— И зря…
— Не лезь.
Марья фыркнула. Но все ж снизошла до пояснения:
— Выяснить будет несложно. Имя-то сохранилось, а там… Вещерский говорит, что архивы все знают.
— Так уж и все? — Василиса указала на тетушкины альбомы, которые теперь держала в спальне, не потому, что опасалась, что кто-то заглянет внутрь, скорее уж хотелось, чтобы были они под рукой. — И про лошадей?
— Думаю, и про лошадей… я велела, чтобы собрали каталоги, посмотришь, что есть… жеребых кобыл, извини, не отдам.
— И не надо.
Марья дотянулась до альбома.
— И жеребцов не всяких. На иных запись стоит уже, так что…
— Пока Хмурым обойдусь.
— Все такая же злобная скотина?
— Он не злобный, он недоверчивый, — Василиса сама открыла альбом на нужной странице. — Видишь?
— Красиво, — оценила Марья, только не понять, лошадь ли или же рисунок. Все ж стоило признать, что тетушка была весьма талантлива.
— Если… у меня получится… — Василиса прикусила губу. — Надеюсь, что получится, но… не уверена… если нет…
— Не попробуешь, не узнаешь, — Марья перелистнула страницу. — Вот тоже… нормальные женщины пейзажи пишут. Или натюрморты. Или… она меня терпела.
— Кто?
— Тетушка. Я знаю. Я… чувствовала, насколько я здесь лишняя. И Настасья тоже. Но у Настасьи свое дело, она кроме него ничего не замечала, даже если бы я сказала, то не поверила б. И ты не веришь.
— Просто… — Василиса провела пальцами по шершавой странице. Края ее потемнели, однако рисунок сохранился, точный и великолепный.
И невозможный.
Не бывает золотых лошадей. Это просто-напросто легенда. И все же… в ушах зазвучал бубен, и сердце отзывалось на удары его.
— У меня все иначе.
— Тебе здесь нравилось.
— Я не чувствовала себя никчемной.
— Ты и не была никчемной, — удивилась Марья. — Кто тебе сказал такую глупость?
— Никто, — вынуждена была признать Василиса. — Просто… ты красивая и сильная. Настасья красивая и умная. А я… ни красоты, ни ума, ни силы особой… ничего… даже на Радковских не походила. Знаю, слышала, как говорили…
— Выдрать бы этих говорунов на конюшне, — Марья нахмурилась.
— И что бы это изменило?
— Мне бы стало легче. И вообще… впрочем… может, ты и права… замуж тебе надо.
Поворот в беседе был неожиданным.
— Я проклята.
— Разберемся, — отмахнулась Марья, и стало очевидно, что она и вправду разберется, и эта вот решительность, говоря по правде, несколько пугала. — Со всем разберемся… в конце концов, дворянство можно получить и за личную выслугу. Правда, тогда скажут, что дело не в ней, а Вещерский просто купил мужа…
— Я не собираюсь замуж!
Не хватало еще, чтобы ей мужа покупали. Василиса, она… она лучше старой девой останется, да в тот же монастырь уйдет, чем вот так… или нет, в монастырь она точно не уйдет, не чувствует в себе должной набожности, но просто будет жить, как тетушка.
В этом доме.
При конюшнях. И… и дело у нее тоже есть. А муж… живут же люди и без мужа. Ничего страшного.
— Но слухи пойдут в любом-то случае… — Марья, как обычно, не услышала.
— Да с чего ты взяла, что он на мне жениться собрался?! Мы знакомы-то всего-ничего…
— Дорогая, если мужчина решает жениться, то вовсе не потому, что долго с кем-то там знаком, — произнесла Марья наставительно. — Это во-первых, а во-вторых, я же вижу, как он на тебя смотрит.
— Обыкновенно.
— Обыкновенно… пускай. Ладно, посмотрим еще… хотя Вещерский утверждает, что человек приличный. А приличный человек не станет смотреть на женщину этак вот…
— Как?!
— Вот так, как он, в общем, не станет, если не имеет серьезных намерений.
Василиса только головой покачала и сказала:
— Спать иди, а то поздно уже…
— Все одно не засну, — Марья с трудом подавила зевок. — Завтра… на конюшни поедем, попробую восстановить систему защиты, если, конечно, там работу не начнут…
Работу не начали, разве что Аким, словно чувствуя вину за отсутствие накануне, суетился сверх меры.
— Барышня… я ж ненадолго… в город… за солому сговаривался… — он улучил минуту, когда Марья отошла, и подобрался поближе. — И еще людишек думал найти, только…
Выглядел он расстроенным.
— Подумал, что Микитка приглянет, а этот неслух взял да приснул, а как проснулся, так спужался, сховался…
— Люди и вправду нужны.
— Так и я о том же ж! Мы ж с Микиткой вдвоем особо-то что? Ничего? Лошаденок вот он почистил, пообиходил…
— Вижу.
