– Почему вы не сказали сразу? – когда Алексас заговорил вновь, голос его смягчился. – Мы искали вас всю жизнь. Мы бы…
– Потому что я не хочу этого. Того, чего хотите вы. Я не хочу падения Шейлиреара. Не хочу быть королевой.
Сказать это оказалось куда легче, чем Таша могла предположить в мыслях. Если бы осмелилась.
Она так устала лгать, что говорить правду – в том числе самой себе – было так же приятно, как глотнуть ключевой воды после болотной жижи.
– Он лучший правитель, чем я когда-либо смогу стать. – С каждым словом становилось всё легче, так легко, что почти хотелось смеяться. – Трон – это не только корона, балы и красивые платья. Это ответственность, которую я принять не готова. Так же, как не был готов и не смог принять её мой дед.
– У вас будут советники. Помощники. – Алексас говорил почти бесстрастно. – Мы.
– И править будут они, а я буду при них кукольной королевой? Годной лишь на то, чтобы её дёргали за ниточки? – Таша всё-таки рассмеялась, колко и зло – так звенят друг о дружку осколки битого стекла. – Только в сказках истинный король живёт себе и не знает о своём предназначении, а потом вдруг исполняет пророчество, восходит на престол и правит так мудро и справедливо, как никто до него. Я – не истинный король. Я вообще не король. Меня не растили королём. Принцессой, способной блистать на приёмах, – может быть. Только это последнее, что мне нужно в этой жизни. – Она откинулась на спинку стула, улыбаясь Алексасу Сэмперу в лицо; каменные лица бывали выразительнее, чем его, пока он слушал её исповедь и отповедь. – Я не говорила вам, потому что это знание не даст вам ни-че-го. Я не примкну к Венцу. Я не буду рисковать собственной жизнью и жизнью сестры ради глупых несбыточных миражей, которыми живёте вы и ваши сообщники. Я не собираюсь играть роль, для которой не гожусь и о которой не просила.
Вот и всё. Выбор сделан. Ещё один мост сожжён. Ещё один поворот, куда её так старательно гнали, остался в стороне и растворился в тумане.
Осознание этого было таким же сладким, как то яблоко в карамели, вкус которого снова вспомнился ей: даже спустя годы, минувшие с тех пор, как Таша получила его из рук короля, которого должна была всей душой ненавидеть.
Они смотрели друг на друга, пока Таша не устала считать удары часов. Пока юноша напротив – всё с тем же непроницаемым лицом – не протянул руку туда, где на краю столешницы лежала его шпага.
За тем, как клинок с металлическим взвизгом выскальзывает из ножен, Таша следила неверяще. Хотя бы по той причине, что Алексас Сэмпер не казался ей полным идиотом, а только полный идиот решился бы угрожать ей сталью, когда за соседней стеной спит Арон. Но поскольку других причин, по которым он мог схватиться за клинок, Таша не видела, то всё равно вскочила из-за стола одновременно с ним.
Она попятилась, когда Алексас шагнул вперёд, огибая стол. Отпрянула, врезавшись в печку, когда он подался вперёд, сократив расстояние между ними куда быстрее, чем она могла предположить.
Разомкнула губы для крика.
– Моя королева…
Фраза была последней из всего, что Таша ожидала услышать – и воцарившуюся тишину нарушил мягкий звук приглушённого удара, с каким Алексас Сэмпер упал на одно колено.
– Моя королева. – Он положил клинок на левую ладонь. Чуть подкинув рукоять, которую держал в правой, перехватил лезвие возле гарды; когда серебристая сталь оказалась лежащей на его пальцах, протянул шпагу Таше на вытянутых руках – так, чтобы ей удобно было взять оружие за эфес. – Вы окажете мне честь, дозволив стать вашим рыцарем?
Её брови подлетели вверх, словно желая коснуться волос.
– Что?
