признал – я могу быть полезным.

– Если ты не станешь ничего специально подстраивать. – Буркнул я.



Глава 8

Рассвет застал нас в пути. За ночь мы проехали миль сорок. В предрассветных сумерках миновали крохотный городок Бубаль – в темноте он казался скорее призраком, чем настоящим городом, так тихи и безлюдны были его улицы. Только непропорционально большая и как всегда, ослепительно ярко освещенная церковь чистого бога выбивалась из общей картины. Храм, ослепительно сиявший в темноте было видно издалека, он почему-то ассоциировался с гвоздем, которым кто-то безжалостно приколотил прозрачную медузу к каменистому дну. Бессмысленное и отвратительное в своей жестокости действие. Странное впечатление, на самом деле – я не раз прежде пытался оценить красоту чистых храмов отстраненно, не обращая внимания на мою нелюбовь к этой религии, богу и его служителям. Вроде бы, действительно, все сделано так, что не может быть некрасиво. Храмы чистых всегда освещены ярко-белым светом, так что со стороны должны напоминать бриллиант, или даже звезду. И тем не менее, ничего подобного. Кого бы я ни спрашивал, даже тех, кто достаточно сытно устроился новой жизни, никто не сравнивал храмы чистых с чем-то хорошим. Прихожан они будто бы подавляют. Да и внутреннее убранство, говорят, вызывает только ужас – самому мне, по понятным причинам, не доводилось бывать внутри, нечистых туда не пускают.

Дальше дорога раздваивалась. Хорошая, мощеная камнем, еще древне-имперской постройки уходила на северо-запад, к Сальенту де Гальего и дальше, к приморскому Биаррецу, ну а мы свернули на разбитую грунтовку, которая карабкалась прямо через горы в сторону Лурда. Не зная местности, пожалуй, ее можно было и не заметить, и уж тем более нельзя было предположить, что по ней можно проехать дальше, чем до ближайшего пастбища, однако Рубио эти места знал, и уверял, что до Лурда этой дорогой добраться можно, притом гораздо безопаснее, чем по наезженным трактам.

– Самое опасное, что мы можем здесь встретить – это стадо овец, отбившееся от пастуха. До самого Лурда по этой тропе мы не доберемся, этот агрегат там просто не проедет. Однако пройти останется всего миль пятнадцать, и тропа там вполне проходимая. – Пояснил всезнающий спутник.

Так и вышло. Рубио, ко всем его прочим достоинствам, оказался хорошим водителем. Мы продолжали передвигаться на колесах даже тогда, когда это казалось невозможным, и уперлись в совсем уж непроезжую осыпь ближе к вечеру, так никого и не встретив за день. Пришлось еще потрудиться, чтобы замаскировать машину и оставшийся в ней арсенал, после чего можно было, наконец, отдохнуть. Места здесь были совершенно нехоженые, так что я с удовольствием улегся на сооруженную собственноручно лежанку. Впервые за последние дни я чувствовал себя в безопасности. Должно быть, поэтому заснул быстро и крепко, вот только особой радости сон мне не принес. Снились отец с матерью, я все пытался к ним приблизился, но каждый раз, когда казалось, вот-вот смогу с ними заговорить, они вдруг оказывались в сотне шагов впереди. Приходилось снова идти, но каждое движение давалось с таким трудом, будто я продирался сквозь тягучую патоку. Меня это не останавливало, но все усилия каждый раз пропадали втуне. А потом родители исчезли совсем, зато рядом появилась Кера23 – не такая, какой её можно увидеть на редких изображениях из старых книг, описывающих взаимоотношения богов. В моем видении богиня беды выглядела даже жалко. Поникшие крылья, иссохшие руки и ввалившиеся глаза – один в один наркоманка во время ломки. Пожалуй, я бы и не узнал ее, если бы мама в свое время не описала в подробностях это неприятное божество.

«Увидишь Керу наяву – спасайся. Там, где она является – только кровь и гибель. Нет для нее слаще, чем муки и страдания жертв. Если явится во сне – гони бранными словами, или бей! Сон – вотчина Гипноса, и в него она попасть может только тайно, как вор. И ничего сделать со спящим она не сможет, но если испугаешься, впустишь ее в душу – отогнать потом будет непросто. Станет следовать за тобой, и везде будет нести беду!»

Бранить это несчастное существо было как-то стыдно. Да и страха она не вызывала, так что я решил послушать, что она расскажет, раз уж родителей догнать не удалось.