Мелисса вскипятила на маленькой плитке воду, в воронку с вложенным в нее фильтром засыпала двойную порцию молотого кофе, продолжая тем временем обрушивать на меня всевозможные факты, перечислять огромные, просто невероятные суммы денег, поступавшие от таких прогрессивных деятелей, как Рокфеллер, Карнеги и Гарриман, и рассказывать, как ученые из Лиги плюща[47] сознательно и умело искажали определенные данные.

— А между тем все это приобрело невероятный размах, — продолжала Лисса. — И особенно высокая волна поднялась в 1912 году благодаря как раз вон тому документу. — И она мотнула головой в сторону книги, лежавшей на кухонном столе.

— Там говорится… — дрожащим голосом сказала я, — …об эвтаназии.

— По нашему мнению, «Достойная семья» вряд ли доберется до летальных решений, — утешила меня Лисса. — Во всяком случае, они и за сто лет ни разу такой попытки не предприняли. По крайней мере, в Америке.

— О да, это внушает какую-то надежду, — попыталась пошутить я.

Руби Джо нахмурилась и возразила:

— Предпринимали они такие попытки! По словам моей бабули, они много чего такого делали. Правда, как бы пассивно. Ну там, например, «забывали» покормить младенца или «совершенно случайно» забывали давать антибиотики старику, заболевшему какой-то инфекционной болезнью. У бабушки был миллион таких историй — она ведь в городской больнице работала. Но Лисса права. В основном они пользовались иными способами. Наверное, если бы то учебное заведение, в которое сослали мою бабулю, не закрылось, меня бы, вполне возможно, и на свете не было.

Мы с Мелиссой дружно на нее посмотрели, хотя мне, как оказалось, было больно даже немного голову повернуть.

— Что? — вырвалось у меня.

Руби Джо кисло усмехнулась.

— А то! Неужели ты не поняла? Я действительно могла и на свет не появиться. То есть вообще. И матери моей могло бы не быть.

Нет, я, разумеется, прекрасно все поняла, но мне не хотелось это понимать. Я отказывалась это понимать точно так же, как отказывалась понимать, почему люди заболевают проказой, сифилисом или раком.

А Руби Джо снова внимательно на нас обеих посмотрела, тряхнула копной рыжих волос и сказала:

— Помните, я как-то упоминала Оливера Венделя Холмса? У него были и еще кое-какие интересные высказывания. Он говорил, например, что, если бы существовал закон, оправдывающий принудительную вакцинацию, мы могли бы создать к нему поправку, согласно которой женщинам можно было бы принудительно перевязывать фаллопиевы трубы. Именно это им чуть не удалось и с моей бабулей сотворить в том далеком 1957 году. Кто-то рассчитал, что куда проще никого не убивать, а всего лишь поставить точку, лишив «этих» способности размножаться.

Мелисса яростно поддержала Руби Джо:

— Да! И эти идеи пользовались широчайшей популярностью вплоть до 1979 года.

Я, собрав все силы, попыталась встать и вытащила из рукава свернутый листок.

— Нет. Ты не права. Это до сих пор продолжается и даже получило дальнейшее развитие.

Если в наших рассуждениях и появилась тонкая нить истины, ведущая к какому-то решению, то это те документы, которые я утром нашла в директорском кабинете. Но сил у нас было не так уж много. Руби Джо примолкла, погруженная в свои мысли; Лисса возилась со мной, прикладывая к моей бедной голове смоченную холодной водой повязку. Я лежала без движения. Однако предложение пресловутой «евгенической комиссии» было явно связано именно с искоренением любых «нежелательных элементов». Я все-таки встала и, оттолкнув обеих женщин, подошла к кухонному столу и принялась перелистывать страницы раздела «Приложения» в книге Лиссы. Добравшись до номера девять, я велела им обеим сосредоточиться и перестать хлопотать из-за моего предполагаемого сотрясения.

Дело в том, что документ, который я успела просмотреть в кабинете Марты Андервуд, по смыслу и содержанию в точности совпадал с тем «средством № 9», которое предлагалось евгенической секцией Ассоциации американских животноводов:

Неомальтузианская доктрина искусственного вмешательства, предотвращающего зачатие.



