– Денег.
Здесь уже Лужков не дал мне озвучить цифру, перебил сразу:
– Нет, денег не дам.
– Тогда здание, – предложил я ему тот вариант, за которым, собственно, и шел.
– А вот здание у меня есть! – просиял Лужков.
Он выделил нам роскошное здание – в Ильинском переулке, просторное, удобное, в отличном состоянии. Я даже отдал пару комнат «квартирантам» – молодому «Радио 101» во главе с Юрием Костиным. Сейчас он возглавляет компанию «Газпром-Медиа Радио», в которую входят девять радиостанций, а тогда будущий крупнейший радиохолдинг представляли всего несколько энтузиастов. Они попросили дать им возможность «пожить» на пустующих площадях – я дал. Разумеется, никакой арендной платы с них не брал. Это был всего лишь жест товарищеской помощи. Точно такой же жест, каким помогали мне.
До сих пор вспоминаю: сколько же людей поддержали мою идею частного ТВ! Сколько людей пришли мне на помощь! Они дарили свои идеи и силы, они давали возможность бесплатно крутить их фильмы – как Карен Шахназаров и Никита Михалков. Я всегда буду им благодарен.
Никита Сергеевич, правда, до сих пор на меня в обиде: я обещал ему передать часть акций ТВ-6 в обмен на его фильмы, но так и не передал. Не то чтобы не хотел – просто выяснилось, что обещал я то, в чем совсем не разбирался. Впрочем, мне повезло – кроме Михалкова, больше никому я акции не обещал, иначе список обидевшихся мог бы существенно возрасти.
Впрочем, акции были уже после – а пока я летел в Атланту на переговоры с Тедом Тернером.
– О, Эдуард, рад видеть! – Тед улыбнулся классической американской улыбкой: в начале 90-х мы этим улыбкам еще верили.
– Тед, и я рад видеть! – Моя улыбка была совершенно искренней.
Мы говорили с ним недолго – по российским меркам – и долго – по американским. Нам обоим был очень интересен проект частного ТВ в России. Мы оба понимали, что поодиночке его не вытянем. И мы оба чувствовали: нельзя продешевить.
В результате договорились, решив создать совместное предприятие, где 50 % акций принадлежало бы американской стороне и 50 % – российской.
50/50 – схема, которая не работает никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах. Точнее, она будет работать до первого же противоречия между партнерами. А оно возникает со стопроцентной вероятностью. И дальше – патовая ситуация. Никто не главный. Спорить можно до бесконечности.
Я тогда этого не понимал. Почему на такой вариант согласился Тед Тернер – большой вопрос.
Он отправил к нам десант – Стюарта Лори и Сиднея Пайка, своих опытных «волков», можно сказать – «волчар». Они представляли интересы Тернера и в CNN, и в Turner Broadcasting System. Он разрешил нам пользоваться библиотекой фильмов MGM – в те годы именно Тед владел ею. И мы, конечно, пользовались этим на полную кинематографическую катушку. Показывали классику Голливуда, мюзиклы с Элизабет Тейлор – те, что до нас вообще никогда в Советском Союзе не показывались: ни в кино, ни по телевизору. Наш канал тогда даже называли «кинобудкой». Но такой кинобудкой уж точно не стыдно быть.
Внешне все выглядело чудесно.
Внутри раздрай случался по самым невероятным поводам.
– Эдуард, у нас огромная проблема! – Стюарт Лори вошел в мой кабинет одновременно с собственным стуком. – В нашей компании – воровство.
– Что?! – Я вскочил со стула.
– Ко мне только что подошел мой помощник Джон. – Стюарт сжал кулак. – Он сказал, что утром поставил в общий холодильник свою кока-колу. И вот сейчас ее нет. Кто-то украл его кока-колу!
Я посмотрел на Лори. Дурака валяет? Ну правда же, наверняка валяет дурака. Как можно быть настолько шокированным тем, что кто-то выпил чужую кока-колу?
Нет. Он не валял дурака. Он действительно был шокирован. В его системе координат пропажа банки газировки из холодильника действительно была воровством.
– Стюарт, я разберусь, – пообещал я. – Прямо сейчас разберусь.
Собрал весь коллектив (благо он был совсем небольшим). Всеми силами стараясь не смеяться, сказал:
– Коллеги, у нас ЧП. Из холодильника пропала банка кока-колы, которую поставил туда наш американский коллега. Для него это уже воровство, и, уверен, мы должны понять его чувства.
– Это я… – Со своего места поднялся юный сотрудник, почти еще мальчик. – Я ее выпил… Я думал, она общая… Ну, для всех стоит – бери и пей.
Мальчика мы, конечно, не уволили. Строго-настрого запретили брать из холодильника чужую еду и питье. И со столов американцев – ручки, карандаши, скрепки – ни-ни.
Можно было бы, конечно, покрутить пальцем у виска и сказать: «Совсем, что ли, они с ума сошли?» – но я понимал – никто ни с какого ума не сходит. Это всего лишь разница менталитетов. И если мы хотим нормально работать, нам придется ее учитывать.
Хотя и мне самому порой было очень тяжело.
Сидней Пайк встретил меня в коридоре – как солнцем осветил. Улыбался самой американской из всех американских улыбок.
– Эд, я привез тебе огромный подарок из Атланты!
– Подарок? – Его брызжущая радость передалась и мне. – Какой, Сид? Чувствую, это что-то особенное.
– Не то слово, Эдуард! Я привез тебе Sezame Street!
