— Значит, ты один из них, — сказала я. — Верно?
— Да.
Воздух в комнате вдруг стал страшно холодным и каким-то затхлым.
— У нас в институте делаются великие дела, и работа идет просто отлично. — Похоже, он ничуть в этом не сомневался. — Еще лет двадцать, и никакие государственные школы больше не потребуются. Подумай об этом, Елена. Представь себе тот новый мир, где каждый чувствует себя на вершине, чувствует себя самым лучшим. Больше нет ни врожденных заболеваний, ни социального неравенства, ни нелепого соперничества. Мы разом избавимся от всех червивых яблок.
Господи, что за дерьмовую чушь ты несешь! — подумала я, а вслух сказала:
— Это та же проблема, что с бочкой соленой рыбы. Уберешь старый подпорченный слой, и через некоторое время у тебя появится новый. Одинаковость — это иллюзия, Алекс.
Он только отмахнулся.
— Вижу, что Малколм насчет тебя был совершенно прав.
— Ты говорил обо мне с моим мужем?
— Мы с ним о многом говорили. И о тебе, разумеется, тоже. — Алекс встал, слегка огладил брюки и налил себе еще виски. Я ждала, что он и мне предложит еще выпить, однако такого предложения не последовало. — Видишь ли, Елена, я бы с удовольствием еще побеседовал с тобой, обсудил, в частности, ваши семейные проблемы, но мне нужно срочно позвонить жене. — И он открыл дверь, уверенный, что я сразу же встану и выйду в коридор. — Итак, сегодня в семь вечера. Ровно в семь. Встретимся в лобби. И сразу после эксперимента я устрою твой перелет домой.
О Фредди он даже не упомянул. Ни разу.
— А как же моя дочь? Я ведь без нее отсюда не уеду.
— Ты будешь первой в числе испытуемых, — сказал он. — Примерно через неделю мы получим результат и будем знать гораздо больше. Вот тогда мы и займемся решением вопроса с твоей дочерью.
Займемся решением вопроса с моей дочерью.
Я колебалась, и Алекс нетерпеливо спросил:
— Что-то еще?
Я глянула на него, стоя в дверях.
— Только одно: ты просто чудовище! — С этими словами я повернулась и ушла.
Возвращаясь обратно, я все думала о том, как, отправляясь «на свидание» с Алексом, я, точно десятилетняя девочка, ожидала, что он будет «вставлять в меня свою твердую штуковину». Но я никак не ожидала, что ему захочется что-то из меня вынуть.
Глава шестидесятая
До моего вылета оставалось всего несколько часов — прямой прыжок из Канзас-Сити в аэропорт Вашингтон-Рейган. И в самолете будет всего два пассажира: Алекс Картмилл и я. Стоимость билета? Нулевая.
Неправда. Этот полет мне очень дорого обойдется.
Впрочем, Алекс сумел даже маленький сюрприз мне устроить. Я поужинаю наедине с Фредди несколько раньше обычного времени. И действительно, за столом больше никого не было, только мы вдвоем. Ну и, разумеется, сам Алекс, который очень старался, чтобы наш с Фредди разговор касался только самых обычных вещей. В целом ужин прошел легко. Тяжело стало, когда наступил момент прощания.
— Ничего, девочка моя, мы скоро снова с тобой увидимся, — приговаривала я, гладя ее по спине и как бы убаюкивая этими обещаниями. — Очень скоро. — Я не была уверена, правда ли это, но очень старалась, чтобы Фредди мне поверила, а потому повторяла это снова и снова, пока она не перестала так судорожно обнимать меня. Я тоже выпустила ее из своих объятий, но руки мы смогли разомкнуть далеко не сразу.
Алекс, это чудовище, стоял рядом и с ледяным равнодушием наблюдал за нами.
Перед моим визитом в лабораторию Алекса, примерно в половине седьмого, Мелисса в два счета обучила меня управляться с ее «волшебной» авторучкой.
— Камера вмонтирована в толстый конец. Чтобы сделать снимок, нажмешь один раз; чтобы сделать запись — два раза. Ту страницу, которую ты показывала нам сегодня днем, я уже записала. Не имеет смысла пытаться протащить с собой реальные документы. И написанную мной статью я тоже в память запихнула. Все это теперь на диске. На микро-USB.