Руби Джо все это время хранила молчание, каким-то странным взглядом уставившись сквозь решетку на нашем окне туда, где в более крупных корпусах жили дети. Это было так не похоже на нее, что на этот раз уже я спросила, все ли у нее в порядке.

— У меня да, — тут же откликнулась Руби Джо, но так и не обернулась. — Просто я все думаю, что для всех тут места все равно не хватит. Дортуары достаточно просторны, и в каждом при желании можно разместить несколько сотен мальчиков и девочек, но вряд ли намного больше. А никаких признаков строительства на территории государственной школы № 46 я что-то не заметила. С другой стороны, страна-то у нас большая. Всегда можно и новые школы построить. Или…

— Или не построить. А попросту задушить прирост населения, — подхватила я, разглаживая украденную страницу. Я даже глаза закрыла, стараясь восстановить в памяти и другие страницы, вспоминая наиболее яркие термины, которые там использовались. — Короче, то, что было изложено в плане Алекса, пахнет стерилизацией — тем, что они называют «контрацепцией на постоянной основе».

Мелисса кивнула с безучастным выражением, явно ожидая продолжения. Но взгляд у нее был таким жестким, что было ясно: она сумеет с этим справиться.

Надеюсь, что и я сумею. Я глубоко вздохнула, подтянула к себе блокнот и на одном из листков провела вертикальную линию от верхнего края до нижнего. Одну колонку я озаглавила «Период фертильности», вторую — «Префертильный период».

— Ко второй категории относятся девочки, у которых еще нет менструаций, — на всякий случай пояснила я. — Все остальные — к первой.

Мелисса кивнула, сразу все поняв.

Дальнейшее разъяснить оказалось труднее, и я попыталась упростить:

— Если нужно предупредить зачатие у фертильных женщин, то существует два основных варианта: хирургический и химический. Хирургический, разумеется, связан со значительным риском — хотя их, конечно, ни хрена не волнует, как будет чувствовать себя женщина, но, возможно, их встревожит довольно высокая стоимость процедуры, а также логистика, связанная с миллионами хирургических операций всего лишь для того, чтобы перевязать пару труб. Химическая стерилизация гораздо проще. Меньше риска, меньше времени, ниже стоимость. И она не менее эффективна.

Мелиссе захотелось узнать, как работает «химия». Мне не очень-то хотелось об этом рассказывать. Мысль о том, что кто-то может ввести акрихин гидрохлорид мне в шейку матки, чтобы эта гадость все там выжгла, была настолько мрачна, что облекать ее в слова оказалось мучительно трудно. Но я все же стала рассказывать:

— Идея заключается в том, чтобы вызвать склеротические изменения в матке. — Я быстро изобразила равнобедренный треугольник, один из углов которого указывал вниз, и обвела кружками два верхних угла. — Здесь и здесь, — и я постучала по кружкам карандашом, — чтобы в итоге у женщины сформировалась рубцовая ткань…

— В месте соединения матки с фаллопиевыми трубами, — закончила за меня Руби Джо, внезапно отвлекшись от своего прежнего занятия. — Именно создание такого барьера и лежит в основе метода «контрацепции на постоянной основе».

Мелисса по-прежнему была настроена весьма деловито:

— А каковы побочные эффекты?

Я с силой выдохнула и стала перечислять:


— Рак. Внематочная беременность. Всевозможные новообразования, связанные с повреждением матки. Нарушения, и весьма дерьмовые, надо сказать, центральной нервной системы. Постоянное жжение во влагалище. Кстати, эту дрянь запретили вводить после того, как у многих испытуемых возникла перфорация стенок матки и в итоге септический шок. — При одной мысли об этом меня пробрала дрожь. — Не самый приятный способ умереть.

— А это обратимо? — спросила Мелисса. Хотя теперь и она, пожалуй, слегка побледнела.