— Только толку-то… вон тот не жилец, — он указал на старого кнабструппера, который и вовсе не шевелился. — А прочим я льняное семя парю-то, для живота.
Марья остановилась перед красным строением и, задрав голову, уставилась куда-то под основание крыши. И стояла так долго, Василиса и волноваться-то стала. Но нет, вот Марья отряхнулась и принялась расстегивать жакет, который пристроила на обгоревшем столбе, нимало не беспокоясь, что столб этот был черен и сажист.
— Микитка! — заорал Аким, пугая лошадей и голубей. — Прими у госпожи… а то ж спачкается, а зола, зараза этакая, туго с одежи сходит.
Знакомый Василисе паренек бочком подобрался к столбу, с Марьи он не спускал настороженного взгляда, но и дядьку ослушаться не смел. Снявши жакет, он также бочком, с немалою опаской, отступил к леваде.
— И что с людьми? — поинтересовалась Василиса.
— Тяжко, — Аким вздохнул. — Вот… кого знаю, что надежный, так идти не хотят.
— Почему? Деньгами не обижу.
— Так… это же ж… — Аким явно смутился.
— Говори уже, как есть.
Предчувствия были нехорошими. А Марья меж тем подняла руки. Пальцы ее шелохнулись, пробуя сторожевую сеть. И та задрожала, заплясала, отзываясь охотно.
— Ну… того… кто толковый, тот при работе давно… при своем месте… и тратить не хотят. Мол, барышня, стало быть, вы, погуляете и уедете, а кто ж назад примет?
Василиса подавила вздох.
— А кто без работы, то ненадежные людишки, за ними пригляд нужон. Думаю, вот, может, кого из деревенских поверстать? Чтоб толковый и рукастый, а уж про лошадев-то и научим.
Он уставился на Василису, ожидая, как оценит она эту, в сущности неплохую идею.
— Пробуй, — сказала Василиса.
А сторожевая сеть наливалась силой, яркою, горячею, что само солнце. Одна за другой вспыхивали нити, а от них расходились другие, и третьи. Нитей становилось больше. Переплетаясь друг с другом, они создавали паутину.
— Неплохо, — сказала Марья, руки опустив. — Есть пара пробоев, но я их сейчас подправлю… пропуск нужно будет настроить. Ключ кому дать?
— Мне. И Акиму.
Акима удостоили взгляда, и он поспешно согнулся, всем видом показывая, что готов служить.
— Будет старшим, — решила Василиса. — Над конюхами. И оклад положу соответствующий.
— Не сомневайтесь, госпожа…
Марья кивнула.
— Не лезь.
Марья фыркнула. Но все ж снизошла до пояснения:
— Выяснить будет несложно. Имя-то сохранилось, а там… Вещерский говорит, что архивы все знают.
— Так уж и все? — Василиса указала на тетушкины альбомы, которые теперь держала в спальне, не потому, что опасалась, что кто-то заглянет внутрь, скорее уж хотелось, чтобы были они под рукой. — И про лошадей?
— Думаю, и про лошадей… я велела, чтобы собрали каталоги, посмотришь, что есть… жеребых кобыл, извини, не отдам.
— И не надо.
Марья дотянулась до альбома.
— И жеребцов не всяких. На иных запись стоит уже, так что…
— Пока Хмурым обойдусь.
— Все такая же злобная скотина?
— Он не злобный, он недоверчивый, — Василиса сама открыла альбом на нужной странице. — Видишь?
— Красиво, — оценила Марья, только не понять, лошадь ли или же рисунок. Все ж стоило признать, что тетушка была весьма талантлива.
— Если… у меня получится… — Василиса прикусила губу. — Надеюсь, что получится, но… не уверена… если нет…
— Не попробуешь, не узнаешь, — Марья перелистнула страницу. — Вот тоже… нормальные женщины пейзажи пишут. Или натюрморты. Или… она меня терпела.
— Кто?
— Тетушка. Я знаю. Я… чувствовала, насколько я здесь лишняя. И Настасья тоже. Но у Настасьи свое дело, она кроме него ничего не замечала, даже если бы я сказала, то не поверила б. И ты не веришь.
— Просто… — Василиса провела пальцами по шершавой странице. Края ее потемнели, однако рисунок сохранился, точный и великолепный.
И невозможный.
Не бывает золотых лошадей. Это просто-напросто легенда. И все же… в ушах зазвучал бубен, и сердце отзывалось на удары его.
— У меня все иначе.
— Тебе здесь нравилось.
— Я не чувствовала себя никчемной.
— Ты и не была никчемной, — удивилась Марья. — Кто тебе сказал такую глупость?
— Никто, — вынуждена была признать Василиса. — Просто… ты красивая и сильная. Настасья красивая и умная. А я… ни красоты, ни ума, ни силы особой… ничего… даже на Радковских не походила. Знаю, слышала, как говорили…
— Выдрать бы этих говорунов на конюшне, — Марья нахмурилась.
— И что бы это изменило?
— Мне бы стало легче. И вообще… впрочем… может, ты и права… замуж тебе надо.