Я слушала вполуха, и она это заметила.
— Елена. — Теперь голос ее звучал жестко. — Ты должна непременно передать все это моим коллегам из «Вашингтон пост». Лучше всего Боните Гамильтон, если удастся. Если нет, спроси Джей Джексон. Это очень важно, понимаешь? Со мной на связи только эти двое, больше никому не доверяй. И ради бога не потеряй ручку. В ней все собранные материалы. — Она быстро обняла меня и передала Руби Джо.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спросила Руби Джо, прижавшись щекой к моей щеке.
— Нет, — сразу ответила я. — Но я должна.
Второй раз она меня спрашивать не стала.
Глава шестьдесят первая
В назначенный час я вышла из задней двери жилого корпуса и в сопровождении Алекса проследовала в самый дальний угол школьной территории. От него пахло почему-то антисептиком, а не виски и не дорогим одеколоном. И он избегал смотреть мне в глаза.
Потом мы оказались в кабинете, сразу вызвавшем у меня самые неприятные воспоминания о визитах к гинекологу, и там нас уже ждал какой-то миниатюрный человечек в белом халате. Он вежливо попросил меня снять одежду ниже пояса и лечь на смотровой стол.
— Вот здесь бумажные полотенца, мэм. Вы просто крикните, когда будете готовы.
Я не просто онемела, я оцепенела от ужаса, когда они вышли и оставили меня одну. Мои конечности отказывались мне повиноваться; я не могла выполнить даже такую простейшую задачу, как снять туфли, колготки и трусики. Несколько мгновений я просто стояла, застыв, посреди этой холодной и ярко освещенной комнаты, и больше всего мне хотелось выскользнуть оттуда в ночную тьму и бежать куда глаза глядят. Не знаю, куда бы я побежала и как далеко мне удалось бы убежать, но ноги будто обрели собственную волю.
Стук в дверь застал меня врасплох.
— Все в порядке, доктор Фэрчайлд?
Нет, у меня не все в порядке! Далеко не все! Мне не сразу удалось справиться с собой и вновь обрести голос.
— Еще минутку, пожалуйста, — хрипло сказала я, судорожно шаря взглядом по стенам в поисках какой-нибудь двери, окна, вентиляционного отверстия. Любой возможности побега, любой возможности выбраться отсюда и вернуться назад, к Лиссе и Руби Джо.
Как странно: то, что ты только что считал адом, вдруг превратилось в маленький рай.
В дверь снова постучали, но теперь это был не тот вежливый человечек в белом халате, а Алекс, который сообщил, что у меня ровно одна минута. Одна минута, чтобы решить: позволить или нет этому чудовищу сделать со мной то, что ему хочется.
Мои руки действовали как бы сами по себе; они стянули с меня джинсы и те шелковые трусики, которые я как-то купила, чтобы соблазнить Малколма — это было еще в те времена, когда я все-таки надеялась его соблазнить. Я взобралась на смотровой стол и развернула бумажное полотенце, прикрыв им нижнюю часть тела; во-первых, чтобы хоть немного защитить себя от взглядов чужих мужчин, а во-вторых, чтобы не видеть самой. Каждое мое движение было совершенно механическим, словно мной управляла некая часть мозга, способная мыслить лишь в категориях будущего: Фредди на таком же столе, Энн на таком же столе. И женщина, которой я являюсь, говорит мне: беги отсюда; но мать внутри этой женщины делает иной выбор. На самом деле единственно возможный.
По-моему, я все-таки сказала: «Я готова». А может, и не сказала, но дверь ровно через минуту все равно открылась, и вошел Алекс, а за ним еще какой-то человек, куда более приземистый и куда менее привлекательный. Они составляли поистине разительный контраст — идеальный выпускник серебряной школы и тот, кому в такой школе учиться никогда бы не посчастливилось.
— Вы, возможно, почувствуете некоторое давление, — сказал мне коротышка, сунув руки, затянутые в латексные перчатки, под бумажное полотенце и начиная на ощупь меня обследовать. — Матка в хорошем состоянии, — комментировал он, — есть, правда, небольшой загиб. С яичниками, похоже, все в порядке.