– Ваш отец однажды сказал мне, что я стану славным рыцарем. Меньшее, что я могу сделать в память о нём – исполнить это обещание и служить его дочери. – Отблески света маслом разливались по блестящей полоске заточенного металла. – Скверный из меня будет сын и заговорщик, если я не оберегу наследницу тех, за кого мои родители отдали жизни. Раз вы не хотите примкнуть к Венцу, честь и бремя вашей защиты ложится на меня одного. Если вы согласитесь, я ваш, моя королева.
Сверху вниз Таша смотрела на него – столь серьёзного, каким она ещё не видела ни Алексаса Сэмпера, ни его брата.
Интересно, у Джеми спросили, желает ли он присягать порождению Мирк?..
– Я… не королева. Я не имею права этого делать.
– Не для меня. Вы дочь, внучка и правнучка королей. Законная принцесса. Единственная, кого я готов признать достойной короны. Принцесса-наследница имеет ровно то же право принять рыцарскую присягу, что король и королева. А смерть вашей матери делает вас королевой, пусть и некоронованной.
Она провела языком по сухим губам – быстро, по-кошачьи. Алексас Сэмпер ждал спокойно, держа клинок на недрогнувших руках: с тем же успехом его можно было вложить в ладони статуи.
Удержаться от искушения было трудно. Куда труднее, чем отказаться от недосягаемой короны. Хотя бы потому, что тоненький голосок в голове продолжал напоминать, как желала этого мама, и уж этой маленькой уступкой – принять присягу мальчика, знавшего её отца, получив ещё одного защитника, который ей так нужен – дочь могла бы её порадовать.
И ещё…
– Рыцарь обязан держать слово, данное госпоже. И прислушиваться к её желаниям, – сказала Таша. – Поклянитесь мне… поклянитесь, что если я это сделаю, вы никогда и никому не скажете, кто я.
– Клянусь. Честью своей и обоих родителей.
Он ответил, не задумываясь. И в сочетании со всем, что Таша успела услышать о его родителях – достаточно, чтобы понять, что Алексас Сэмпер клялся тем, чем действительно дорожил, – это заставило её всё же принять шпагу.
Оружие было куда тяжелее, чем казалось со стороны. Впрочем, любая власть со стороны кажется легче. Перехватывая эфес поудобнее, Таша лихорадочно вспоминала посвящения, о которых читала в книжках; жаль, в своё время не предположила, что заученный наизусть отрывок может пригодиться.
…что ты делаешь? Ты только что отреклась от права взойти на престол, от маминой мечты, от судьбы, от своего законного места…
…королева по крови, но не по жизни, не по взглядам, не по желанию…
…какое право ты имеешь…
Таша повела расправленными плечами.
Таша подняла голову.
Таша вскинула подбородок.
Кончик лезвия взметнулся вверх – и самообладание Её Величества Тариши Бьорк кристаллизировалось до алмазной твёрдости.
Для мамы она всегда была королевой.
– Слушай меня, рыцарь. Слушай заветы, что ты должен чтить. – Таша опустила шпагу, почти коснувшись ею тёмных кудрей на склонённой голове. – Честь и долг для рыцаря превыше всего. В сердце его чистые помыслы. Сила его помогает слабым. Гнев его карает злодеев…
Она не была уверена, что достоверно произносит церемониальные фразы, но Алексас не шелохнулся. Он держался так, словно его посвящала не смешная девчонка в льняных штанах, и вокруг была не избушка на болоте, а мрамор и свет, шелка и золото. Его вера вливалась в её пальцы через витую серебряную проволоку, обматывавшую рукоять, чтобы выплеснуться словами, всё увереннее слетавшими с губ – приходившими не столько из памяти, сколько из знания, что было глубже и старше памяти.
Возможно, такие вещи передавались вместе с королевской кровью. Если ты готов был принять это наследство.
– …меч его защищает невинных. Слова его всегда истинны. – Лезвие плашмя опустилось на левое плечо, скрытое тонкой белой рубашкой. – Поклянись, что никогда не коснётся твоего сердца жестокость, зависть, ненависть и иной гнев, кроме праведного. Поклянись, что не позволишь тени нечестивых чувств затмить твой разум. Клянись.
