Потому что, как только я вернусь в Вашингтон, я немедленно позабочусь о том, чтобы вся эта информация разлетелась по сетям и частотам и взорвалась так громко, чтобы взрыв можно было услышать даже на гребаной луне!





Глава шестьдесят четвертая




Большую часть трехчасового перелета из Канзас-Сити в Вашингтон я проспала. А когда не спала, то притворялась, что сплю, лишь бы не видеть перед собой Алекса. Мы вышли из самолета неподалеку от главного здания аэропорта прямо на асфальтобетонную полосу. Я плотнее запахнула пальто на пронизывающем ледяном ветру и увидела, что из двери аэропорта появился Малколм и неторопливо двинулся к нам. Я не помнила, чтобы когда-нибудь в аэропорту Кеннеди было так холодно уже в начале ноября.

Когда мы вошли в здание аэропорта, Малколм и Алекс ненадолго оставили меня и отошли в сторонку. Слышать их разговор я не могла, но видела, как Алекс передал Малколму мой телефон. А я и позабыла, что его у меня отобрали, как и у всех прочих, еще в приемной перед кабинетом Марты Андервуд. Алекс и Малколм еще немного поговорили, со смехом похлопали друг друга по спине и распрощались.

Настроение Малколма вполне соответствовало погоде, когда он, взяв меня за плечо, прошел на стоянку с почасовой оплатой. Ни слова приветствия я от него так и не услышала. Он открыл дверцу пассажирского сиденья и стоял рядом, глядя, как я неловко забираюсь внутрь и усаживаюсь; затем обошел свой «БМВ» спереди, сел за руль и включил двигатель. Мне столько слов хотелось выкрикнуть ему в лицо, что я просто не знала, с чего начать.

Он, похоже, прочел мои мысли и предупредил:

— Ты только ничего мне не говори, Елена. Ни одного распроклятого словечка, черт тебя побери!

Я повернула вентилятор обогревателя в свою сторону и сидела тихо, считая встречные автомобили, пока Малколм, лавируя в потоке, выезжал с территории аэропорта на шоссе. Я думала о том, что скажу Энн, когда мы доберемся домой. Или, точнее, что скажет мне она, если, конечно, вообще захочет хоть что-нибудь мне сказать.

Малколм приоткрыл свое окошко, и я тут же повернула регулятор нагрева на цифру восемьдесят. Он опустил стекло еще на пару дюймов, и я снова повернула регулятор. Теперь светящиеся цифры показывали восемьдесят пять. Этот безмолвный поединок длился в течение того получаса, который требовался, чтобы доехать до дома, и холодный воздух, бьющий в почти полностью открытое окно, все сильнее завихряясь в задней части автомобиля, бил меня в правую щеку и висок, словно говоря: ты явно проигрываешь.

— Не мог бы ты закрыть свое окно? — попросила я и прибавила: — Пожалуйста.

Он ответил тем, что нажал на кнопку слева от себя, и окно открылось полностью.

Наш дом — наверное, теперь это был дом Малколма или скоро будет таковым — был столь же холоден и темен, как этот вечер. Не горел даже свет на заднем крыльце, хотя сейчас было не так уж поздно. Сегодня пятница, так что Энн, скорее всего, еще не ложилась, думала я, и если она не занимается, то смотрит кино. А может, если Малколм сказал ей, что я приезжаю, она решила вообще со мной не встречаться и остаться в своей комнате? В любом случае дом выглядел как-то неправильно.

Отстегивая ремень, я вдруг подумала о побеге. Скажем, вверх по улице до дома Сары Грин. Или в другую сторону, к домам Делакруа, Моррисов и Каллахэнов. А можно быстро пересечь пустующую детскую площадку и спрятаться в моей «Акуре», припаркованной, как обычно, на подъездной дорожке. На самом деле бежать можно куда угодно, лишь бы не идти в этот темный дом, где компанию мне составит, похоже, только мой муж, который меня ненавидит.

Но Малколм, выключив двигатель, уже подошел к моей дверце, открыл ее и крепко взял меня за руку. Продолжая сжимать мое запястье, он подвел меня к задней двери дома, вставил ключ в замок и втолкнул меня внутрь.

— Ложись спать, Елена, — только и сказал он.

— У меня тут несколько рецептов, их нужно заполнить и купить лекарство. — Я вытащила рецепты из кармана, чувствуя, как уютно авторучка Мелиссы устроилась в складках ткани. Малколм взял у меня рецепты и, поморщившись, бросил:

— Я же сказал, чтобы ты ложилась спать. — Затем прибавил — лишь чуть более вежливо: — Утром я обо всем позабочусь.

— Но лекарства нужны мне сейчас. Их следует принимать в течение всей ночи после…

— ЕЛЕНА. НЕМЕДЛЕННО. ЛОЖИСЬ. СПАТЬ.

Я ждала, что при громких звуках его голоса Энн тут же просунет голову в дверь, но так и не услышала ни звука — ни приоткрываемой двери, ни топота ног, сбегающих по лестнице. Мы были одни в этом опустевшем доме, где на окнах опущены жалюзи и даже свет едва горит.