Пока он исследовал мою плоть изнутри и снаружи, перед моим носом то и дело мелькала вышитая на кармашке медицинского халата фамилия: Мендер. Ну да, так светло-синими буквами и было написано: медбрат Мендер[48]. Черт пробери, это еще что за ирония судьбы?
Возле своего локтя на столике я заметила стальной поднос и на нем стерильную упаковку из числа тех, которые следует разорвать непосредственно перед использованием того, что внутри; я не раз видела нечто подобное — из таких упаковок врач извлекал, скажем, расширитель, или палочку для взятия мазка, или еще какой-то инструмент разового пользования. Алекс, с треском натянув пару латексных перчаток, уверенным жестом разорвал мешочек, как делал это, должно быть, тысячи раз до этого, и извлек оттуда пакетик из фольги, в котором хранился яд.
Хотя на пакетике было написано просто: mepacrine hydrochloride, — и я уже знала, что это международное, не имеющее патента, название. Но именно это лекарственное средство и упоминалось в плане Алекса. Вот только я не знала, как бы мне незаметно сфотографировать этот пакетик с помощью Мелиссиной ручки.
Я кашлянула и робко спросила:
— Нельзя ли мне стакан воды, прежде чем мы начнем? Пожалуйста!
Медбрат Мендер улыбнулся.
— Конечно, дорогая. — И вышел из комнаты. Алекс тут же отвернулся от меня и стал говорить по телефону, так что я успела вытащить правую руку из-под бумажного полотенца и, затаив дыхание, нажать на кнопку…
Щелк.
Алекс резко вскинул голову, обернулся, и улыбка, с которой он только что разговаривал по телефону, сползла с его губ.
— Какие-то проблемы?
— Нет. Просто у меня рука затекла.
И тут он принялся меня ощупывать, пробираясь вверх по внутренней стороне бедра.
Я гневно расширила глаза.
— Прекрати!
Он прекратил, но только для того, чтобы запереть дверь. А потом снова вернулся ко мне и наклонился к самому моему лицу, и я почувствовала запахи крема после бритья и трубочного табака, которые почти заглушил мощный запах мыла, когда он стащил с рук перчатки.
— Неужели ты действительно холодна как рыба? Малколм постоянно об этом твердит. — Одна его рука снова скользила по моему бедру, но уже без перчатки, а второй рукой он буквально пришпилил меня к поверхности стола. — Спорить готов, что он был не прав.
Бумажное полотенце смялось в комок, когда я резко дернулась вбок и выбросила левую руку, надеясь кулаком попасть Алексу в лицо. Он поймал мой кулак в воздухе, словно какой-то воздушный шарик, а не комок живой плоти, и с силой его стиснул. Больно. Ужасно больно.
— Отпусти. — И я услышала, как жалко, как слабо прозвучал мой голос. Я снова дернулась, и Алекс рассмеялся.
— Да отпущу я тебя. Отпущу до самого Вашингтона. — Он освободил мою несчастную руку, подошел к двери, отпер ее и, повернувшись к раковине, принялся снова мыть руки. Вода все текла и текла, и мне уже стало казаться, что он пытается соскрести с себя даже само прикосновение ко мне. Затем он высушил руки и натянул свежие латексные перчатки. — А ведь я могу сделать тебе очень больно, — шепнул он мне на ухо, разрывая стерильный пакет с расширителем. — Я могу, например, проткнуть тебе стенку матки или ввести тебе туда нечто такое, отчего твои внутренности будут гореть огнем. Я могу сделать с тобой все что угодно, а ты даже и понять ничего не успеешь, пока не станет слишком поздно. Я могу даже заставить тебя совсем исчезнуть.
Совсем исчезнуть.
Вот это правильные слова. Именно так называется то, что я бы и сама хотела сделать сейчас, если бы у меня хватило сил. Но единственное, что я сейчас могла, это думать — о Розарии Дельгадо, о Джо, о ребенке Джо, которого я заставила исчезнуть. И кое о ком еще. Но эти воспоминания мне давным-давно удалось подавить.
Мендер наконец вернулся. Он поднес к моим губам бумажный стаканчик с водой и ласково сказал:
— Да.