– Клянусь.
Клинок, взмыв в воздух, коснулся серебристой гранью другого плеча.
– Поклянись, что будешь мудрым, милосердным и справедливым. Поклянись, что будешь светочем во мраке для заблудших, и даже в кромешной тьме, когда все другие светила угаснут, свет в сердце твоём будет сиять. Поклянись, что будешь чтить заветы, что я дала тебе. Клянись.
– Клянусь.
Оружие поднялось и опустилось в третий раз.
– Поклянись, что будешь верен своей госпоже, почитать её и повиноваться ей, пока не освободит тебя от клятвы она… или смерть. А теперь – клянись.
– Клянусь, моя госпожа.
Таша протянула ему шпагу – Алексас взял её за лезвие, чтобы подбросить и ловко поймать за рукоять.
– Встань, мой рыцарь.
Он выбросил руку в церемониальном салюте, опустив клинок под наклоном вниз, чуть не коснувшись им пола у девичьих ног. Изящно выпрямив тонкий стан, поднялся, держа опущенную шпагу у бедра.
Когда Таша без замаха хлестнула его ладонью по щеке, Алексас с готовностью повернул голову, чтобы она не ушибла пальцы.
– Будь храбр, и пусть эта пощёчина станет единственным ударом, не заслуженным тобой, за который ты не потребуешь ответа, – сказала она. – Будь милосерден и умей прощать, будучи выше оскорбивших тебя. Твори мир, добро и справедливость, мой рыцарь, и да будут славны деяния твои.
Она отступила на шаг, пытаясь вспомнить, что ещё забыла сделать. Так и не вспомнив, застенчиво сцепила ладони за спиной.
– Дай-ка угадаю, – сказала Таша, когда Алексас вдруг зажмурился и, открыв глаза, не по-алексасовски часто заморгал. – Сейчас ты возмутишься, что твоего мнения никто не спросил.
Чарующее ощущение царственной самоуверенности, только что озарявшее мысли, исчезло до страшного быстро. Хотя страшнее было то, что оно вообще появилось – после всех яростных утверждений о Ташиной негодности в королевы.
– Вообще-то спросили… госпожа. Ну, вернее, я не возразил, потому что не хотел возражать. Или вы думали, Алексас настолько бессовестный, что решит присягнуть моим телом вопреки моим отчаянным воплям «не смей»?
– Вот только этого не надо. – Таша устало опустилась в кресло, где недавно сидел Джеми, запоздало вспоминая, что голубой мечтой мальчишки была карьера паладина. – Никаких «госпож». И «королев», и «вы». Даже «лэн», так и быть, можешь не добавлять. В конце концов, целых… два дня как вместе странствуем со взаимной неприязнью.
– Договорились. – Мигом растеряв всю серьёзность, Джеми расслабленно повалился на свой тюфяк. – Значит, Шейлиреар соврал, что твоя мать мертва.
Слышать дружелюбие в словах мальчишки, обращённых к ней, оказалось слишком непривычно – и Таша не была уверена, что способна забыть пальцы на своём горле так же легко, как Джеми Сэмпер забыл о своём презрении к порождению Мирк.
– Иначе мы бы с тобой тоже сейчас не разговаривали.
– Как ей удалось уцелеть? И как она погибла… потом? Почему вы с сестрой остались одни?
Таша села на кресле с ногами, обняв руками колени.
Она не думала, что однажды ей придётся кому-то это рассказывать. Хотя бы потому, что если бы сама прочла эту историю в книжке, легко могла бы счесть её слишком сентиментальной.
– Что ты знаешь о том восстании? – спросила Таша, оттягивая момент.
