— Мне так не хватает Фредди, просто ужасно! — бросилась ко мне Энн.
Энн всегда воспринимала сложившуюся систему несколько равнодушно, даже небрежно, и я понимала почему. Она была такой же, как все нынешние дети, которым трудно даже представить себе, что совсем недавно все в нашем мире курили, а хрустальная пепельница и серебряная настольная зажигалка считались вполне достойными подарками на свадьбу. Вся ее школьная жизнь — это бесконечные тесты, связанные с переходом на другие уровни и, соответственно, с потерянными друзьями. Например, еще в пятницу Кейтлин занимается вместе с Энн в математическом классе, а в понедельник Кейтлин уже нет в школе. И Барбара никогда уж больше не придет к нам поиграть в видеоигры и поесть прямо из контейнера запретное лакомство — сырое тесто для шоколадного печенья. И той девочки, что жила в соседнем доме и частенько подрабатывала, сидя с малышами, тоже больше не видно.
Детская психика весьма пластична, и я полагала, что это во многих отношениях даже неплохо — дети падают, пачкаются, даже разбивают себе нос, но, потерпев неудачу, они спокойно встают и повторяют все снова и снова. Однако излишняя упругость и жизнерадостность дают и свои неприятные плоды: на душе образуется нечто вроде мозолей, возникает неприятная привычка к соглашательству и терпимости, которые потом так и висят всю жизнь за спиной, как некий рюкзак. Для Энн то, что происходит с завалившими тест, отнюдь не выбивается из нормального порядка вещей. Да, это грустная ситуация, но такова жизнь; нужно просто пожать плечами, стряхнуть с себя неприятные ощущения, и все. Но так было до сегодняшнего дня.
В дверь позвонили.
— Да, мне тоже ее ужасно не хватает, — быстро сказала я и побежала открывать. — Сейчас вернусь.
Малколм был на кухне — как всегда, тщательно обследовал грязные тарелки, прежде чем отправить их в посудомоечную машину.
— Ты откроешь, Эл? Это, наверное, курьер что-то принес.
Ну да, это курьер. Сегодня это та же женщина, которая вечером в воскресенье принесла Фредди желтую карточку. На конверте из мягкой бумаги в левом верхнем углу тот же логотип компании «Достойная семья» — три маленькие счастливые фигурки, освещенные солнцем. Я бы еще дала им что-нибудь вроде магического жезла. Или пылающего факела. Поскольку письмо было адресовано мне, я и расписалась в накладной, протянутой мне курьером.
— Мне очень жаль, мэм, — тихо сказала мне эта женщина, потом повернулась и пошла по дорожке к своей машине. Наверное, она все поняла.
Но я подготовилась заранее, до того как Малколм вернулся домой.
В моем правом кармане был спрятан старый пропуск в метро — такая же твердая пластиковая карта, как кредитка. На ней, возможно, еще оставалось долларов десять, но я знала, что в ближайшее время вряд ли буду пользоваться метро, и вполне успешно превратила ее в некую бутафорию, взяв немного серебряной краски из рождественского набора. Подделка была, конечно, убогая, но вряд ли Малколм станет пристально рассматривать карту.
— Кто приходил? — спросил он, вытирая руки и аккуратно три раза сворачивая кухонное полотенчико. Так, конечно, выглядит красивей, но красиво не значит сухо. Да пусть его.
— Это из школы, — говорю я, помахивая своей серебристой подделкой. Я уже успела и конверт разорвать, и желтую карту в карман сунуть. — Они весь минувший уик-энд занимались усовершенствованием какой-то системы, и в итоге мы все получили новые карты. Что-то связанное с утечкой информации и дополнительной защитой.
Я даже немного удивилась, когда он сказал:
— Это хорошо. В наше время необходимо быть бдительным. — И он повернулся к спустившейся вниз Энн: — Хочешь посмотреть какой-нибудь фильм, детка?
Значит, сработало.
Остаток вечера прошел приятно и ужасно; приятно, потому что вместо бесконечных речей Мадлен Синклер, насильно заталкивающей нам в глотку всю эту муру насчет Разума-Совершенствования-Мудрости и создания некоего высшего класса — или, как она выразилась, «мастер-расы» — из детей-вундеркиндов, наиболее одаренных индивидуумов двадцать первого века, Малколм и Энн смотрели старый фильм с Джимми Стюартом[30], по нашему общему мнению, один из лучших его фильмов. А ужасным этот вечер был потому, что я торчала на кухне, представляя себе, как Энн завтра днем вернется из школы и обнаружит, что моей машины нет, мой шкаф с одеждой наполовину пуст, а к холодильнику прилеплена записка, которую она найдет сразу, как только захочет перекусить. Что-нибудь вроде: Прости, что бросаю тебя. Может, в этой записке будут и не совсем такие слова, но это неважно.
Все-таки разок я услышала, как Энн в гостиной захлюпала носом, и Малколм, обнимая ее за плечи, сказал:
— Не плачь, милая, все у нас будет хорошо. Вот увидишь.