Воздух в комнате вдруг стал страшно холодным и каким-то затхлым.
— У нас в институте делаются великие дела, и работа идет просто отлично. — Похоже, он ничуть в этом не сомневался. — Еще лет двадцать, и никакие государственные школы больше не потребуются. Подумай об этом, Елена. Представь себе тот новый мир, где каждый чувствует себя на вершине, чувствует себя самым лучшим. Больше нет ни врожденных заболеваний, ни социального неравенства, ни нелепого соперничества. Мы разом избавимся от всех червивых яблок.
Господи, что за дерьмовую чушь ты несешь! — подумала я, а вслух сказала:
— Это та же проблема, что с бочкой соленой рыбы. Уберешь старый подпорченный слой, и через некоторое время у тебя появится новый. Одинаковость — это иллюзия, Алекс.
Он только отмахнулся.
— Вижу, что Малколм насчет тебя был совершенно прав.
— Ты говорил обо мне с моим мужем?
— Мы с ним о многом говорили. И о тебе, разумеется, тоже. — Алекс встал, слегка огладил брюки и налил себе еще виски. Я ждала, что он и мне предложит еще выпить, однако такого предложения не последовало. — Видишь ли, Елена, я бы с удовольствием еще побеседовал с тобой, обсудил, в частности, ваши семейные проблемы, но мне нужно срочно позвонить жене. — И он открыл дверь, уверенный, что я сразу же встану и выйду в коридор. — Итак, сегодня в семь вечера. Ровно в семь. Встретимся в лобби. И сразу после эксперимента я устрою твой перелет домой.
О Фредди он даже не упомянул. Ни разу.
— А как же моя дочь? Я ведь без нее отсюда не уеду.
— Ты будешь первой в числе испытуемых, — сказал он. — Примерно через неделю мы получим результат и будем знать гораздо больше. Вот тогда мы и займемся решением вопроса с твоей дочерью.
Займемся решением вопроса с моей дочерью.
Я колебалась, и Алекс нетерпеливо спросил:
— Что-то еще?
Я глянула на него, стоя в дверях.
— Только одно: ты просто чудовище! — С этими словами я повернулась и ушла.
Возвращаясь обратно, я все думала о том, как, отправляясь «на свидание» с Алексом, я, точно десятилетняя девочка, ожидала, что он будет «вставлять в меня свою твердую штуковину». Но я никак не ожидала, что ему захочется что-то из меня вынуть.
Глава шестидесятая
До моего вылета оставалось всего несколько часов — прямой прыжок из Канзас-Сити в аэропорт Вашингтон-Рейган. И в самолете будет всего два пассажира: Алекс Картмилл и я. Стоимость билета? Нулевая.
Неправда. Этот полет мне очень дорого обойдется.
Впрочем, Алекс сумел даже маленький сюрприз мне устроить. Я поужинаю наедине с Фредди несколько раньше обычного времени. И действительно, за столом больше никого не было, только мы вдвоем. Ну и, разумеется, сам Алекс, который очень старался, чтобы наш с Фредди разговор касался только самых обычных вещей. В целом ужин прошел легко. Тяжело стало, когда наступил момент прощания.
— Ничего, девочка моя, мы скоро снова с тобой увидимся, — приговаривала я, гладя ее по спине и как бы убаюкивая этими обещаниями. — Очень скоро. — Я не была уверена, правда ли это, но очень старалась, чтобы Фредди мне поверила, а потому повторяла это снова и снова, пока она не перестала так судорожно обнимать меня. Я тоже выпустила ее из своих объятий, но руки мы смогли разомкнуть далеко не сразу.
Алекс, это чудовище, стоял рядом и с ледяным равнодушием наблюдал за нами.
Перед моим визитом в лабораторию Алекса, примерно в половине седьмого, Мелисса в два счета обучила меня управляться с ее «волшебной» авторучкой.
— Камера вмонтирована в толстый конец. Чтобы сделать снимок, нажмешь один раз; чтобы сделать запись — два раза. Ту страницу, которую ты показывала нам сегодня днем, я уже записала. Не имеет смысла пытаться протащить с собой реальные документы. И написанную мной статью я тоже в память запихнула. Все это теперь на диске. На микро-USB.
