– И чего ж ты тогда убежал? – спросила она, распахнула толстовку, по вспотевшей коже прошел холодок.
– Я заброшку обещал показать, а лезть ко мне не надо. – Костик дернул плечом и тут же обмяк, присел на корточки у колонны.
Кира провела ладонью по щербатому кирпичу и опустилась рядом.
– Нужно было так ему и сказать. А теперь он чувствует себя победителем. Это же такой тип характера. Долбаный достигатор. Для него в конфликте все, кроме прямой агрессии, – слабость.
Костик отвернулся к окну, шмыгнул носом. У противоположной стены было накидано битого стекла: кто-то развлекался, швыряя пивные бутылки. Наверное, целились в кривой отросток трубы, торчащей из ржавого щитка. От колонны уверенно несло мочой. Точно не собачьей. Кира держала равновесие, стараясь не завалиться набок, в эту грязь и вонь.
– Что ты вообще сюда ходишь? – не удержалась она. – Здесь же помойка.
Костик почесал ухо, красная мочка выглядывала из-под волос, подумал немного, подбирая слова.
– Ты просто не видишь, – наконец сказал он.
– Что? Упадническую красоту? Обреченный урбанизм? – Кира оперлась спиной на колонну, теперь они сидели так близко, что почти соприкасались плечами. – Знаешь, в конце 80-х Уильям Уайт снял документальный фильм про публичные пространства и новый урбанизм. Там в очень понятной форме объясняется, когда здание можно считать живым, а когда это просто строение. И его можно снести. Вот это, – она кивнула на гору битого стекла, – строение. Захламленное, заброшенное и загаженное. Когда его снесут, ничего не изменится. Вообще ничего, понимаешь?
Костик сдавленно хмыкнул, сдерживая то ли смех, то ли кашель.
– Ты просто не видишь, – повторил он.
– Да все я вижу! – Раздражение вспыхнуло жаром по щекам. – Думаешь, такой весь из себя андеграундный, водишь нас по своим владениям! А здесь места нет, где бы бомжи еще не ссали.
Костик медленно повернулся к ней. Их лица оказались на одном уровне. Бледную кожу Костика обсыпали мелкие веснушки, делая его почти трогательным. Только глаза у него стали злыми и взрослыми.
– Я пытаюсь вам показать. Но вы не видите. Грызетесь только. И ждете, что вас тут развлекать будут. А здесь не развлекаются, здесь живут.
У него сузились зрачки, дышал он часто и поверхностно, словно все еще бежал. Кира хотела отстраниться, но ноги затекли и отказывались слушаться. Она растянула губы в подобии улыбки.
– Хорошая тут жизнь, нечего сказать. Все удобства. И вид отличный.
Костик не ответил, но и глаз не отвел. Продолжал смотреть на нее, моргая так медленно, что еще чуть, и его можно было бы принять за спящего.
– Я серьезно, – сказала Кира, соображая, как бы встать, чтобы в коленях не щелкнуло. – Шляться тут, наводя жуть на любопытствующих, – это не жизнь.
И дернулась было подняться, но Костик схватил ее за локоть и притянул к себе. Запах детского мыла перекрыл вонь мочи и пыли.
– Всё жизнь, – прошептал он. – Даже смерть здесь – просто такая жизнь.
«Шизик», – отчетливо поняла Кира. Поехавший крышей. Окончательно свихнувшийся неврастеник. Повелся на страшные байки в сети, словил обострение, а они пытаются на его болезни выехать, фактуру подснять пожирнее. Успокоили совесть, мол, правила игры такие. Проводник водит и пугает, мы снимаем и пугаемся. Потом пожмем руки на выходе и разойдемся по домам как ни в чем не бывало. Ан нет. Ан – это самолет. Кукуха, что улетела от Костика прямо с края. Чтоб его!
Кира осторожно потянула локоть, высвобождаясь из цепких пальцев проводника. Никаких резких движений. Соглашаться и кивать. Перевести тему в безопасную плоскость и вернуться к Тарасу. Скорее вернуться к Тарасу. От острой, почти физической тоски по нему свело зубы.
