Я прикрепила записку к холодильнику тем магнитиком, который Малколм когда-то привез мне из поездки в Сан-Франциско. Он удержит ее, пока кто-то из них не вернется домой. Я в последний раз огляделась, отнесла в машину свои «три предмета багажа», проверила количество наличных в кошельке и включила двигатель «Акуры». Я решила, что оставлю машину на стоянке возле какого-нибудь крупного магазина, а остальную часть пути проделаю пешком. Такси не годилось: там всегда ведется видеозапись. Мой дом, тот дом, где Фредди и Энн играли детьми, где мы с Малколмом в былые времена допоздна засиживались, обсуждая книги, музыку и прочие интеллектуальные вещи, еще некоторое время был виден в зеркало заднего вида.
А потом исчез вместе с моим забытым кофе, который я сунула в микроволновку.
Глава тридцать четвертая
Внутри кирпичного здания на окраине одного из далеко не самых шикарных вашингтонских кварталов я обнаружила за стойкой регистрации двух женщин, пребывавших в чрезвычайно мрачном настроении. Таблички у них на груди сообщили мне, что это миссис Паркс и миссис Флауэрс, но ни одна своим обликом этим фамилиям не соответствовала[32]. Миссис Паркс качалась на деревянном стуле, сидя за рабочим столом, и была высокой и тощей, точно какое-то насекомое; миссис Флауэрс по очереди брала у каждого ID-карту, сканировала ее, а затем проверяла наши имена по компьютеру.
— Садитесь и ждите, пока вас не вызовут, — рявкнула миссис Паркс на женщину, стоявшую следом за мной. Затем она напечатала на принтере некий билет, вручила его мне и сурово предупредила: — Не потеряйте!
Я обернулась, и стоявшая за мной женщина оказалась вовсе не женщиной, а самой настоящей девчонкой: розовая нежная кожа, множество веснушек, густая шапка рыжих волос и такие чистые невинные глаза, что сразу становилось ясно: видела она на свете не так уж много.
— Извините, — сказала она регистраторше и отошла к стоявшим вдоль стены обшарпанным стульям. Тем временем миссис Флауэрс просканировала мою карту, сверила мое лицо с изображением на экране компьютера и поставила рядом с моей фамилией красную отметку.
— Теперь вы, — рявкнула миссис Паркс и так резко мотнула подбородком в сторону рыжей девчонки, что я невольно отступила на шаг: мне показалось, что она вот-вот угодит мне в глаз своим подбородком. И она действительно уже в следующее мгновение нацелила подбородок на меня и велела: — А вы отойдите и сядьте.
— Вы забыли команду «смирно!», — не выдержала я.
— Да, и сидите смирно. — Судя по ее взгляду, шуток она вообще не понимала. Глянув на меня поверх очков в роговой оправе, она повторила: — Это я вам говорю.
Я подкатила свой чемодан к одному из свободных стульев, и в ту же секунду рыжая девушка встала и, подойдя к стойке, сообщила миссис Флауэрс:
— Руби Джо Прюитт меня зовут. Доброе утро.
— Удостоверение.
Руби Джо выудила свою желтую карту из поношенной кожаной сумки, висевшей у нее на плече — с такими обычно ходят бродяги или сезонные рабочие, — и тут же ее уронила.
— Извините…
— Поднимайте скорей, девушка. Я не могу весь день с вами одной возиться.
— По-моему, вам совсем не обязательно так мне грубить, — сказала Руби Джо, наклоняясь и поднимая карту. В ее глазах, которые еще так мало в жизни видели, прямо-таки сверкнуло возмущение. — Вот.
Миссис Флауэрс просканировала карту, сверилась с компьютером и поставила соответствующую отметку. Миссис Паркс напечатала еще один билет и напомнила Руби Джо, чтобы та его ни в коем случае не потеряла, и рявкнула:
— А теперь сядьте. Следующий.
