– Послушай… – начала Кира, не зная, что говорить дальше.

Но Катька ее перебила.

– Бьется? – спросила она с нажимом.

– Не чувствую, – честно призналась Кира. – Рано еще, наверное. Тебе надо к врачу…

Катька помотала головой.

– Если не бьется, значит, и не надо…

Оттолкнула Киру к двери.

– Без Костика тут не ходите, – предупредила она. – Жека вас сразу отыщет… Он злой, он шутить не будет. Поняла?

Кира растерянно кивнула, но Катька уже растворилась в темноте, только кирпичная крошка скрипнула под ногами.

– Кира!.. – позвал ее Тарас. – Ты где там?

Пальцы еще помнили острый ряд ребер под кофточкой Катьки. Кира сжала ладонь в кулак и пошла на голос.

До шестого они поднимались молча, только сопели натруженно. Ноги устали шляться по крошащимся ступеням. С каждым шагом воздух будто бы становился гуще. Кира хватала его ртом, старалась выдыхать носом, терла ямочку над губой, чтобы не расчихаться. Тарас снимал Южина со спины, как тот балансирует между тьмой провалов там, где перила выломали с мясом, и пыльным полумраком лестницы. Между пятым и шестым этажами обвалились ступени. Костик предупредительно взмахнул рукой, они остановились. Через перекрытия в дыру мерно капала вода. Собиралась выше последнего этажа и стекала вниз, на головы праздношатающимся идиотами. Таким, как они.

– Красиво, – задумчиво проговорил Тарас. – Постой тут, – попросил он Костика. – Снимем, ты хорошо контрастируешь, если подсветить.

Кира сама уже разглядела, что кадр и правда неплохой. Костик застыл над узким провалом. Кира перепрыгнула через обвалившуюся ступеньку, спряталась за косяком двери и включила фонарик. Контровый свет бил Костику в лицо, делая его тоньше и ломче. В кадре не было видно, как рассеянно он жмурится. Белесые ресницы слиплись, в глазах растворился последний цвет. Кира почувствовала, как онемела рука, которой она держала фонарь. То ли от усталости, то ли от взгляда проводника, абсолютно пустого, пугающе обреченного.

– Ты в порядке? – спросила она, когда Тарас выключил камеру.

Костик смотрел вниз, туда устремилась очередная капля. Не ответил. Кира хотела переспросить, но ее опередил Южин.

– Мы же на Край идем?

– Да, – чуть слышно прошелестел проводник.

– На тот самый? – с нажимом уточнил Южин.

– Да, – все так же безжизненно. – Он тут один.

Южин удовлетворенно кивнул. Кира заметила, как нервно он сжимает и разжимает кулак, на указательном пальце поблескивало кольцо, слишком большое, явно подаренное кем-то – очень уж ненадежно сидело оно, так и норовило соскользнуть.

«Опять потеряет. И будет вопить», – раздраженно подумала она.

– Нужна подводка, – вмешался Тарас. – А то ни черта непонятно. Что за Край такой, зачем мы туда премся.

– Давай тут и запишемся, – решил Южин. – Где мне встать?

Они замешкались. Кира огляделась в поисках фона, хоть немного отличающегося от надоевшего бетона и серости. Коридор шестого этажа тянулся все так же уныло. Где-то в глубине капала вода, и эхо разносило звук, множило его и несло все дальше и дальше. Кира посветила фонарем в одну сторону – сумрак нехотя расступился, оголяя все тот же серый бетон. Посветила в другую – там блеснуло что-то неожиданно-белое. «Скорлупа» – мелькнуло в голове, Кира шикнула сама на себя, пригляделась. Мелкая плитка покрывала три стены небольшой рекреации. От четвертой остались только выломанные рамы – между коридором и залом отдыха планировалась стеклянная перегородка, но стекла давно выбили и разнесли колкой крошкой по всему этажу. Плитки были сколоты, расписаны кривыми граффити – что-то про смерть и долг, которые нужно принять с честью. И про мужские половые органы, разумеется. Но фон определенно был лучше, чем все найденные до этого.

– Идите сюда! – позвала Кира, выглядывая из пустой рамы.