– А где ты вообще живешь? – спросила Кира, придавая голосу максимальную ровность.
Костик глянул непонимающе.
– Ну, когда ты не здесь, то где? С родителями? Или, может, с девушкой?
Представить белесого проводника, возвращающегося из заброшки в уютную студию, обставленную светлой мебелью из «Икеи», было почти так же невозможно, как продолжать сидеть рядом с ним, делая вид, что это ничуть не жутко.
– С родителями, – нашелся Костик и расслабил плечи. – Мы на «Речном вокзале». Знаешь, там рядом с парком девятиэтажки серые? Вот там.
Кира улыбнулась так радостно, будто Костик предложил переписать на нее всю эту девятиэтажку.
– Там еще парк рядом, да? – подхватила она. – Хороший район, у меня там подружка живет. Она собаку в приюте взяла, вот гуляют там по утрам. У тебя есть собака?
Щеки у Костика порозовели. Говори с ним почаще нормальные люди, а не спитые до черноты маргиналы, может, и не так далеко улетела бы его кукуха.
– У меня морская свинка, – ответил Костик. – Точнее, морской свин. Зовут Геннадий. Мама назвала. А сестра зовет его Свистуном. Он очень громко свистит. Вообще он ужасно глупый, но мягкий. Мы к нему привыкли все.
– А папа как его зовет?
Костик отвел глаза.
– Папа ушел, когда сестре было три года. Так что никак он его не зовет.
И картинка сложилась. Костик с сестренкой кормят морковкой глупого свина Геннадия, пока мама батрачит на трех работах. А потом Костик уходит из дома, чтобы не сорваться, идет от «Речного вокзала» к Ховринке пешком, бьет тут бутылки о ржавую трубу. И верит, что хранит тайные знания сакрального места. Потому что больше ему просто не во что верить. А может, все совершенно не так. Киношная фантазия разыгралась. Но темные веснушки на прозрачной коже и вода в белесых глазах подтверждали все догадки.
– Сколько тебе заплатил Южин? – спросила Кира, не глядя на притихшего Костика.
Тот промолчал. В бумагах, что они подписали, был пункт о неразглашении финансовых условий съемки. Все продумал, сволота такая.
– Проси еще половину сверху. Понял?
Костик кивнул.
– Навешай ему на уши самой жути. Но не позволяй на себя давить.
Еще один кивок. Кира нащупала в кармане перцовый баллончик. С ним ей было куда спокойнее, но Костик беззащитно хлопал белесыми ресницами и вжимал голову в узкие плечи.
– Держи, – сказала она. – Пригрозишь ему, если совсем достанет. А на выходе отдашь мне. Договорились?
Не стала слушать слабые возражения Костика. Поднялась, в коленях хрустнуло. Протянула руку. Костик вцепился в нее. На ощупь его ладонь была мягкой и гладкой. Совершенно не сталкерская ладонь. Такой не будешь швырять кирпичи. Скорее гладить глупого свистуна Геннадия. Может, и не пропащий был их проводник, но становиться его психотерапевтом Кира не планировала. Только вывести к плиточной рекреации и сдать на попечение притихшему Тарасу.
Тот ждал их, наполовину высунувшись из пустой рамы. Кира махнула рукой, мол, все в порядке, и решительно шагнула к Южину, задумчиво ковырявшему приклеенный к стене плакат каких-то патлатых гитаристов – выцветших и изрисованных маркером в самых неприличных местах.
– Прикинь, что нашли, – сказал он, кивая на плакат. – Это же Guns N’Roses. Висят тут, наверное, с конца девяностых. Уже подсняли. Будет крутая вставка…
– Перестань его задирать! – сдерживая злость, сказала Кира.
– Кого? – Южин даже не повернулся к ней.
Все такой же лощеный и готовый к съемке, но удивительно вписывающийся в общий антураж. И от этого Кира разозлилась еще сильнее.
– Костю. И подначивать его не надо. Он нестабильный, понял? Правда верит во всю эту дичь. Или думает, что верит.