– Твоя мать родилась в Ночь Середины Зимы, – с готовностью доложил Джеми, – а после Харта Бьорка наследница-оборотень народ не особо устраивала. Но королева не могла иметь детей, так что король Ралендон отстоял единственную наследницу. К тому же принцесса росла милой и доброй девочкой, и за семнадцать лет все немного успокоились, но потом Первый Советник короля заигрался в самодержавие… а, и Шейлиреар вступился за какого-то изменника, которого хотели повесить, и Советник именем короля отправил его в отставку… и налоги возросли, и неурожайный год приключился, и в стране ещё свирепствовала ведьмина лихорадка, а тут Ленмариэль выдали замуж за княжича Заречной и устроили пир на весь мир…
– Мама не хотела этого. Не хотела бы, если б знала, что творится за стенами дворца. Но ей никто ничего не говорил. Не решились тревожить душевный покой счастливой невесты. – Таша неподвижными глазами смотрела на стол. Королевская печать свергнутой династии тускло золотилась на вязаном белом кружеве. – И Шейлиреар до восстания ей нравился. До свадьбы на каком-то балу мама даже все версы с ним танцевала…
О том, что по всей стране целители сбивались с ног, а на кладбищах не хватало места, чтобы хоронить мертвецов, пока в королевском дворце подавали свадебный ужин на шестьсот гостей с сорока переменами блюд, Ленмариэль Бьорк узнала уже после восстания.
– А Шейлиреар и его сторонники, конечно же, не преминули её свадьбой воспользоваться, – закивал Джеми. – Подтолкнули людей к мятежу, мол, Бьорки пляшут на костях. А через три месяца после свадьбы его арестовали как бунтовщика, и жители Адаманта пошли штурмовать дворец, и…
– Она той ночью спала. Почти все спали. – Таша как будто снова увидела маму у окна своей спальни. В тот вечер, когда Мариэль застала дочь плачущей и наконец рассказала подлинную историю своей жизни, она почти весь разговор простояла к Таше спиной, и та могла лишь слышать голос – спокойный, равнодушный даже. Таша тогда не понимала: если всё это правда, как мама может быть спокойна?.. – Проснулась, когда мятежники уже штурмовали башню, где жила наследница с мужем.
Перед глазами плыли картинки, обрывки воспоминаний, которых она никогда не видела, но слишком живо представляла – и Таша, как и Мариэль в её памяти, всё говорила, говорила…
– …ты должна бежать.
– Я без тебя не уйду!
– Потому что я не хочу этого. Того, чего хотите вы. Я не хочу падения Шейлиреара. Не хочу быть королевой.
Сказать это оказалось куда легче, чем Таша могла предположить в мыслях. Если бы осмелилась.
Она так устала лгать, что говорить правду – в том числе самой себе – было так же приятно, как глотнуть ключевой воды после болотной жижи.
– Он лучший правитель, чем я когда-либо смогу стать. – С каждым словом становилось всё легче, так легко, что почти хотелось смеяться. – Трон – это не только корона, балы и красивые платья. Это ответственность, которую я принять не готова. Так же, как не был готов и не смог принять её мой дед.
– У вас будут советники. Помощники. – Алексас говорил почти бесстрастно. – Мы.
– И править будут они, а я буду при них кукольной королевой? Годной лишь на то, чтобы её дёргали за ниточки? – Таша всё-таки рассмеялась, колко и зло – так звенят друг о дружку осколки битого стекла. – Только в сказках истинный король живёт себе и не знает о своём предназначении, а потом вдруг исполняет пророчество, восходит на престол и правит так мудро и справедливо, как никто до него. Я – не истинный король. Я вообще не король. Меня не растили королём. Принцессой, способной блистать на приёмах, – может быть. Только это последнее, что мне нужно в этой жизни. – Она откинулась на спинку стула, улыбаясь Алексасу Сэмперу в лицо; каменные лица бывали выразительнее, чем его, пока он слушал её исповедь и отповедь. – Я не говорила вам, потому что это знание не даст вам ни-че-го. Я не примкну к Венцу. Я не буду рисковать собственной жизнью и жизнью сестры ради глупых несбыточных миражей, которыми живёте вы и ваши сообщники. Я не собираюсь играть роль, для которой не гожусь и о которой не просила.
Вот и всё. Выбор сделан. Ещё один мост сожжён. Ещё один поворот, куда её так старательно гнали, остался в стороне и растворился в тумане.