Теперь Стюарт изображал какого-то комического персонажа. Высокий, мускулистый, немного неуклюжий, он чем-то напоминал мне Джо: чистое честное лицо, теплый взгляд — даже зернистое изображение старого черно-белого фильма не исказило этот взгляд — и легкий оттенок самоуверенности, который мне всегда казался очаровательным. Стюарт — никакой не мачо, не Самый Сексуальный Мужчина На Свете из числа тех, что способны завоевать первую премию журнала «People», не лауреат Нобелевской премии, но ведь и Джо был точно таким же. Мой старый друг, оказавшийся вечным, был просто хорошим парнем. Ну, хорошо. Если честно, Джо был сильным и очень сексуальным. Однако в нем и много чего другого тоже было.
Я скучала по нему, но только когда начинала о нем думать. Что случалось довольно часто.
Лежа в постели рядом с Малколмом, который тут же сообщил, что «сегодня устал как собака», я предавалась разным фантазиям, связанным с Джо. Ну, может, и не с самим Джо, а просто с неким хорошим парнем, например, с Джимми Стюартом — в общем, с неким мужчиной, который сперва осторожно провел бы руками по всему моему телу, потом нежно меня поцеловал и только потом перешел бы к более активным действиям; а уж когда огонек разгорелся бы и пошел дым, он взял бы меня в чудесный полет — скажем, на луну и обратно. Я думала о том, как сильно мне бы все это понравилось; а еще я думала, что в мои сорок с лишним все это не более чем фантазии, тот опыт, которого у меня никогда толком не было и никогда больше не будет.
Как только дыхание Малколма стало замедленным и глубоким — а это означало, что он уже крепко спит, — я прокралась на кухню. В холодильнике после обеда еще осталось полбутылки кавы[31]. Прихватив бутылку и стакан в ту комнату, где стоит телевизор, я свернулась клубком на диване и горько заплакала.
По всем перечисленным выше причинам.
Глава тридцать третья
Наступило утро среды, точно такое же, как на прошлой неделе, только не было Фредди. Я встала, приняла душ, надела простое синее платье-джерси и закрытые туфли. Затем обычная возня на кухне — сунуть хлеб в тостер, откуда он выскочит уже преображенный, достать йогурты, мюсли и сок, поставить все на кухонную стойку, — и можно садиться завтракать. За завтраком я даже улыбалась.
Сегодня самый обычный школьный день, — говорила моя улыбка. — За ужином увидимся.
— А что у нас сегодня на ужин? — спросила Энн, привыкшая к тому, что я обычно готовлю так, чтобы хватило дня на три.
— Паста, — сказала я. И это была чистая правда. Я собиралась оставить на видном месте у плиты пачку ригатони, а рядом с ней — миску с соусом из толченых помидоров, душистых трав и чеснока. Я не сказала лишь о том, что варить пасту придется Малколму, а не мне.
Он уехал первым. Плащ на руке на случай дождя, в другой руке ключи от машины. В дверях мы исполнили обычную утреннюю сценку: клюнули друг друга в щеку, пожелали удачного дня и обменялись улыбками.
Энн выбежала за дверь, едва машина Малколма скрылась за поворотом.
— Пока, мам!
— Пока, детка! — крикнула я в ответ, изо всех сил стараясь удержаться, не броситься следом, не прижать ее к себе на прощанье.
Когда-то я снова ее увижу, мою девочку.
Как только все ушли, я взялась за дело на оборотах турбины средней мощности, делая все с той лихорадочной организованностью, которая хорошо знакома каждой женщине, когда ей только что позвонила свекровь и сообщила, что заглянет минут через десять. Одежда, обувь и белье моментально обрели новый дом в чемодане, который не открывали, наверно, лет пять, а потому запах от него исходил несколько затхлый. Поверх кучи одежды я бросила свою косметичку, расческу, щетку для волос, застегнула молнию и попробовала чемодан на вес. Все оказалось не так плохо, и туда вполне можно было сунуть еще несколько книг, которые составят мне компанию в автобусе, а может, и в школе № 46 пригодятся. Из холодильника я вытащила две бутылки воды, два яблока и сэндвич, который приготовила еще в три утра. Затем, вспомнив о Фредди, добавила еще несколько пакетов овсяного печенья.
Итак, сборы — чемодан, портфель и приготовление соуса к пасте — практически исчерпали мой лимит времени.
Инструкции, приложенные к моей новой ID-карте, никаких сомнений не допускали, и это были отнюдь не рекомендации:
Три предмета багажа на одно лицо, включая один небольшой чемодан, который можно нести в руках, одну сумку (или портфель), один чистый пластиковый пакет для безалкогольных напитков и закусок. Никакого алкоголя в вашем багаже не допускается.
Я отнюдь не была уверена, что мне нравится идея перехода от регулярного потребления вина к абсолютной трезвенности, но тон письма, краткий и точный, как речь монахини в католической школе, меня даже слегка пугал.
В день отправления вы должны быть в указанном месте (см. приложение) не позднее 9.00 утра, а после прибытия незамедлительно направиться в комнату регистрации.