«Улица Сезам» тогда была одной из самых популярных детских программ в мире. Как случалось с каждой хорошей программой для детей, смотрели ее и дошкольники, и школьники, и их родители. Соответственно, аудитория удваивалась (если не утраивалась – прибавьте еще бабушек-дедушек), а реклама детских товаров, которую ставили в сетку вещания рядом с такой передачей, вызывала многомиллионное «мам, купи!» – и это знали все маркетологи мира.
– Сид, как здорово! – Меня охватила волна радости. – Мы как можно скорее поставим программу в эфир!
– Нет, Эд, – Сидней рассмеялся, помахал рукой. – Я привез тебе формат. Ты можешь делать в России программу по типу «Улицы Сезам». Ты имеешь на это право. Понимаешь?
Я чувствовал себя индейцем, продающим Манхэттен за стеклянные бусы.
Формат? Сидней Пайк всего лишь привез мне формат? Да зачем мне его разрешение, за полгода мы и без него придумаем и сделаем отличную детскую передачу, не хуже «Сезама»! В России – в стране, где живет Ворошилов, создавший «Что? Где? Когда?», «А ну-ка, девушки!»; в стране, где родился КВН (первыми авторами были Сергей Муратов, Альберт Аксельрод и Михаил Яковлев) с его бессменным ведущим Александром Масляковым и режиссером Светланой Масляковой, – в НАШЕЙ стране нет специалистов по формату?! Да за кого Сидней нас принимает?
Я был страшно раздосадован.
На старте работы ТВ-6 мне остро требовались программы, которые я мог бы брать и ставить в эфир готовыми. Мне нужно было занять эфирное время новыми, качественными программами – и мы уже вовсю разрабатывали их с Иваном Демидовым и творческой молодежью ТВ-6. Но на подготовку программ нам нужно было время.
«Улица Сезам» – готовая, переведенная с английского на русский – отлично прикрыла бы нас. А делать ее с нуля… Тоже мне, подарок!
Ситуацию с «Сезамом» я мог бы списать на разницу менталитетов – собственно, на нее я и списал. Но в один не самый приятный день я узнал, что часть денег, которые ТВ-6 получает за рекламу, уходит прямиком в Атланту – даже не задерживаясь на счетах ТВ-6.
Рекламой в нашей телекомпании заведовал американец. И это было логично – в начале 90-х годов россияне были сущими младенцами в рыночной экономике и маркетинге.
Впрочем, не настолько уж младенцами: проблемы с бухгалтерией я обнаружил. Возмутился. Орал на Теда (тот уверял, что понятия не имеет об этом). Но каким-то шестым чувством осознал: придет время – и финансовое хамство американцев может сыграть нам на руку.
Переговоры о заключении договора шли тяжело. Мы уже давно работали вместе, американцы уже жаловались на выпитую кока-колу, российские сотрудники уже адаптировали их программы под наши реалии, а наши с Тедом Тернером подписи на договоре так и не появлялись.
Да и договор сам не появлялся. Над ним работала серьезная британская адвокатская контора, и с CNN, и с нами согласовывали каждую запятую, затем вносили правки и снова согласовывали. В какой-то момент мне стало казаться, что так будет всегда: мы работаем с Тедом, британцы согласовывают наш договор.
Но наконец-то итоговый вариант появился. Мы проверили все, что могли, – и я отправился в Атланту.
Это было событие мирового масштаба: в офисе Теда Тернера собрались журналисты, кажется, из всех известных мне информагентств.
Проходим в зал.
Садимся за стол.
Листаем договор.
Честно скажу: я не собирался вчитываться в каждую букву. Мне казалось, я уже выучил наизусть несколько десятков страниц этого текста – настолько долго тянулись согласования.
Поэтому договор я начинаю просто листать – и обнаруживаю, что на 19-й странице английский текст занимает больше места, чем должен. Я не могу понять, что там написано (юридический английский, как и юридический русский, – это особый язык, имеющий весьма опосредованное отношение к литературному), но чувствую: что-то идет не так.
– Переведите мне, пожалуйста, вот этот кусок текста, – прошу я, подзывая помощника.
– Эдуард Михайлович, прямо сейчас? – Помощники тоже чувствуют: события развиваются не по сценарию.
– Да, прямо сейчас. Пока не переведут, я ничего подписывать не буду, – произношу твердо – никто даже не пытается со мной спорить.
Переводят.
Если говорить простыми словами, лишний абзац гласил: американская сторона имеет право отказаться от исполнения любого из своих обязательств в случае, если сочтет это необходимым.
Это был договор рабства.
– Что?! – Я швырнул Теду лист бумаги. – Что это такое, Тед?
– Я понятия не имею. – Он выглядел растерянным. – Я сам первый раз вижу этот абзац.
– Кто его туда вписал?! – Мой голос звучал так громко, что, кажется, записывался даже на неработающие диктофоны.
– Это моя инициатива, – один из британских адвокатов шагнул вперед.
– Ты что, сука, делаешь?! – Я подскочил к нему, схватил за грудки…
Меня оттащили. Американцы уверяли, что они тут же, сию секунду выкинут этот абзац из договора. Извинялись. Клялись, что это недоразумение.
– Нет, – я положил ладонь на стол, – совместного предприятия CNN и ТВ-6 не будет.
Мы собрались – и улетели в Москву.
Из нашего московского офиса американцы тоже ушли довольно быстро. Они грозили мне чудовищными штрафами за неустойку и безнадежной порчей репутации.
– Тед, выписывай штраф, – сказал я Тернеру. – Но тогда я всему миру расскажу, как твои сотрудники воровали рекламные доходы ТВ-6 и отправляли их прямиком в Атланту.
– Жаль, что нам не удалось вместе поработать, Эдуард, – ответил Тернер.