– Сюда! Да! Да! А! – откликнулось эхо.

На одно мгновение Кире показалось, что из лестничного пролета к ней выглянет кривобокая тень с крутящейся башкой. И наконец разглядит ее как следует. Все про нее поймет. Ухватит трусливую суть. И накажет. Сторож должен сторожить. От трусливых безбилетников вроде Киры.

А если не тень, так просто никто не выглянет на ее окрик. И нет никакого Тараса. И дурацкого Южина нет. И белесого Костика. Что она пришла сюда одна. А может, и не приходила. Может, она всегда здесь была. Или ее просто нет. Есть только эхо. Затихающее «да», подтверждающее самые жуткие мысли.

Но Тарас все-таки выглянул. Кира выхватила его лицо лучом фонаря. Всклокоченную бороду, припыленный чубчик сбитой прически, встревоженные глаза. И губы, пересохшие от пыли и ходьбы.

– Нормально все? – спросил он.

– Тут фон классный, давай здесь подводку снимем?

Тарас скрылся в пролете. Но тут же появился снова, подтягивая рюкзак на плечо. Южин шел следом, недовольно гримасничая.

– Надо у провала, – ворчал он. – Там драматичнее.

– Там темно, как в… – Тарас дернул плечом. – Темно, короче. Надо к свету.

От плитки, пусть грязной, но помнящей, что она была когда-то белой, и правда было светлее. Достаточно, чтобы картинка получилась четче. А драмы корявым граффити не занимать.

– Что говорить, знаешь? – спросила Кира, когда Южин залез в рекреацию через нижнее выбитое окошко.


– В общих чертах. Там шахта лифта, в нее сигают кто ни попадя. – Он глянул на Костика, топчущегося снаружи. – Подхватишь, если что?

Тот еле заметно кивнул. Говорить о сигающих с восьмого этажа он точно не хотел. Только Южин и не думал уговаривать, прислонился спиной к плиточной стене, чуть отставил в сторону ногу, уперся локтем в скошенный подоконник, помолчал немного, дожидаясь, пока Тарас выставит фокус, и начал говорить, будто весь день готовился к этому.

– Двенадцать жизней, – сказал он и выдержал достаточную паузу, чтобы слова набрали вес. – Столько, по легенде, местных жителей забирает Ховринская больница каждый месяц. Обвалы лестниц, тайные ловушки, торчащая из пола арматура. Любую смерть в этих стенах можно назвать несчастным случаем. Любую, кроме тех, что случаются на восьмом этаже южного сектора.

Южин оттолкнулся от стены и подался на камеру. Белые плитки за его спиной отражали свет, придавая кадру инфернальный оттенок, а Южину – неживую бледность, уходящую в синеву.

– Край. Так прозвали это место. – Он помолчал, размышляя, потом ухмыльнулся. – И больницу в целом, и пустую шахту лифта, прорезающую больницу с девятого по первый этаж. Никаких ограждений, никаких преград.

Кира обхватила фонарик двумя руками, чтобы свет не дрожал.

– В две тысячи пятом с края шагнул Леша Краюшкин. Ему было пятнадцать. Сколько безымянных жертв Ховринки было до него – неизвестно. Сколько после – не имеет значения. Место стало знаковым для любого, кто принял законы ХЗБ на веру.

Южин требовательно посмотрел на притихшего Костика. Тот тяжело сглотнул и отошел глубже в коридор. Кира отвела фонарик в сторону, чтобы от Костика в кадре остался один только силуэт, и Тарас медленно перевел камеру на него.

– Что ты знаешь о Крае? – спросил Южин, обращаясь к утонувшему в темноте проводнику.

Костик замешкался. Кира разглядела, как нервно он теребит мочку уха, будто ждет, что кто-то подскажет ему ответ. Пауза затянулась. Из ролика ее вырежут на монтаже. Но из пустынного коридора и плиточной рекреации нельзя было вырезать ничего лишнего, тревожного и мучительного. Ни секунды промедления и поиска слов.

– Край… – наконец прошелестел Костик. – Край на восьмом. Туда часто ходят, смотрят на стены. Надписей там много. И та. Главная. Она тоже там есть.