— Где Энн? — спросила я.

— Она у друзей.

— Каких друзей? Когда она вернется домой? — Не знаю, зачем я об этом спрашивала, если ответ мне и так был известен.

— Скоро.

Еще пять минут противостояния закончились ничьей, и я оставила Малколма в коридоре и пошла в сторону нашей спальни. Где-то в глубине души, правда, я ждала, что он вот-вот меня остановит и скажет, что больше не рад моему присутствию в его постели и лучше мне продолжать спать в комнате Фредди. Но Малколм не сказал мне больше ни слова.

Мой палец привычно отыскал на стене выключатель и привел его в вертикальное положение. Вспыхнул свет, и я не узнала свою спальню. Моя прежняя комната выглядела какой-то совершенно чужой. Гардеробная была выметена дочиста; деревянные стены, на которых раньше висели фотографии моей семьи в рамочках, казались неприлично голыми; исчез куда-то даже мой круглый серебряный поднос с духами. Я открыла нижний ящик комода, где хранились мои пижамы и ночные сорочки. Он был абсолютно пуст. Как и все остальные ящики, впрочем. Дно в каждом было заботливо выстлано бумагой в цветочек. Я невольно зажала рот рукой, пытаясь заглушить рвущийся из горла вопль.

Дыши, Эл. Просто дыши. Но я даже вздохнуть не могла!

Отражаясь в зеркале, вход в гардеробную снова манил меня, заставляя попытаться еще раз открыть дверь, проверить: может быть, там, внутри, все по-прежнему? И мои вещи висят на вешалках или лежат, аккуратно свернутые, на проволочных полочках органайзера, а мои туфли выстроены стройными рядами так же, как всегда? И я поддалась на этот зов, вновь пересекла комнату, одной рукой по-прежнему зажимая рот, а второй нащупывая ручку двери. В голове у меня крутился некий ужасающий сценарий: Давайте заключим сделку, Елена: что там, за дверью номер один? Не хотите ли попробовать угадать? Угадаете — получите большой приз!

Нет. Нет, не хочу!

Но дверь я все-таки открыла и вошла внутрь.

Белые проволочные конструкции органайзера были на месте; там же, где находились с того дня, как я пригласила к себе консультанта из магазина «Оборудование для спальни и ванной» и неплохо ему заплатила, а он придумал дизайн и сам все установил. Проволочные полочки, девственно-чистые, тянулись вдоль боковой и задней стенок гардеробной и словно ждали, чтобы их снова заполнили стопками одежды из шерсти, денима, хлопка. Ковер на полу был явно только что вычищен, по его краям поблескивали в электрическом свете полоски бежевой плитки.

У меня возникло ощущение, словно я исчезла из этой жизни.

Я резко повернулась и вышла из гардеробной. Затем подошла к окну с той стороны кровати, где обычно спал Малколм, резким движением раздвинула шторы и подняла легкие итальянские жалюзи, слушая, как они пощелкивают и шуршат по стеклу. Когда жалюзи замерли в безмолвии, я даже не попыталась открыть задвижку на окне и поднять стекло. Еще до того, как незакрепленные жалюзи вновь опустились и заняли прежнее положение, мне стало ясно, что створки окна заперты на замок. Замочная скважина смотрела на меня, словно говоря: не стоит и трудиться.

Я превратилась в заключенную. И тюрьмой мне стал собственный дом.


Бог знает, сколько времени я простояла у запертого окна, прижимая пальцы к губам и тупо разглядывая геометрический рисунок стеганого одеяла и мою синюю пижаму, аккуратно свернутую и выложенную на подушку. Несколько минут? Или часов? И все это время, похоже, Малколм торчал в дверях, непринужденно прислонившись к дверной раме, и наблюдал, как меня все сильней охватывает отчаяние.

— Окна и двери поставлены на охрану, Елена, — сказал он, перехватив мой взгляд. — И оконные стекла, кстати, тоже. А теперь тебе лучше всего лечь в постель.

— Ах ты гребаное чудовище! — вырвалось у меня.

— Ну, об этом тебе, наверное, следовало бы несколько раньше догадаться. Ладно, утром увидимся. — Он повернулся, закрыл дверь, и в замке щелкнул ключ.





Глава шестьдесят пятая




Несколько минут назад, когда я проснулась, я почувствовала, что вся горю. А теперь меня буквально до костей пробирал какой-то зимний промозглый холод, и я, перекатившись на бок, с головой спряталась под стеганое одеяло, потому что ледяное яркое солнце светило мне прямо в глаза. Интересно, кто это раздвинул занавески? Малколм, наверное.

Малколм.

Моя рука, высунувшись из-под одеяла, ощупала его половину постели, холодную и безжизненную. Так что моментально развеялись в прах любые мои фантастические предположения о том, что последние несколько дней были всего лишь обычным ночным кошмаром. Однако я все еще ни в чем не была уверена. Похоже, невидимые руки, что раздернули в спальне шторы и подняли жалюзи, успели и надо мной поработать, пока я спала, ибо голова у меня была словно ватой набита, и каждая частица моего тела твердила мне: оставайся в тепле, под одеялом. И только одна его часть подтверждала: мне нужно в туалет, причем как можно скорее.