Оказалось, что за прошедшие пять минут в комнате прибавилось еще несколько человек, в основном женщины, но было и несколько мужчин — полный спектр цветов, возрастов и типов телосложения. Единственным свободным стулом — пластмассовой реликвией из старого кафетерия или школьной столовой прежних времен — оказался тот, что был справа от меня. На него Руби Джо и уселась, поставив между ногами свою матерчатую туристическую сумку. При этом она нечаянно коснулась своим ботинком моей туфли и, извинившись, села прямее, пытаясь занять еще меньше места, чем уже занимало ее худенькое тело.
— Ничего страшного. Хорошо, что вы ухитрились не задеть туфлю кого-то из этих, — пошутила я, мотнув головой в сторону миссис Флауэрс и миссис Паркс.
— Да уж. Очкастая мымра тут же раздавила бы меня, как июньского жука! А хороши они обе, да?
У Руби Джо был тот самый акцент, по которому большинство американцев смогли бы сразу определить, откуда она родом. Так говорят в предгорьях Аппалачей, где-нибудь на юго-западе Вирджинии или даже в Западной Вирджинии. Она говорила на диалекте, который буквально кричал, что привычная ей среда — это бедные, необразованные люди, живущие в трейлерах. В общем, отбросы общества. Судя по одежде и обуви Руби Джо, я, скорее всего, правильно догадалась, что она из бедной семьи, но возможность и дальше рассуждать о том, какого сорта люди обычно живут в трейлерах, я бы предоставила людям вроде моего мужа.
Тот кусочек бумаги, который миссис Паркс выдала мне, действительно оказался билетом. Слева было указано, откуда и куда я направляюсь; все это было напечатано жирным черным шрифтом. Справа был некий код, видимо, для посадки в автобус. Время отправки было указано внизу: 11.00. Я прикинула: если мы будем ехать без остановок, то пересечем границу между штатами Миссури и Канзас примерно через семнадцать часов.
Семнадцать часов в автобусе! Вот ведь дерьмо.
— Куда собрались ехать, мэм? — Глаза Руби Джо, которые мало что успели повидать в этом мире, изучали мой билет.
— В Канзас, — ответила я и показала ей билет. Скрывать мне было нечего.
— Я тоже. Никогда не бывала в Канзасе. И никогда не видела такой плоской местности, как этот штат. Да я и океана-то никогда не видела, если честно.
Как я и сказала: эти глаза мало что успели повидать.
На мой взгляд, Руби Джо было двадцать с небольшим — слишком молода, чтобы иметь докторскую степень; скорее всего, она, в отличие от меня, работала до этого в одной из зеленых школ. Может, у нее что-то не в порядке с головой, думала я, раз она с юных лет включилась в эту дурацкую игру «учитель-ученики»? Хотя, возможно, она просто испытывает непреодолимое влечение к профессии учителя? Получше к ней присмотревшись, я пришла к выводу, что это, скорее всего, именно второй вариант.
Не так много молодых мужчин и женщин в настоящее время выбирают подобную профессию в отличие от того периода, когда Энн еще только начинала учиться. Во всяком случае, по собственному желанию мало кто идет преподавать в школу. Слишком уж большое давление, черт побери, оказывается на учителей (я уж не говорю о детях). Выбор профессии учителя достиг своей нижней точки лет десять назад, когда на педагогических факультетах почти всех университетов был обнаружен резкий спад количества поданных заявлений — практически до нуля! — и резкий взлет количества студентов, перешедших на другие факультеты. Всем стало ясно, что профессии учителя следует избегать, особенно с того момента, как предшественник Мадлен Синклер был утвержден Сенатом.
Итак, что требовалось предпринять в том случае, когда спрос на учителей был, но обеспечить его возможности не было? Процедура общеизвестная: финансы и сила. Иначе говоря, кнут и пряник. Для Министерства образования, подпираемого мощью и деньгами компании «Достойная семья», приемлемым было и то, и другое.
