Возможно, сейчас ночь. А может, день. Я не могу понять, сплю я или бодрствую. Но открыть глаза — это такая тяжелая работа! Самая тяжелая, какую мне доводилось делать в жизни. Мои глаза постоянно хотят оставаться закрытыми. Они требуют темноты.

И вдруг рядом со мной почему-то оказалась Фредди; я сразу узнала ее запах — душистого мыла, зубной пасты, мяты, жевательной резинки и тех детских духов «Больше никаких слез», которыми я обычно слегка душила ей волосы, хотя это и было уже довольно давно. Значит, сейчас скорее всего утро, поняла я, и мне захотелось попросить Фредди нарисовать мне какую-нибудь картинку и сказать ей, чтобы потом она заняла мою старую студию и переоборудовала ее по собственному вкусу, но оказалось, что рот мой наглухо заперт. Я чувствовала, как движется мой язык, образуя слова, но звуки, ударяясь о некий барьер, так и остаются внутри. Запертые, пойманные в ловушку.

И вдруг голосок Фредди сменил чей-то спокойный и очень знакомый голос. Голос, которого я не слышала двадцать лет.

— Я обо всем в газетах прочел, вот и прилетел вчера вечером, — сказал этот знакомый голос. И сперва он звучал как бы издалека, но затем стал приближаться, и я услышала, как по полу со скрежетом протащили стул, а потом чьи-то теплые пальцы сплелись с моими. — У меня ведь теперь собственный самолет есть. И лицензия имеется. Ты как насчет того, чтобы немного со мной прокатиться, Эл?

Конечно, с удовольствием. Вверх, вверх и прочь отсюда!

Значит, Джо сменил автомобили на самолеты. Ну что ж, он всегда отлично ладил с техникой, вот только вряд ли ему удастся поставить на ноги ту, что лежит на этой постели. Ту, чьи дни, как говорится, сочтены.

Вошли мои родители и Ома. Следом за ними просочилась в дверь и Энн, которая просидела возле меня всю ночь. Мама, присев на краешек узкой кровати, молча взяла мою свободную руку и почему-то сразу повернулась ко мне спиной — надеялась, наверное, что так я не замечу ее слез.

— Елена… — только и вымолвила она.

Ее рука, сжимающая мою руку, была холодна как лед, но это длилось недолго: вскоре жар, пожиравший мое тело, передался и ей. Существует некий закон физики, утверждающий, что энергия не рассеивается, а просто переходит из одного состояния в другое. Не открывая глаз, я почувствовала, как мое тело вновь покрывается проклятой испариной, и представила себе, как некая существенная часть меня покидает мое тело, куда-то движется, меняет форму…

А голоса все звучали вокруг меня и надо мной.

Неужели она?..

А не могут ли они?..

Неужели доктор?..

Как долго?..

Я так и не открывала глаз.

Мне казалось, что распахнулась какая-то дверь. На самом деле даже две двери. Одна в моей комнате, а вторая — она пока что была мне не видна, но я отчетливо слышала стук ее створки о стену, — вела в какое-то иное пространство, и за ней были видны картины.

И я в моих мечтах или видениях оказалась там, за этой дверью, и узнала, что преподаю в старших классах вовсе не биологию, а изобразительное искусство. И замужем я за другим человеком, и этому человеку очень нравится, когда я, ложась с ним в постель, надеваю красное кружевное белье; ему вообще все во мне нравится. Я хожу с детьми на площадку для игр и качаю их на качелях; я сама забираю детей из школы, а иной раз в солнечный денек мы вообще пропускаем школу — к черту правила! Руби Джо, наверное, сказала бы, что в такие моменты я бываю счастлива и довольна, как свинья в луже собственного дерьма.

Сиделка из хосписа что-то вкладывает мне в руку, какой-то шарик, который начинает наполняться газом. И я вспоминаю Ловца Детей из того старого фильма; у него тоже были хорошенькие воздушные шарики и приторно сладкая улыбка.

Сиделка произносит какие-то слова, которые звучат как «шок» и «безмерно». И вокруг слышатся еще какие-то звуки, целый хор плача.