До туалета я добралась, но вернуться у меня не хватило сил, и я упала — к счастью, на коврик возле ванны, а не холодные плитки пола. Перед глазами у меня все плыло и кружилось, бежевые, синие, белые цвета образовывали какие-то странные круги и спирали, словно на той фантастической лестнице, что была у Эдгара По в «Доме Эшера». Я была уже не в состоянии различать верх и низ, холодное и горячее.

Потом я уснула.

Когда я снова проснулась, пижама моя оказалась насквозь промокшей от пота; она противно липла к телу и стала почти прозрачной в тех местах, где я вспотела сильнее всего; волосы тоже были влажными от пота. Я сумела лишь как-то подняться, ухватившись за край раковины, и чуть снова не упала, увидев свое отражение в зеркале. Женщина в зеркале была совершенно на меня не похожа.

Один за другим я выдвигала ящики шкафчика — тщетно. Везде пустота. Но ведь где-то тут должны были быть таблетки — аспирин, жаропонижающее, какие-то остатки лекарств, некогда выписанных от воспаленного горла и мышечных болей? Ведь они тут точно были! Но теперь аптечка была полностью вычищена. Мне оставили только зубную щетку и новый тюбик пасты на маленькой полочке рядом с раковиной. Даже моя косметика исчезла. Вся.

— Малколм! — попыталась крикнуть я, но голос мой был слишком слаб. — Малколм! Энн!

Ответом мне была полная тишина.

Мне, конечно, не следовало думать о самом худшем, но только об этом я и могла думать. Передо мной маячило то единственное страшное слово, означающее запрет видеться с другими человеческими существами в течение тысячелетий. Но это слово не имело смысла в двадцать первом веке!

Инфекция.

Затем всплыли в памяти и прочие сопутствующие ему слова: Неизлечимая. Бактериальная. Токсичная.

Я снова пронзительно, собрав все остатки сил, крикнула, надеясь, что Малколм все-таки меня услышит, и, пошатываясь, добралась до постели, больная и побежденная. Так вот как звучит конец всякой надежды.

Я не услышала ни его шагов, ни предупредительного стука в дверь; раздался лишь отчетливый щелчок ключа в замке.

— У тебя нездоровый вид, Елена.

Да уж, черт побери!

Малколм немного прибрал в комнате, подоткнул простыни, взбил подушки, словно можно было сделать более уютной тюрьму, даже если в ней постель с простынями стоимостью в несколько тысяч долларов, а на полу персидские ковры.

— Я принес тебе поесть, — сказал он и поставил на постель поднос: два тоста, яичница-болтунья и стакан сока. Но есть мне совсем не хотелось. Единственное, чего сейчас хотело, требовало мое тело, — это антибиотиков. Любых. Или всех, какие только существуют на свете.

— Как насчет моих рецептов? — спросила я. — Болеутоляющее для меня не так уж важно, но все остальные лекарства мне просто необходимы.

— Да. Конечно. Я все куплю сразу же, как только выйду из дома.

Лжец. Малколм явно не собирался обеспечивать меня какими бы то ни было лекарствами.

Зато он протянул мне телефон.

— Я установил одно приложение. Учти, Елена, оно соединено непосредственно с системой охраны дома. Я, скорее всего, большую часть времени буду поблизости, но могу и выйти. — Он пожал плечами. — Ну, скажем, за продуктами. Еще за чем-то. А сейчас мне нужно уйти примерно на час; хотя, возможно, хватит и десяти минут. Мне нужно оформить и получить кое-какие документы. Возможно, я поставлю машину чуть дальше по улице. Но в целом я намерен быть поблизости. На тот случай, если я вдруг тебе понадоблюсь.

Иными словами, мне не следовало даже пытаться что бы то ни было предпринимать. Вроде как с окнами.

— Малколм… — голос мой звучал умоляюще.

— Не проси, Елена. Этот умоляющий тон тебе не идет.

Он ушел, снова щелкнув ключом в замке и запечатав меня в этой нежилой комнате. Ну, хоть подушки взбил.

Снаружи донесся звук его отъезжающего автомобиля; он явно выруливал с подъездной дорожки. Потом звук стал глуше и исчез.

Вместе с завтраком он принес мне для развлечения книгу. Одну из самых моих любимых — с рассыпавшимся от бесконечных перечитываний корешком, скрепленную толстой резинкой. Правда, сейчас у меня не было ни малейшего желания читать трагические любовные истории; да и название книги слишком сильно напоминало мне ту записку Энн: Полагаю, ты сделала свой выбор[50]. Мне стало не по себе; показалось, будто Малколм пытался что-то сказать мне с помощью этой книги. Под ней я обнаружила еще вырванный из сегодняшней газеты кроссворд — господи, словно мне мало других загадок! — и салфетку. На подносе стояла также бутылка воды с газом. А мой телефон Малколм мне так и не вернул.