Но, как выяснилось, кнут действовал куда лучше.
Ибо даже повышенные стипендии, обещание достойной зарплаты и такой пенсии, которая заставила бы адмирала флота позеленеть от зависти, оказались не способны заполнить университетские аудитории будущими учителями.
И тогда возникли «спецнаборы».
Миссис Паркс и миссис Флауэрс продолжали что-то гавкать в адрес каждого несчастного, которыми комната была уже забита до предела, и я вдруг подумала: а что, если они обе были в той комиссии, которая когда-то определила во мне «потенциального преподавателя» и вполне успешно запихнула меня в ту тесную коробку, где я с тех пор и обитаю?
— Сдается мне, мэм, вы что-нибудь вроде учительницы английского? — Многие слова Руби Джо произносила слитно, мне такого еще слышать не доводилось, но звучало, по-моему, довольно приятно.
— Вот уж нет. Биология и анатомия. А вы что преподаете?
— Химию.
Ты шутишь? — чуть не сказала я и сразу же себя осудила. Уж больно по-малколмовски это прозвучало бы — чересчур удивленно, почти осуждающе. И я со знанием дела спросила:
— Органическую или неорганическую?
— Обе понемножку, — улыбнулась Руби Джо. — Как вы думаете, мэм, нам разрешат сесть рядом, когда мы на автобусе поедем?
Я огляделась. В этой комнате каждый человек — мужчина или женщина — казался удивительно жалким, словно всех нас вот-вот погрузят в вагон для скота и отправят в исправительный лагерь. Впрочем, в Руби Джо еще теплилась искорка жизни.
— Думаю, да, — кивнула я и с суровым видом прибавила: — Но при одном условии: мы переходим на «ты», ты перестаешь называть меня «мэм» и начинаешь звать меня просто по имени, Елена. Договорились?
— Да, мэм! — радостно воскликнула она, и лицо ее осветила совершенно детская улыбка до ушей, согревшая меня, точно летнее солнышко.
Глава тридцать пятая
ТОГДА:
— Возможно, тебе следовало бы попытаться с ней поговорить, — сказала мне Ома. Мы с ней сидели на кухне в доме моих родителей, а я только что вернулась из школы.
— Зачем? — удивилась я. Темой нашего сегодняшнего разговора была новая девочка, появившаяся у нас в третьем классе. Девочка была маленького роста, темноволосая и очень застенчивая, но проблема была совсем не в этом, а в том, что Розария Дельгадо, ибо так ее звали, могла сказать по-английски не более десятка слов. И самое главное, наша учительница решила поставить нас в пару в одном «научном проекте», так что в итоге я, отличница, угодила в отстающие. — Я из-за нее «С» получила!
— Ну и что? Ты хочешь, чтобы ей стало еще хуже, и собираешься обращаться с ней как с засохшей коркой сыра? Лени, мне за тебя стыдно!
Я стояла, сложив на груди руки и с такой презрительной миной на лице, какая бывает только у девятилетних девчонок. А Ома тем временем спокойно намазала масло на тост и протянула ломтик мне. Я с достоинством отвернулась, хотя больше всего мне хотелось этот тост съесть.
Вот до чего способно нас довести злобное презрение.
А с Розарией я вообще разговаривать перестала. И позаботилась о том, чтобы мои друзья тоже с ней не общались. Вопреки моим ожиданиям оказалось очень легко придумывать всякие смешные истории о Розарии Дельгадо, о ее семье и о том, где они жили раньше. Мы дружно фыркали и отпускали замечания насчет ее внешнего вида, когда она проходила мимо. Мы передразнивали ее акцент. А если учительница ставила ее с кем-то из нас в пару при работе над очередным «проектом», мы ее попросту игнорировали, не принимая ни одной ее идеи, и все делали по-своему.
Это продолжалось с января по июнь. А в сентябре Розария в школу не вернулась.