– А мне с этого что? – Южин отошел от плаката и лениво размял шею руками.
– Тебе абсолютно ничего. А мне его жалко.
– Ну если жалко, так отдай ему свой гонорар, – и осклабился, демонстрируя ровный ряд идеально белых зубов.
«Виниры, наверное, – не к месту подумала Кира. – Стоят как крыло от самолета».
– Как же ты задрал со своими деньгами, – не удержалась она.
– А ты сюда за идею пришла? – поинтересовался Южин.
– Нет, сюда я пришла заработать. – От злости у Киры даже язык онемел: Южин точно знал, куда целиться.
– Вот и работай, – сказал он. – Или не мешай своему дружку. От него хоть какой-то профит.
Кира все ждала, что сейчас у нее за спиной вырастет Тарас. Ей даже хотелось, чтобы тот схватил Южина за шиворот, хорошенько встряхнул и дорогие зубы стукнулись бы друг об друга, скалываясь по краям. Но в рекреации они с Южиным были одни. Кира выглянула наружу. Костик увел Тараса к лестнице и теперь светил там фонариком, показывая граффити на половину стены.
– Следующая остановка – Край, – паясничая, объявил Южин. – Хватит на меня крысить, хорошо? Пойдем лучше посмотрим, откуда стартуют местные летуны.
Он пролез через раму, стряхнул с куртки пыльную труху.
– Не смешно, – одернула его Кира. – Там вообще-то люди умирали.
– Я знаю, – глухо ответил Южин и пошел на свет фонаря.
А потом фонарь вспыхнул и погас.
ТАРАС
У Деточкиной всегда был неожиданный вкус. То она начинала носить льняные платья в пол, то выбривала висок, то ходила вся обмазанная блестками. Но пристрастия к парфюму, от которого в носу будто еж ворочался, Тарас за ней не отмечал. До сегодняшнего дня. Пока они сидели в фуд-корте «Флакона» – бургер с куриной котлетой у Тараса, веганский боул с тофу и авокадо у Деточкиной, – ее тяжелый, церковный даже запах смешивался с запахами людей и их пахучей еды. Но стоило выйти наружу, свернуть с шумной парковки, где слушали техно подростки в дорогих мешках-худи, как дышать стало абсолютно нечем. Словно оказался в душный полдень в очереди на причастие. Вокруг чадят свечи, бабки какие-то молятся, а ты стоишь и думаешь: если потеряю сознание, то мама и не заметит, так и будет тащить вперед, а толпа придержит с боков, чтобы не упал.
– Воздух-воздух, это земля, – позвала его Деточкина и оказалась совсем близко.
Вместо асимметричного платья на ней были широкие джинсы и спортивная куртка, а под ней полупрозрачный топ без лямок. И без лифчика. Тарас все не мог понять, отчего перехватило горло – от этого топа или от аромата старушечьей очереди в пасхальное воскресенье.
– Земля-земля, – подыграл Тарас. – Воздух слушает вас затаив дыхание.
Деточкина как раз подошла к кульминации захватывающей истории взаимоотношений известного режиссера и местечковой звезды инстаграма, которая из штанов выпрыгивала, только бы засветиться в его полном метре. Не было бы Тарасу так тяжело дышать, он бы проявил самый живой интерес, но Деточкина подбиралась все ближе. И полупрозрачный топ тоже.
– В общем, она в день постила по штук двадцать сторис, как они на Патриках зажигают и на Стрелке тусуются. А потом он в Нижний поехал на съемки. А она в Москве осталась. Патрики Патриками, а полный метр не тронь. Финита ля комедия, короче.
Тарас попытался улыбнуться и легонько отодвинулся. Они стояли позади бокового входа, опершись о длинный шлагбаум, выкрашенный в яркий фиолет. Деточкина придвинулась еще ближе. Глянула вскользь, взлохматила короткие волосы – все-таки стрижка ей удивительным образом шла.
– Я машину бросила через дорогу, – сказала она. – Поехали покатаемся? Можно до Останкинского сквера. Уточек покормим.