— Нет. Требуется хирургическое вмешательство. — Я снова постучала карандашом по левому и правому кружкам на своем рисунке. — С обеих сторон придется вскрывать образовавшиеся рубцы, но все равно невозможно предсказать, заработает ли тот или другой яичник, сможет ли он произвести яйцеклетку, которая в итоге окажется оплодотворенной. В принципе, технически это обратимо. Как и все эти эксперименты с генными драйвами, но, по-моему, это более свежее исследование. — И я постаралась максимально просто объяснить, какова технология, стоящая за изменением в процессах передачи определенных свойств и генетических особенностей от родителя к потомству. Более подробно вдаваться в описание методов нынешней генной инженерии не имело смысла. Я уж не стала говорить о том, что и тут существует масса возможностей для ошибки, особенно если вспомнить, сколько пунктов плана Алекса были помечены буквами TBD. Хотя можно было бы просто сказать: «Все это хорошо, но верного решения этой гребаной задачи у нас пока нет».

Когда я закончила свой краткий экскурс в теорию селективного генного размножения и внесения изменений в код ДНК путем манипуляций с генетическим материалом для передачи определенных свойств из поколения в поколение, часы показывали уже четыре.

Мне пора было собираться на свидание с Алексом. И выяснить у него наконец, что я должна сделать в обмен на получение обратного билета из государственной школы № 46.

— Ты должна как-то исхитриться, Елена, — с сочувствием сказала Лисса. И тут же попыталась пошутить: — Я бы, конечно, и сама могла попробовать… — И она выразительно опустила глаза на обвисший на плоской груди серый жакет. — Но что-то подсказывает мне, что у тебя возможности значительно лучше. А я останусь здесь и напишу кое-что, чтобы ты потом взяла это с собой.

Когда я уходила, она уже уселась за стол и что-то быстро набрасывала в блокноте; губы ее постоянно двигались, а кое-что она даже произносила вслух, обдумывая нашу только что состоявшуюся беседу.





Глава пятьдесят девятая




К двери Алекса я подошла, чувствуя себя настоящей Матой Хари, а не жалкой, пониженной в должности учительницей биологии, которой уже перевалило за сорок. Руби Джо слегка распрямила мне волосы, высвободив их из конского хвоста, скрепленного тугой заколкой, и уложив светлыми волнами на плечах, а пару длинных локонов опустила на грудь. Выглядело весьма соблазнительно, но одного взгляда в зеркало мне хватило, чтобы передо мной вновь возникли те ужасные буквы Q из моего сна, готовые своими хвостами поймать любого ничего не подозревающего неудачника и отправить его прямиком в ад государственной школы.

Я очень надеялась, что этих кокетливых локонов, груди и макияжа будет достаточно.

Когда я училась в четвертом классе, первой мне сообщила о сексе одна моя подружка, у которой имелась старшая сестра. Эта сестра и просветила ее по всем вопросам.

— И у мальчика все там становится очень твердым, и он эту твердую штуковину засовывает прямо в тебя, — рассказывала моя подружка, когда мы с ней устроились в своих спальных мешках в том «домике», который устроили для нас ее родители. Я с вытаращенными от изумления глазами внимала ее откровениям. — А потом он как бы выстреливает из нее в тебя, и все. И ничего такого особенного. Если не считать того, что ты можешь от этого забеременеть. Даже если не хочешь.

Мне это показалось невероятно важным. И прозвучало одновременно отталкивающе и страшно привлекательно.

— А твоя сестра этим уже занималась? — спросила я, хотя мне это было не особенно интересно. Но продолжить разговор о таких вещах, как взрослые, было необходимо. Тем более я знала, что моей подружке это понравится.

— Еще нет. Но две ее подружки уже почти да. Они большие, пятнадцать исполнилось.

Всю ночь, лежа в спальном мешке, я никак не могла уснуть и думала о той новой неизведанной территории, которая называется «секс». Моя подружка рассказала мне, что и куда «вставляется», и я решила попытаться отыскать у себя это место, действуя очень осторожно и стараясь не шуршать простынями, чтобы не разбудить соседку. Что-то подсказывало мне, что некоторые вещи, особенно то, что касается секса, лучше делать так, чтобы тебя никто не видел и тебе не мешал.

Но ничто из того, что я открыла для себя в ту ночь, привлекательным мне не показалось, не говоря уж о том, что это выглядело чем-то нереальным. Однако всего через несколько лет, когда мы с Джо занялись сексом на заднем сиденье его «Мустанга», я поняла, что это не только возможно, но и весьма привлекательно, если, конечно, занимаешься этим с правильным мужчиной.