Вы также обязаны постоянно носить с собой свою идентификационную карту.
Должны. Незамедлительно. Обязаны. Нет даже элементарного «пожалуйста», чтобы как-то смягчить жесткость и неприязненность стиля.
Я машинально потянулась за кружкой с кофе, поднесла ее к губам и уже совершенно осознанно вновь поставила на стол, потому что руки у меня вдруг стали сильно дрожать. Да и все происходившее сегодня утром подсказывало мне, что вряд ли стоит подстегивать себя еще и кофеином.
Малколм, уходя на работу, оставил радио включенным, и до меня на кухне донеслось очередное интервью с Петрой Пеллер.
— Институт геники, — вещала Петра, — с гордостью сообщает о получении новой субсидии от компании «Здоровье женщины». Как вам известно, эта компания вот уже четверть века является чемпионом по информированному планированию семьи и всегда готова предложить вам свои услуги. Но куда важнее, чтобы вы сами позаботились о будущем ваших детей. И ради их же блага обратились к нам. Даже если ваши дети еще не появились на свет.
Я тут же подумала: Какое, к черту, будущее? У нерожденных детей никакого будущего быть не может.
К этому-то, собственно, Петра и вела.
— Подумайте, какому стрессу подвергается ребенок, всего лишь учась в школе. Какое давление наша система образования оказывает и на малышей, и на подростков, и тем более на старшеклассников. — Петра сделала эффектную паузу и продолжила: — А потому я с гордостью и радостью представляю вам наш план работы, благодаря которому ни один ребенок не окажется в отстающих. Ни один.
— И как же они планируют этакие чудеса? — вслух спросила я и даже повернулась в сторону Петры, причем так резко, что чуть не потеряла равновесие.
И Петра, разумеется, тут же все мне разъяснила буквально в нескольких предложениях:
— Начиная со следующего месяца компания «Здоровье женщины» предлагает бесплатно обследовать любую беременную женщину, получившую направление от Института геники. Ни ваш доход, ни справка об уплате налогов значения иметь не будут. А слово «любая» означает лишь, что мы принимаем всех женщин вне зависимости от срока беременности. И если вам покажется недостаточно высоким пренатальный Q-показатель вашего будущего ребенка, мы готовы вам помочь. — В голосе Петры послышалась улыбка, а интервьюер негромко одобрительно хмыкнул.
Выражение «ни один ребенок не окажется в отстающих» обретало новый, поистине ужасный смысл: ребенок никак не может оказаться среди отстающих, если этого ребенка не существует.
Голос Петры — запись явно была сделана заранее — обрел интонации социальной рекламы:
Вы — родитель-одиночка? У вас нет работы? Вас тревожит ваше финансовое будущее? Вы не имеете высшего образования? Вы чувствуете себя униженным из-за вашего IQ? Тогда приходите в «Здоровье женщины» на бесплатную консультацию!
Следующая часть интервью явно имела целью иную аудиторию:
У вас есть все, кроме ребенка? Устали чувствовать себя «бесплодным деревом»? Чувствуете, что пора и вам завести достойную семью? Тогда добро пожаловать в «Здоровье женщины»! Эта компания существует для вас!
Некий радиоголос напомнил, что спонсор программы компания «Достойная семья». Словно это и так не было ясно каждому. Затем тот же голос, начисто лишенный каких бы то ни было идентифицирующих диалектальных особенностей, представил тех отважных женщин, которые решились поведать миру свои истории. Некая Н. из Вермонта; затем некая А. из Далласа; затем девочка-подросток З. из Сент-Луиса — судя по голосу, она была не старше Энн.
К черту опасения насчет излишков кофеина! Я залпом выпила полную кружку совершенно остывшего кофе.
— Я жила на улице, — донесся до меня голос этой З., — была бездомной и вообще не знала, что меня ждет завтра. Потом услыхала, что «Здоровье женщины» помогает таким, как я, вот и пошла поговорить с ихними сотрудниками. И, ей-богу, они мне помогли! Они, можно сказать, о будущем моем позаботились. Рассказали мне…
Но тут З. из Сент-Луиса вырубили, и вместо нее возник другой голос.
— А это Х. из Вашингтона, — сообщил ведущий, — она тоже хочет рассказать нам о своем визите в «Здоровье женщины».
— Это все по ошибке вышло. Я забеременела совершенно случайно. Нет, я была не замужем. И обратилась в «Здоровье женщины». И там меня спасли…
Я уничтожила голос Петры, нажав на клавишу, и принялась писать записку в том блокноте, куда мы обычно записывали, что необходимо купить. Получалось далеко не лучшим образом, но эти проклятые часы, отмечающие каждые четверть часа, уже давно спели мне, что пора выходить из дома. А потому я решила: лучше всего высказаться кратко и нежно.
Дорогие Малколм и Энн,
Пожалуйста, простите меня, но я больше не могу здесь оставаться. Очень прошу: не надо меня искать. Надеюсь, что скоро сумею вернуться домой.
Люблю вас, Елена/мама