Но я не плачу. И когда мои глаза вдруг снова резко открываются, передо мной та самая дверь. Она приветливо распахнута, и я, преодолев какие-то пять ступенек, вхожу в нее. Сердце мое сразу перестает биться как бешеное, жар постепенно покидает тело, и я оказываюсь в чудесном месте, где прохладно и тихо. Один раз я все же оглядываюсь назад, прежде чем дверь закроется, и успеваю увидеть все их лица разом. Я вижу, как мои родители по воскресеньям приводят девочек меня навестить. Я вижу, как старая Ома учит Фредди правильно смешивать цвета. Я вижу Джо, который о чем-то тихо беседует с моими дочерьми и обещает, что, как только сможет, сразу покатает их на самолете — если, конечно, Фредди не испугается. Но Фредди заверяет его, что ничуточки не боится. Вообще Фредди и близнецы Джо ведут себя как родные, хотя никакого родства между ними нет. Похоже, Энн решила сменить направление и поступать в педагогический, а не на факультет журналистики; впрочем, она наверняка еще раз пять свои намерения переменит.

Там мелькают и еще какие-то лица, и сперва я вижу их довольно ясно, но затем они начинают расплываться и быстро тают, уплывая от меня, и наконец исчезают совсем. Это призраки Мэри Рипли, Розарии Дельгадо и того старого трикстера, Ловца Детей.

Последней перед моим мысленным взором возникает буква «Q». Но на этот раз она обозначает не Quotient, коэффициент, и не Question, вопрос.

Она обозначает покой — Quiet. И на лице моем расцветает счастливая улыбка.





От автора




Все в этой книге вымысел. Ее герои полностью созданы моим воображением. А вот исторические события, упомянутые в ней, вполне, к сожалению, реальны.

Я не посещала школьные уроки истории уже несколько десятков лет, но этот материал помню хорошо. И с легкостью могу рассказать, кто изобрел колючую проволоку или хлопкоочистительную машину; я знаю, какое убийство послужило катализатором Первой мировой войны, и в подробностях помню, как по телевидению впервые показали президентские дебаты. Но ни в одном из моих учебников истории не было ни слова о развитии в США такой псевдонауки, как евгеника, и ничего не говорилось о движении американских евгенистов, о практике насильственной стерилизации мужчин и женщин или о том, сколь жестокой была обстановка в так называемых государственных учреждениях для слабоумных (многие обитатели которых были обыкновенными детьми).

Если вас встревожат те проблемы, которые я поднимаю в своем романе, то я сочту свою цель достигнутой. Потому что все это действительно не может не тревожить. А для того, чтобы лучше понять, как мы, нация американцев, пришли к санкционированному наклеиванию ярлыков, к неправильному, пагубному обращению с десятками тысяч людей, я приглашаю вас заглянуть в различные архивные материалы по евгенике, которые широко доступны в Интернете. Ну и, чтобы как следует разобраться в том, куда ведет наша система государственных школ, я настоятельно рекомендую замечательную книгу Микаэля Д’Антонио «Бунт государственных мальчиков».

Патриотизм требует от нас не закрывать глаза на темные главы в истории родной страны, а как раз наоборот.

Кристина Далчер

Октябрь 2019



* * *






notes


Примечания




1




Керри Бак была заключенной колонии для эпилептиков и слабоумных в штате Виргиния, и ее, как и многих других, подвергли принудительной стерилизации согласно американской евгенической программе. — Здесь и далее примечания переводчика.





2




Michael D’Antonio. The State Boys Rebellion, 2004. В этой книге шокирующая правда об американской эре евгеники и экспериментах над группой мальчиков в государственной школе в Массачусетсе в конце 1940-х гг.





3




Внутриутробный анализ (лат.).





4




В Америке это государственные школы, в основном для учащихся младших и средних классов.





5




Одна из форм патологии человеческого генома; синдром лишней хромосомы.





6




Цикл трикарбоновых кислот; важнейшая циклическая последовательность метаболических реакций.