– Какая главная?

– Про больницу… – и снова сбился, откашлялся чуть слышно. – Больница – это край чудес, пришел в нее – и там исчез. Все про нее знают.

– И кто это сочинил? – не унимался Южин.

Голос у него стал холодным и отстраненным. Не интервью с проводником, а допрос с обвиняемым. Костик все тер ухо, прислушивался к несуществующим голосам в своей голове. Кире даже показалось, что она слышит их бормотание.

– Краюшкин и сочинил, – наконец ответил Костик. – Говорят, он местный был. Ховринский.

– И что это значит?

Костик сделал маленький шаг вперед и почти вышел на свет – лица еще не разглядеть, но глаза блеснули отчетливо.

– Значит, больничка тебя своим выбрала. И не отпустит. С ней останешься. Тут всегда будешь. Хочешь не хочешь, а будешь. Без вариантов.

Южин то ли хмыкнул, то ли откашлялся, но быстро вернулся к холодному тону допроса. Тарас уже понял, что беседу точно придется резать, слишком затянулась она, пошла не в ту сторону. Но перебивать заказчика – плохая идея, даже если заказчик этот генерирует несусветную дурь.

– Ховринские отсюда до конца не уходят. – В голосе Костика прорезалось раздражение.

– Или что? – резко спросил Южин. – Как Краюшкин? С восьмого этажа на первый по шахте лифта?

Костик судорожно втянул воздух, но промолчал. Его молчания было достаточно, чтобы закончить эпизод, но Южин решил дожать последним вопросом:

– А сам ты какой? Ховринский?

Костик дернулся, отпустил истерзанное ухо и поднял на Южина глаза, полные воды.

– Да пошел ты! – выкрикнул он и припустился по коридору в кромешную тьму.

Эхо подхватило последнее «ты», размножило его, потащило следом, тревожа залежи пыли и бетонной взвеси, спящей по углам. Тарас медленно опустил камеру, Южин застыл в окружении битой плитки. Шаги Костика затихали в глубине западного крыла. Кира выключила фонарик, сунула его в боковой карман рюкзака, брошенного на пол, и сорвалась с места до того, как Тарас успел ее остановить.

Тайны заброшенной больницы могли быть шуткой. Но малолетние суицидники на краю восьмого этажа – нет. И полные воды глаза Костика тоже.

«Стой! – хотела окрикнуть его Кира, но эхо караулило каждый звук. – Костя!» – рвалось из горла, но их шаги и без того оглушительно разносились по всему этажу.

Костик добежал до колонны, выложенной красным кирпичом, и остановился, тяжело дыша. Под курткой поршнями ходили острые лопатки. Сними ее – и увидишь, из каких косточек собрано хлипкое тельце.

Кира остановилась перед колонной, дождалась, пока Костик распрямится.

– Ты в порядке? – спросила она и поморщилась от того, как пластмассово это прозвучало.

Ты в порядке? Нет, я стою на шестом этаже заброшенной больницы весь в пыли и грязи. И дышу сквозь зубы, чтобы не разрыдаться. Ты в порядке? Нет, я убежал от идиота заказчика, который только и делает, что орет и требует жути, а ее здесь нет. Или есть? Ты в порядке? Нет, я говорю о подростках-самоубийцах как о чем-то нормальном. А это ненормально. Это страшно, горько и несправедливо. Они были юными, а стали мертвыми. Они были полными возможностей, а закончили на сыром бетоне. Так не должно было быть, но так было. Выходит, что ты не в порядке, да? Да, я не в порядке.

– Слушай, – попыталась исправиться Кира. – Южин – придурок. Давит на тебя, думает, если заплатил, то у него есть на это право.

– Есть, – отозвался Костик.

– Что есть?

– Право есть. Заплатил – получил. Он дал мне денег, я должен отработать.

Волосы на затылке Костика кудрявились, придавая проводнику неуместной женственности. Посмотришь, и будто девчонка лет пятнадцати стоит – одни углы да сколы. Но в ответе Костика было столько холодной отрешенности, что Кира почти перестала его жалеть.