Мы победили.
Ома, впрочем, так не считала.
— Тут вопрос, Liebchen, — сказала она. — А что, если бы эта Розария была твоей дочерью?
На это у меня ответа не нашлось. Мне ведь было всего девять лет. Но один ответ я все-таки выдумала — просто чтобы бабушка не подумала, что я сдаюсь.
— А у меня все дети будут идеальными! — заявила я и вихрем вылетела из кухни, оставшись при своем, девятилетней девчонки, мнении по этому вопросу и думая: Ну и ладно.
Глава тридцать шестая
В дороге я усвоила следующее: никогда не доверяй автомобильным атласам!
И дело не в том, что они содержат неверную информацию, но в них совершенно не учитывается время, требующееся на различные остановки — чтобы заправиться, чтобы передохнуть, чтобы очистить биотуалеты на борту, чтобы поесть, чтобы сменить водителя или, наконец, чтобы выпустить из автобуса тех, у кого пунктом назначения был штат Миссури. Не предвидят они и неожиданных снегопадов в горах, лопнувших шин в юго-западной Пенсильвании или дорожных работ, которые в час пик превращают шоссе I-70 в еле ползущую по одной полосе вереницу машин где-нибудь в пригородах Коламбуса, Индианаполиса или Сент-Луиса.
Короче говоря, по самой мягкой оценке, наше путешествие от Силвер-Спринг, штат Мэриленд, к десятимильным пригородам Колумбии, штат Миссури, — это двадцать часов горения в адском огне.
И — как то и дело успокаивала меня Руби Джо — «не волнуйся, дорогая, мы все еще не доехали».
Мы немного поспали. Мы съели все прихваченные с собой яблоки, съели даже подсохший яблочный пирог, который для насразогрели в микроволновке одного из придорожных ресторанчиков быстрого обслуживания. Мы по очереди караулили багаж друг друга, когда одной из нас требовалось пойти в туалет, где, кстати, к тому времени, как мы добрались до Колумбии, пахло куда хуже, чем на дне обезьяньей клетки в Национальном зоопарке. Мы рассказывали друг другу разные истории, мы пытались прикорнуть друг у друга на плече, мы играли на планшете в какую-то старую игру, мы видели из окна огни городков, телефонные столбы и бесконечные кукурузные поля. Мы плакали.
А потом исчез вместе с моим забытым кофе, который я сунула в микроволновку.
Глава тридцать четвертая
Внутри кирпичного здания на окраине одного из далеко не самых шикарных вашингтонских кварталов я обнаружила за стойкой регистрации двух женщин, пребывавших в чрезвычайно мрачном настроении. Таблички у них на груди сообщили мне, что это миссис Паркс и миссис Флауэрс, но ни одна своим обликом этим фамилиям не соответствовала[32]. Миссис Паркс качалась на деревянном стуле, сидя за рабочим столом, и была высокой и тощей, точно какое-то насекомое; миссис Флауэрс по очереди брала у каждого ID-карту, сканировала ее, а затем проверяла наши имена по компьютеру.
— Садитесь и ждите, пока вас не вызовут, — рявкнула миссис Паркс на женщину, стоявшую следом за мной. Затем она напечатала на принтере некий билет, вручила его мне и сурово предупредила: — Не потеряйте!
Я обернулась, и стоявшая за мной женщина оказалась вовсе не женщиной, а самой настоящей девчонкой: розовая нежная кожа, множество веснушек, густая шапка рыжих волос и такие чистые невинные глаза, что сразу становилось ясно: видела она на свете не так уж много.
— Извините, — сказала она регистраторше и отошла к стоявшим вдоль стены обшарпанным стульям. Тем временем миссис Флауэрс просканировала мою карту, сверила мое лицо с изображением на экране компьютера и поставила рядом с моей фамилией красную отметку.