Но сейчас одна лишь мысль о том, что я почувствую, когда моего тела коснутся руки и губы Алекса, а потом он овладеет мною, наполняла мою душу ужасом и отвращением, и я как бы вновь возвращалась в тот детский возраст сексуальной латентности.

Алекс, едва я успела войти, сразу предложил мне выпить — отличный шотландский виски был налит в небольшой хрустальный стакан, и я тут же подумала, что в сложившихся обстоятельствах мне не повредило бы и несколько таких стаканчиков.

— Итак, — спросил он, — о чем станем беседовать? — Сам он устроился на диване, а меня усадил в кресло напротив.

Я сделала большой глоток виски, и внутри у меня сразу потеплело. Чистый виски — это, пожалуй, сейчас было для меня лучше всего.

— Я хочу, чтобы ты помог мне вернуться домой. Причем вместе с дочерью, — сразу выпалила я и решительно положила ногу на ногу, так что стала видна полоска кожи на бедре.

Алекс изогнул губы в улыбке, однако остальные части его лица эта улыбка не затронула. Холодные, полные расчетливости глаза смотрели на меня в упор. Ни единого взгляда на мои ноги он так и не бросил.

Сорок — странный возраст, как бы некая веха. Когда пора сесть и подумать о жизни. Подступавшая старость меня никогда не тревожила, наоборот, мне всегда казалось, что седые прядки на висках придают мне более ученый вид. Но я их все же закрашивала — разумеется, по предложению Малколма. «Зачем позволять какой-то седине отнимать у тебя целые годы жизни», — без конца повторял он.

Он, наверное, тысячу раз мне это сказал, хотя я постоянно бегала трусцой, поднимала тяжести в спортзале, и пока что никакого пугающего валика жира на талии, столь свойственного женщинам среднего возраста, у меня не появилось; на мне, по-моему, никак не сказалось и то, что последние десять лет я регулярно нарушала расписание ежедневного ухода за кожей. Но тем не менее сорок лет были для меня сильным ударом. Хотя, наверное, не таким сильным, как пришедшее сейчас понимание того, что Алексу, по всей видимости, наплевать на то единственное, что я могу ему предложить.

— Есть способ выбраться отсюда, Елена. Но не уверен, что ты захочешь им воспользоваться.

— Расскажи.

Он откинулся на спинку дивана, и та ласково его приняла, а он беспечно закинул руки за голову, как если бы мы, случайно встретившись, просто решили немного выпить и поболтать о всяких пустяках.

— Мне нужны волонтеры. Для неких тестов, которые я хочу провести. Скажи мне, но скажи честно, потому что выяснить правду мне ничего не стоит. У тебя еще бывают менструации?

От этого вопроса я вдруг почувствовала себя голой, совершенно беззащитной и выставленной на всеобщее обозрение; примерно так же я чувствовала себя, когда впервые пришла сдавать вагинальный мазок: ступни закреплены в стременах, все мое нутро выставлено наружу, и врач что-то туда сует…

Мое «да» прозвучало скорее как хриплый шепот.

— Регулярно?

Я снова прошептала «да», прекрасно понимая, что довольно скоро это может прекратиться. Во всяком случае, перестанет быть регулярным. Когда у наших дочерей начинаются месячные, мы объясняем им, что теперь они стали женщинами. Мы говорим эти банальные вещи и думаем: неужели обратное тоже возможно? Неужели, когда природа приостанавливает одну из функций нашего организма, мы перестаем быть женщинами? И что же, тогда мы становимся неженщинами? Засыхаем, как цветок, всего лишь утратив способность к размножению? Я всегда откладывала эти вопросы на потом, и вот теперь мне пришлось столкнуться с ними лицом к лицу. Я понимала, о чем и почему спрашивает меня Алекс, и догадывалась, что именно он хочет мне предложить.

— Это хорошо. — Он наклонился, взял со стола маленькую записную книжку, быстро ее пролистал и деловито предложил: — Я могу записать тебя на вечер. Попозже. Скажем, на семь часов. — И это был отнюдь не вопрос, а, скорее, требование, приказ.