Осознание этого было таким же сладким, как то яблоко в карамели, вкус которого снова вспомнился ей: даже спустя годы, минувшие с тех пор, как Таша получила его из рук короля, которого должна была всей душой ненавидеть.
Они смотрели друг на друга, пока Таша не устала считать удары часов. Пока юноша напротив – всё с тем же непроницаемым лицом – не протянул руку туда, где на краю столешницы лежала его шпага.
За тем, как клинок с металлическим взвизгом выскальзывает из ножен, Таша следила неверяще. Хотя бы по той причине, что Алексас Сэмпер не казался ей полным идиотом, а только полный идиот решился бы угрожать ей сталью, когда за соседней стеной спит Арон. Но поскольку других причин, по которым он мог схватиться за клинок, Таша не видела, то всё равно вскочила из-за стола одновременно с ним.
Она попятилась, когда Алексас шагнул вперёд, огибая стол. Отпрянула, врезавшись в печку, когда он подался вперёд, сократив расстояние между ними куда быстрее, чем она могла предположить.
Разомкнула губы для крика.
– Моя королева…
Фраза была последней из всего, что Таша ожидала услышать – и воцарившуюся тишину нарушил мягкий звук приглушённого удара, с каким Алексас Сэмпер упал на одно колено.
– Моя королева. – Он положил клинок на левую ладонь. Чуть подкинув рукоять, которую держал в правой, перехватил лезвие возле гарды; когда серебристая сталь оказалась лежащей на его пальцах, протянул шпагу Таше на вытянутых руках – так, чтобы ей удобно было взять оружие за эфес. – Вы окажете мне честь, дозволив стать вашим рыцарем?
Её брови подлетели вверх, словно желая коснуться волос.
– Что?
– Ваш отец однажды сказал мне, что я стану славным рыцарем. Меньшее, что я могу сделать в память о нём – исполнить это обещание и служить его дочери. – Отблески света маслом разливались по блестящей полоске заточенного металла. – Скверный из меня будет сын и заговорщик, если я не оберегу наследницу тех, за кого мои родители отдали жизни. Раз вы не хотите примкнуть к Венцу, честь и бремя вашей защиты ложится на меня одного. Если вы согласитесь, я ваш, моя королева.
Сверху вниз Таша смотрела на него – столь серьёзного, каким она ещё не видела ни Алексаса Сэмпера, ни его брата.
Интересно, у Джеми спросили, желает ли он присягать порождению Мирк?..
– Я… не королева. Я не имею права этого делать.
– Не для меня. Вы дочь, внучка и правнучка королей. Законная принцесса. Единственная, кого я готов признать достойной короны. Принцесса-наследница имеет ровно то же право принять рыцарскую присягу, что король и королева. А смерть вашей матери делает вас королевой, пусть и некоронованной.
Она провела языком по сухим губам – быстро, по-кошачьи. Алексас Сэмпер ждал спокойно, держа клинок на недрогнувших руках: с тем же успехом его можно было вложить в ладони статуи.
Удержаться от искушения было трудно. Куда труднее, чем отказаться от недосягаемой короны. Хотя бы потому, что тоненький голосок в голове продолжал напоминать, как желала этого мама, и уж этой маленькой уступкой – принять присягу мальчика, знавшего её отца, получив ещё одного защитника, который ей так нужен – дочь могла бы её порадовать.
И ещё…
– Рыцарь обязан держать слово, данное госпоже. И прислушиваться к её желаниям, – сказала Таша. – Поклянитесь мне… поклянитесь, что если я это сделаю, вы никогда и никому не скажете, кто я.
– Клянусь. Честью своей и обоих родителей.
Он ответил, не задумываясь. И в сочетании со всем, что Таша успела услышать о его родителях – достаточно, чтобы понять, что Алексас Сэмпер клялся тем, чем действительно дорожил, – это заставило её всё же принять шпагу.