— Теперь вы, — рявкнула миссис Паркс и так резко мотнула подбородком в сторону рыжей девчонки, что я невольно отступила на шаг: мне показалось, что она вот-вот угодит мне в глаз своим подбородком. И она действительно уже в следующее мгновение нацелила подбородок на меня и велела: — А вы отойдите и сядьте.
— Вы забыли команду «смирно!», — не выдержала я.
— Да, и сидите смирно. — Судя по ее взгляду, шуток она вообще не понимала. Глянув на меня поверх очков в роговой оправе, она повторила: — Это я вам говорю.
Я подкатила свой чемодан к одному из свободных стульев, и в ту же секунду рыжая девушка встала и, подойдя к стойке, сообщила миссис Флауэрс:
— Руби Джо Прюитт меня зовут. Доброе утро.
— Удостоверение.
Руби Джо выудила свою желтую карту из поношенной кожаной сумки, висевшей у нее на плече — с такими обычно ходят бродяги или сезонные рабочие, — и тут же ее уронила.
— Извините…
— Поднимайте скорей, девушка. Я не могу весь день с вами одной возиться.
— По-моему, вам совсем не обязательно так мне грубить, — сказала Руби Джо, наклоняясь и поднимая карту. В ее глазах, которые еще так мало в жизни видели, прямо-таки сверкнуло возмущение. — Вот.
Миссис Флауэрс просканировала карту, сверилась с компьютером и поставила соответствующую отметку. Миссис Паркс напечатала еще один билет и напомнила Руби Джо, чтобы та его ни в коем случае не потеряла, и рявкнула:
— А теперь сядьте. Следующий.
Оказалось, что за прошедшие пять минут в комнате прибавилось еще несколько человек, в основном женщины, но было и несколько мужчин — полный спектр цветов, возрастов и типов телосложения. Единственным свободным стулом — пластмассовой реликвией из старого кафетерия или школьной столовой прежних времен — оказался тот, что был справа от меня. На него Руби Джо и уселась, поставив между ногами свою матерчатую туристическую сумку. При этом она нечаянно коснулась своим ботинком моей туфли и, извинившись, села прямее, пытаясь занять еще меньше места, чем уже занимало ее худенькое тело.
— Ничего страшного. Хорошо, что вы ухитрились не задеть туфлю кого-то из этих, — пошутила я, мотнув головой в сторону миссис Флауэрс и миссис Паркс.
— Да уж. Очкастая мымра тут же раздавила бы меня, как июньского жука! А хороши они обе, да?
У Руби Джо был тот самый акцент, по которому большинство американцев смогли бы сразу определить, откуда она родом. Так говорят в предгорьях Аппалачей, где-нибудь на юго-западе Вирджинии или даже в Западной Вирджинии. Она говорила на диалекте, который буквально кричал, что привычная ей среда — это бедные, необразованные люди, живущие в трейлерах. В общем, отбросы общества. Судя по одежде и обуви Руби Джо, я, скорее всего, правильно догадалась, что она из бедной семьи, но возможность и дальше рассуждать о том, какого сорта люди обычно живут в трейлерах, я бы предоставила людям вроде моего мужа.
Тот кусочек бумаги, который миссис Паркс выдала мне, действительно оказался билетом. Слева было указано, откуда и куда я направляюсь; все это было напечатано жирным черным шрифтом. Справа был некий код, видимо, для посадки в автобус. Время отправки было указано внизу: 11.00. Я прикинула: если мы будем ехать без остановок, то пересечем границу между штатами Миссури и Канзас примерно через семнадцать часов.
Семнадцать часов в автобусе! Вот ведь дерьмо.
— Куда собрались ехать, мэм? — Глаза Руби Джо, которые мало что успели повидать в этом мире, изучали мой билет.
— В Канзас, — ответила я и показала ей билет. Скрывать мне было нечего.
— Я тоже. Никогда не бывала в Канзасе. И никогда не видела такой плоской местности, как этот штат. Да я и океана-то никогда не видела, если честно.