Поворот в беседе был неожиданным.
— Я проклята.
— Разберемся, — отмахнулась Марья, и стало очевидно, что она и вправду разберется, и эта вот решительность, говоря по правде, несколько пугала. — Со всем разберемся… в конце концов, дворянство можно получить и за личную выслугу. Правда, тогда скажут, что дело не в ней, а Вещерский просто купил мужа…
— Я не собираюсь замуж!
Не хватало еще, чтобы ей мужа покупали. Василиса, она… она лучше старой девой останется, да в тот же монастырь уйдет, чем вот так… или нет, в монастырь она точно не уйдет, не чувствует в себе должной набожности, но просто будет жить, как тетушка.
В этом доме.
При конюшнях. И… и дело у нее тоже есть. А муж… живут же люди и без мужа. Ничего страшного.
— Но слухи пойдут в любом-то случае… — Марья, как обычно, не услышала.
— Да с чего ты взяла, что он на мне жениться собрался?! Мы знакомы-то всего-ничего…
— Дорогая, если мужчина решает жениться, то вовсе не потому, что долго с кем-то там знаком, — произнесла Марья наставительно. — Это во-первых, а во-вторых, я же вижу, как он на тебя смотрит.
— Обыкновенно.
— Обыкновенно… пускай. Ладно, посмотрим еще… хотя Вещерский утверждает, что человек приличный. А приличный человек не станет смотреть на женщину этак вот…
— Как?!
— Вот так, как он, в общем, не станет, если не имеет серьезных намерений.
Василиса только головой покачала и сказала:
— Спать иди, а то поздно уже…
— Все одно не засну, — Марья с трудом подавила зевок. — Завтра… на конюшни поедем, попробую восстановить систему защиты, если, конечно, там работу не начнут…
Работу не начали, разве что Аким, словно чувствуя вину за отсутствие накануне, суетился сверх меры.
— Барышня… я ж ненадолго… в город… за солому сговаривался… — он улучил минуту, когда Марья отошла, и подобрался поближе. — И еще людишек думал найти, только…
Выглядел он расстроенным.
— Подумал, что Микитка приглянет, а этот неслух взял да приснул, а как проснулся, так спужался, сховался…
— Люди и вправду нужны.
— Так и я о том же ж! Мы ж с Микиткой вдвоем особо-то что? Ничего? Лошаденок вот он почистил, пообиходил…
— Вижу.
— Только толку-то… вон тот не жилец, — он указал на старого кнабструппера, который и вовсе не шевелился. — А прочим я льняное семя парю-то, для живота.
Марья остановилась перед красным строением и, задрав голову, уставилась куда-то под основание крыши. И стояла так долго, Василиса и волноваться-то стала. Но нет, вот Марья отряхнулась и принялась расстегивать жакет, который пристроила на обгоревшем столбе, нимало не беспокоясь, что столб этот был черен и сажист.
— Микитка! — заорал Аким, пугая лошадей и голубей. — Прими у госпожи… а то ж спачкается, а зола, зараза этакая, туго с одежи сходит.
Знакомый Василисе паренек бочком подобрался к столбу, с Марьи он не спускал настороженного взгляда, но и дядьку ослушаться не смел. Снявши жакет, он также бочком, с немалою опаской, отступил к леваде.
— И что с людьми? — поинтересовалась Василиса.
— Тяжко, — Аким вздохнул. — Вот… кого знаю, что надежный, так идти не хотят.
— Почему? Деньгами не обижу.
— Так… это же ж… — Аким явно смутился.
— Говори уже, как есть.
Предчувствия были нехорошими. А Марья меж тем подняла руки. Пальцы ее шелохнулись, пробуя сторожевую сеть. И та задрожала, заплясала, отзываясь охотно.
— Ну… того… кто толковый, тот при работе давно… при своем месте… и тратить не хотят. Мол, барышня, стало быть, вы, погуляете и уедете, а кто ж назад примет?
Василиса подавила вздох.
— А кто без работы, то ненадежные людишки, за ними пригляд нужон. Думаю, вот, может, кого из деревенских поверстать? Чтоб толковый и рукастый, а уж про лошадев-то и научим.
Он уставился на Василису, ожидая, как оценит она эту, в сущности неплохую идею.
— Пробуй, — сказала Василиса.
А сторожевая сеть наливалась силой, яркою, горячею, что само солнце. Одна за другой вспыхивали нити, а от них расходились другие, и третьи. Нитей становилось больше. Переплетаясь друг с другом, они создавали паутину.
— Неплохо, — сказала Марья, руки опустив. — Есть пара пробоев, но я их сейчас подправлю… пропуск нужно будет настроить. Ключ кому дать?
— Мне. И Акиму.
Акима удостоили взгляда, и он поспешно согнулся, всем видом показывая, что готов служить.
— Будет старшим, — решила Василиса. — Над конюхами. И оклад положу соответствующий.
— Не сомневайтесь, госпожа…
Марья кивнула.