Оружие было куда тяжелее, чем казалось со стороны. Впрочем, любая власть со стороны кажется легче. Перехватывая эфес поудобнее, Таша лихорадочно вспоминала посвящения, о которых читала в книжках; жаль, в своё время не предположила, что заученный наизусть отрывок может пригодиться.
…что ты делаешь? Ты только что отреклась от права взойти на престол, от маминой мечты, от судьбы, от своего законного места…
…королева по крови, но не по жизни, не по взглядам, не по желанию…
…какое право ты имеешь…
Таша повела расправленными плечами.
Таша подняла голову.
Таша вскинула подбородок.
Кончик лезвия взметнулся вверх – и самообладание Её Величества Тариши Бьорк кристаллизировалось до алмазной твёрдости.
Для мамы она всегда была королевой.
– Слушай меня, рыцарь. Слушай заветы, что ты должен чтить. – Таша опустила шпагу, почти коснувшись ею тёмных кудрей на склонённой голове. – Честь и долг для рыцаря превыше всего. В сердце его чистые помыслы. Сила его помогает слабым. Гнев его карает злодеев…
Она не была уверена, что достоверно произносит церемониальные фразы, но Алексас не шелохнулся. Он держался так, словно его посвящала не смешная девчонка в льняных штанах, и вокруг была не избушка на болоте, а мрамор и свет, шелка и золото. Его вера вливалась в её пальцы через витую серебряную проволоку, обматывавшую рукоять, чтобы выплеснуться словами, всё увереннее слетавшими с губ – приходившими не столько из памяти, сколько из знания, что было глубже и старше памяти.
Возможно, такие вещи передавались вместе с королевской кровью. Если ты готов был принять это наследство.
– …меч его защищает невинных. Слова его всегда истинны. – Лезвие плашмя опустилось на левое плечо, скрытое тонкой белой рубашкой. – Поклянись, что никогда не коснётся твоего сердца жестокость, зависть, ненависть и иной гнев, кроме праведного. Поклянись, что не позволишь тени нечестивых чувств затмить твой разум. Клянись.
– Клянусь.
Клинок, взмыв в воздух, коснулся серебристой гранью другого плеча.
– Поклянись, что будешь мудрым, милосердным и справедливым. Поклянись, что будешь светочем во мраке для заблудших, и даже в кромешной тьме, когда все другие светила угаснут, свет в сердце твоём будет сиять. Поклянись, что будешь чтить заветы, что я дала тебе. Клянись.
– Клянусь.
Оружие поднялось и опустилось в третий раз.
– Поклянись, что будешь верен своей госпоже, почитать её и повиноваться ей, пока не освободит тебя от клятвы она… или смерть. А теперь – клянись.
– Клянусь, моя госпожа.
Таша протянула ему шпагу – Алексас взял её за лезвие, чтобы подбросить и ловко поймать за рукоять.
– Встань, мой рыцарь.
Он выбросил руку в церемониальном салюте, опустив клинок под наклоном вниз, чуть не коснувшись им пола у девичьих ног. Изящно выпрямив тонкий стан, поднялся, держа опущенную шпагу у бедра.
Когда Таша без замаха хлестнула его ладонью по щеке, Алексас с готовностью повернул голову, чтобы она не ушибла пальцы.
– Будь храбр, и пусть эта пощёчина станет единственным ударом, не заслуженным тобой, за который ты не потребуешь ответа, – сказала она. – Будь милосерден и умей прощать, будучи выше оскорбивших тебя. Твори мир, добро и справедливость, мой рыцарь, и да будут славны деяния твои.
Она отступила на шаг, пытаясь вспомнить, что ещё забыла сделать. Так и не вспомнив, застенчиво сцепила ладони за спиной.
– Дай-ка угадаю, – сказала Таша, когда Алексас вдруг зажмурился и, открыв глаза, не по-алексасовски часто заморгал. – Сейчас ты возмутишься, что твоего мнения никто не спросил.
Чарующее ощущение царственной самоуверенности, только что озарявшее мысли, исчезло до страшного быстро. Хотя страшнее было то, что оно вообще появилось – после всех яростных утверждений о Ташиной негодности в королевы.