Как я и сказала: эти глаза мало что успели повидать.
На мой взгляд, Руби Джо было двадцать с небольшим — слишком молода, чтобы иметь докторскую степень; скорее всего, она, в отличие от меня, работала до этого в одной из зеленых школ. Может, у нее что-то не в порядке с головой, думала я, раз она с юных лет включилась в эту дурацкую игру «учитель-ученики»? Хотя, возможно, она просто испытывает непреодолимое влечение к профессии учителя? Получше к ней присмотревшись, я пришла к выводу, что это, скорее всего, именно второй вариант.
Не так много молодых мужчин и женщин в настоящее время выбирают подобную профессию в отличие от того периода, когда Энн еще только начинала учиться. Во всяком случае, по собственному желанию мало кто идет преподавать в школу. Слишком уж большое давление, черт побери, оказывается на учителей (я уж не говорю о детях). Выбор профессии учителя достиг своей нижней точки лет десять назад, когда на педагогических факультетах почти всех университетов был обнаружен резкий спад количества поданных заявлений — практически до нуля! — и резкий взлет количества студентов, перешедших на другие факультеты. Всем стало ясно, что профессии учителя следует избегать, особенно с того момента, как предшественник Мадлен Синклер был утвержден Сенатом.
Итак, что требовалось предпринять в том случае, когда спрос на учителей был, но обеспечить его возможности не было? Процедура общеизвестная: финансы и сила. Иначе говоря, кнут и пряник. Для Министерства образования, подпираемого мощью и деньгами компании «Достойная семья», приемлемым было и то, и другое.
Но, как выяснилось, кнут действовал куда лучше.
Ибо даже повышенные стипендии, обещание достойной зарплаты и такой пенсии, которая заставила бы адмирала флота позеленеть от зависти, оказались не способны заполнить университетские аудитории будущими учителями.
И тогда возникли «спецнаборы».
Миссис Паркс и миссис Флауэрс продолжали что-то гавкать в адрес каждого несчастного, которыми комната была уже забита до предела, и я вдруг подумала: а что, если они обе были в той комиссии, которая когда-то определила во мне «потенциального преподавателя» и вполне успешно запихнула меня в ту тесную коробку, где я с тех пор и обитаю?
— Сдается мне, мэм, вы что-нибудь вроде учительницы английского? — Многие слова Руби Джо произносила слитно, мне такого еще слышать не доводилось, но звучало, по-моему, довольно приятно.
— Вот уж нет. Биология и анатомия. А вы что преподаете?
— Химию.
Ты шутишь? — чуть не сказала я и сразу же себя осудила. Уж больно по-малколмовски это прозвучало бы — чересчур удивленно, почти осуждающе. И я со знанием дела спросила:
— Органическую или неорганическую?
— Обе понемножку, — улыбнулась Руби Джо. — Как вы думаете, мэм, нам разрешат сесть рядом, когда мы на автобусе поедем?
Я огляделась. В этой комнате каждый человек — мужчина или женщина — казался удивительно жалким, словно всех нас вот-вот погрузят в вагон для скота и отправят в исправительный лагерь. Впрочем, в Руби Джо еще теплилась искорка жизни.
— Думаю, да, — кивнула я и с суровым видом прибавила: — Но при одном условии: мы переходим на «ты», ты перестаешь называть меня «мэм» и начинаешь звать меня просто по имени, Елена. Договорились?
— Да, мэм! — радостно воскликнула она, и лицо ее осветила совершенно детская улыбка до ушей, согревшая меня, точно летнее солнышко.
Глава тридцать пятая
ТОГДА:
— Возможно, тебе следовало бы попытаться с ней поговорить, — сказала мне Ома. Мы с ней сидели на кухне в доме моих родителей, а я только что вернулась из школы.