Я слушала вполуха, и она это заметила.
— Елена. — Теперь голос ее звучал жестко. — Ты должна непременно передать все это моим коллегам из «Вашингтон пост». Лучше всего Боните Гамильтон, если удастся. Если нет, спроси Джей Джексон. Это очень важно, понимаешь? Со мной на связи только эти двое, больше никому не доверяй. И ради бога не потеряй ручку. В ней все собранные материалы. — Она быстро обняла меня и передала Руби Джо.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спросила Руби Джо, прижавшись щекой к моей щеке.
— Нет, — сразу ответила я. — Но я должна.
Второй раз она меня спрашивать не стала.
Глава шестьдесят первая
В назначенный час я вышла из задней двери жилого корпуса и в сопровождении Алекса проследовала в самый дальний угол школьной территории. От него пахло почему-то антисептиком, а не виски и не дорогим одеколоном. И он избегал смотреть мне в глаза.
Потом мы оказались в кабинете, сразу вызвавшем у меня самые неприятные воспоминания о визитах к гинекологу, и там нас уже ждал какой-то миниатюрный человечек в белом халате. Он вежливо попросил меня снять одежду ниже пояса и лечь на смотровой стол.
— Вот здесь бумажные полотенца, мэм. Вы просто крикните, когда будете готовы.
Я не просто онемела, я оцепенела от ужаса, когда они вышли и оставили меня одну. Мои конечности отказывались мне повиноваться; я не могла выполнить даже такую простейшую задачу, как снять туфли, колготки и трусики. Несколько мгновений я просто стояла, застыв, посреди этой холодной и ярко освещенной комнаты, и больше всего мне хотелось выскользнуть оттуда в ночную тьму и бежать куда глаза глядят. Не знаю, куда бы я побежала и как далеко мне удалось бы убежать, но ноги будто обрели собственную волю.
Стук в дверь застал меня врасплох.
— Все в порядке, доктор Фэрчайлд?
Нет, у меня не все в порядке! Далеко не все! Мне не сразу удалось справиться с собой и вновь обрести голос.
— Еще минутку, пожалуйста, — хрипло сказала я, судорожно шаря взглядом по стенам в поисках какой-нибудь двери, окна, вентиляционного отверстия. Любой возможности побега, любой возможности выбраться отсюда и вернуться назад, к Лиссе и Руби Джо.
Как странно: то, что ты только что считал адом, вдруг превратилось в маленький рай.
В дверь снова постучали, но теперь это был не тот вежливый человечек в белом халате, а Алекс, который сообщил, что у меня ровно одна минута. Одна минута, чтобы решить: позволить или нет этому чудовищу сделать со мной то, что ему хочется.
Мои руки действовали как бы сами по себе; они стянули с меня джинсы и те шелковые трусики, которые я как-то купила, чтобы соблазнить Малколма — это было еще в те времена, когда я все-таки надеялась его соблазнить. Я взобралась на смотровой стол и развернула бумажное полотенце, прикрыв им нижнюю часть тела; во-первых, чтобы хоть немного защитить себя от взглядов чужих мужчин, а во-вторых, чтобы не видеть самой. Каждое мое движение было совершенно механическим, словно мной управляла некая часть мозга, способная мыслить лишь в категориях будущего: Фредди на таком же столе, Энн на таком же столе. И женщина, которой я являюсь, говорит мне: беги отсюда; но мать внутри этой женщины делает иной выбор. На самом деле единственно возможный.
По-моему, я все-таки сказала: «Я готова». А может, и не сказала, но дверь ровно через минуту все равно открылась, и вошел Алекс, а за ним еще какой-то человек, куда более приземистый и куда менее привлекательный. Они составляли поистине разительный контраст — идеальный выпускник серебряной школы и тот, кому в такой школе учиться никогда бы не посчастливилось.
— Вы, возможно, почувствуете некоторое давление, — сказал мне коротышка, сунув руки, затянутые в латексные перчатки, под бумажное полотенце и начиная на ощупь меня обследовать. — Матка в хорошем состоянии, — комментировал он, — есть, правда, небольшой загиб. С яичниками, похоже, все в порядке.