– Вообще-то спросили… госпожа. Ну, вернее, я не возразил, потому что не хотел возражать. Или вы думали, Алексас настолько бессовестный, что решит присягнуть моим телом вопреки моим отчаянным воплям «не смей»?
– Вот только этого не надо. – Таша устало опустилась в кресло, где недавно сидел Джеми, запоздало вспоминая, что голубой мечтой мальчишки была карьера паладина. – Никаких «госпож». И «королев», и «вы». Даже «лэн», так и быть, можешь не добавлять. В конце концов, целых… два дня как вместе странствуем со взаимной неприязнью.
– Договорились. – Мигом растеряв всю серьёзность, Джеми расслабленно повалился на свой тюфяк. – Значит, Шейлиреар соврал, что твоя мать мертва.
Слышать дружелюбие в словах мальчишки, обращённых к ней, оказалось слишком непривычно – и Таша не была уверена, что способна забыть пальцы на своём горле так же легко, как Джеми Сэмпер забыл о своём презрении к порождению Мирк.
– Иначе мы бы с тобой тоже сейчас не разговаривали.
– Как ей удалось уцелеть? И как она погибла… потом? Почему вы с сестрой остались одни?
Таша села на кресле с ногами, обняв руками колени.
Она не думала, что однажды ей придётся кому-то это рассказывать. Хотя бы потому, что если бы сама прочла эту историю в книжке, легко могла бы счесть её слишком сентиментальной.
– Что ты знаешь о том восстании? – спросила Таша, оттягивая момент.
– Твоя мать родилась в Ночь Середины Зимы, – с готовностью доложил Джеми, – а после Харта Бьорка наследница-оборотень народ не особо устраивала. Но королева не могла иметь детей, так что король Ралендон отстоял единственную наследницу. К тому же принцесса росла милой и доброй девочкой, и за семнадцать лет все немного успокоились, но потом Первый Советник короля заигрался в самодержавие… а, и Шейлиреар вступился за какого-то изменника, которого хотели повесить, и Советник именем короля отправил его в отставку… и налоги возросли, и неурожайный год приключился, и в стране ещё свирепствовала ведьмина лихорадка, а тут Ленмариэль выдали замуж за княжича Заречной и устроили пир на весь мир…
– Мама не хотела этого. Не хотела бы, если б знала, что творится за стенами дворца. Но ей никто ничего не говорил. Не решились тревожить душевный покой счастливой невесты. – Таша неподвижными глазами смотрела на стол. Королевская печать свергнутой династии тускло золотилась на вязаном белом кружеве. – И Шейлиреар до восстания ей нравился. До свадьбы на каком-то балу мама даже все версы с ним танцевала…
О том, что по всей стране целители сбивались с ног, а на кладбищах не хватало места, чтобы хоронить мертвецов, пока в королевском дворце подавали свадебный ужин на шестьсот гостей с сорока переменами блюд, Ленмариэль Бьорк узнала уже после восстания.
– А Шейлиреар и его сторонники, конечно же, не преминули её свадьбой воспользоваться, – закивал Джеми. – Подтолкнули людей к мятежу, мол, Бьорки пляшут на костях. А через три месяца после свадьбы его арестовали как бунтовщика, и жители Адаманта пошли штурмовать дворец, и…
– Она той ночью спала. Почти все спали. – Таша как будто снова увидела маму у окна своей спальни. В тот вечер, когда Мариэль застала дочь плачущей и наконец рассказала подлинную историю своей жизни, она почти весь разговор простояла к Таше спиной, и та могла лишь слышать голос – спокойный, равнодушный даже. Таша тогда не понимала: если всё это правда, как мама может быть спокойна?.. – Проснулась, когда мятежники уже штурмовали башню, где жила наследница с мужем.
Перед глазами плыли картинки, обрывки воспоминаний, которых она никогда не видела, но слишком живо представляла – и Таша, как и Мариэль в её памяти, всё говорила, говорила…
– …ты должна бежать.
– Я без тебя не уйду!