— Зачем? — удивилась я. Темой нашего сегодняшнего разговора была новая девочка, появившаяся у нас в третьем классе. Девочка была маленького роста, темноволосая и очень застенчивая, но проблема была совсем не в этом, а в том, что Розария Дельгадо, ибо так ее звали, могла сказать по-английски не более десятка слов. И самое главное, наша учительница решила поставить нас в пару в одном «научном проекте», так что в итоге я, отличница, угодила в отстающие. — Я из-за нее «С» получила!
— Ну и что? Ты хочешь, чтобы ей стало еще хуже, и собираешься обращаться с ней как с засохшей коркой сыра? Лени, мне за тебя стыдно!
Я стояла, сложив на груди руки и с такой презрительной миной на лице, какая бывает только у девятилетних девчонок. А Ома тем временем спокойно намазала масло на тост и протянула ломтик мне. Я с достоинством отвернулась, хотя больше всего мне хотелось этот тост съесть.
Вот до чего способно нас довести злобное презрение.
А с Розарией я вообще разговаривать перестала. И позаботилась о том, чтобы мои друзья тоже с ней не общались. Вопреки моим ожиданиям оказалось очень легко придумывать всякие смешные истории о Розарии Дельгадо, о ее семье и о том, где они жили раньше. Мы дружно фыркали и отпускали замечания насчет ее внешнего вида, когда она проходила мимо. Мы передразнивали ее акцент. А если учительница ставила ее с кем-то из нас в пару при работе над очередным «проектом», мы ее попросту игнорировали, не принимая ни одной ее идеи, и все делали по-своему.
Это продолжалось с января по июнь. А в сентябре Розария в школу не вернулась.
Мы победили.
Ома, впрочем, так не считала.
— Тут вопрос, Liebchen, — сказала она. — А что, если бы эта Розария была твоей дочерью?
На это у меня ответа не нашлось. Мне ведь было всего девять лет. Но один ответ я все-таки выдумала — просто чтобы бабушка не подумала, что я сдаюсь.
— А у меня все дети будут идеальными! — заявила я и вихрем вылетела из кухни, оставшись при своем, девятилетней девчонки, мнении по этому вопросу и думая: Ну и ладно.
Глава тридцать шестая
В дороге я усвоила следующее: никогда не доверяй автомобильным атласам!
И дело не в том, что они содержат неверную информацию, но в них совершенно не учитывается время, требующееся на различные остановки — чтобы заправиться, чтобы передохнуть, чтобы очистить биотуалеты на борту, чтобы поесть, чтобы сменить водителя или, наконец, чтобы выпустить из автобуса тех, у кого пунктом назначения был штат Миссури. Не предвидят они и неожиданных снегопадов в горах, лопнувших шин в юго-западной Пенсильвании или дорожных работ, которые в час пик превращают шоссе I-70 в еле ползущую по одной полосе вереницу машин где-нибудь в пригородах Коламбуса, Индианаполиса или Сент-Луиса.
Короче говоря, по самой мягкой оценке, наше путешествие от Силвер-Спринг, штат Мэриленд, к десятимильным пригородам Колумбии, штат Миссури, — это двадцать часов горения в адском огне.
И — как то и дело успокаивала меня Руби Джо — «не волнуйся, дорогая, мы все еще не доехали».
Мы немного поспали. Мы съели все прихваченные с собой яблоки, съели даже подсохший яблочный пирог, который для насразогрели в микроволновке одного из придорожных ресторанчиков быстрого обслуживания. Мы по очереди караулили багаж друг друга, когда одной из нас требовалось пойти в туалет, где, кстати, к тому времени, как мы добрались до Колумбии, пахло куда хуже, чем на дне обезьяньей клетки в Национальном зоопарке. Мы рассказывали друг другу разные истории, мы пытались прикорнуть друг у друга на плече, мы играли на планшете в какую-то старую игру, мы видели из окна огни городков, телефонные столбы и бесконечные кукурузные поля. Мы плакали.