Пока он исследовал мою плоть изнутри и снаружи, перед моим носом то и дело мелькала вышитая на кармашке медицинского халата фамилия: Мендер. Ну да, так светло-синими буквами и было написано: медбрат Мендер[48]. Черт пробери, это еще что за ирония судьбы?
Возле своего локтя на столике я заметила стальной поднос и на нем стерильную упаковку из числа тех, которые следует разорвать непосредственно перед использованием того, что внутри; я не раз видела нечто подобное — из таких упаковок врач извлекал, скажем, расширитель, или палочку для взятия мазка, или еще какой-то инструмент разового пользования. Алекс, с треском натянув пару латексных перчаток, уверенным жестом разорвал мешочек, как делал это, должно быть, тысячи раз до этого, и извлек оттуда пакетик из фольги, в котором хранился яд.
Хотя на пакетике было написано просто: mepacrine hydrochloride, — и я уже знала, что это международное, не имеющее патента, название. Но именно это лекарственное средство и упоминалось в плане Алекса. Вот только я не знала, как бы мне незаметно сфотографировать этот пакетик с помощью Мелиссиной ручки.
Я кашлянула и робко спросила:
— Нельзя ли мне стакан воды, прежде чем мы начнем? Пожалуйста!
Медбрат Мендер улыбнулся.
— Конечно, дорогая. — И вышел из комнаты. Алекс тут же отвернулся от меня и стал говорить по телефону, так что я успела вытащить правую руку из-под бумажного полотенца и, затаив дыхание, нажать на кнопку…
Щелк.
Алекс резко вскинул голову, обернулся, и улыбка, с которой он только что разговаривал по телефону, сползла с его губ.
— Какие-то проблемы?
— Нет. Просто у меня рука затекла.
И тут он принялся меня ощупывать, пробираясь вверх по внутренней стороне бедра.
Я гневно расширила глаза.
— Прекрати!
Он прекратил, но только для того, чтобы запереть дверь. А потом снова вернулся ко мне и наклонился к самому моему лицу, и я почувствовала запахи крема после бритья и трубочного табака, которые почти заглушил мощный запах мыла, когда он стащил с рук перчатки.
— Неужели ты действительно холодна как рыба? Малколм постоянно об этом твердит. — Одна его рука снова скользила по моему бедру, но уже без перчатки, а второй рукой он буквально пришпилил меня к поверхности стола. — Спорить готов, что он был не прав.
Бумажное полотенце смялось в комок, когда я резко дернулась вбок и выбросила левую руку, надеясь кулаком попасть Алексу в лицо. Он поймал мой кулак в воздухе, словно какой-то воздушный шарик, а не комок живой плоти, и с силой его стиснул. Больно. Ужасно больно.
— Отпусти. — И я услышала, как жалко, как слабо прозвучал мой голос. Я снова дернулась, и Алекс рассмеялся.
— Да отпущу я тебя. Отпущу до самого Вашингтона. — Он освободил мою несчастную руку, подошел к двери, отпер ее и, повернувшись к раковине, принялся снова мыть руки. Вода все текла и текла, и мне уже стало казаться, что он пытается соскрести с себя даже само прикосновение ко мне. Затем он высушил руки и натянул свежие латексные перчатки. — А ведь я могу сделать тебе очень больно, — шепнул он мне на ухо, разрывая стерильный пакет с расширителем. — Я могу, например, проткнуть тебе стенку матки или ввести тебе туда нечто такое, отчего твои внутренности будут гореть огнем. Я могу сделать с тобой все что угодно, а ты даже и понять ничего не успеешь, пока не станет слишком поздно. Я могу даже заставить тебя совсем исчезнуть.
Совсем исчезнуть.
Вот это правильные слова. Именно так называется то, что я бы и сама хотела сделать сейчас, если бы у меня хватило сил. Но единственное, что я сейчас могла, это думать — о Розарии Дельгадо, о Джо, о ребенке Джо, которого я заставила исчезнуть. И кое о ком еще. Но эти воспоминания мне давным-давно удалось подавить.
Мендер наконец вернулся. Он поднес к моим губам бумажный стаканчик с водой и ласково сказал: