– Ну и ну.





Глава 42





Март 1992 года, Рамсунн


«MIA. Missing in action[22]». Мел скрипел по доске, когда майор Феликс Гунн писал на ней эти слова узкими ровными буквами без наклона. Посмотрев на свое произведение, он повернулся к солдатам. Свет был приглушен, а за темно-синими шторами не было видно яркого зимнего солнца. Резкий свет от проектора разделил лицо офицера пополам.

– Три месяца назад Советский Союз распался, – сказал майор. – Сорок тысяч ядерных боеголовок, атомные подводные лодки и военные суда, химическое и биологическое оружие… – Кончиками пальцев он потеребил брови – … под чьим командованием? Кто их контролирует? – Майор Гунн сложил руки на груди поверх форменного кителя. – Хаос открывает новые возможности.

– Сунь-Цзы, – сказал лейтенант Фальсен.

Как и все остальные морские егеря, находившиеся в комнате, лейтенант был одет в синюю футболку отделения. Он не носил никаких отличительных знаков, и единственное, что отличало футболку офицера от других, это надпись на спине – Dirty Deeds Done Dirt Cheap[23]. Так звучала его философия войны.

– Верно, – безрадостно ответил майор. И, придвинув экран к доске, положил транспарант на стеклянную поверхность.

Проявилась мутная фотография со спутника. Аксель моментально узнал изображение. Фьорд Лица на Кольском полуострове, дислокация самой большой военно-морской базы Северного флота России. Страна атомных подлодок в каких-то пяти милях от норвежской границы.

– Вот здесь, – сказал майор Гунн и так сильно ткнул указкой в экран, что ударная волна покатилась по тундре… – здесь находится норвежский агент. Кодовое имя – Дикая норка. Пять дней назад он послал сигнал бедствия. С тех пор – тишина.

Он показал на точку в рукаве фьорда, на пару километров севернее подлодок в форме сигар.

– И отсюда отряд морских егерей должен будет его эвакуировать.

У каждого свои выражения, чтобы описать чувства, возникающие в подобной ситуации. Один из парней, находившийся этим холодным солнечным мартовским днем 1992 года в безликой комнате для собрания, младший лейтенант по имени Микаэль Морениус, позже сказал, что его передернуло. Другой описал это так, что у него будто сердце замешкалось. Сделало паузу перед следующим ударом. Это температура упала в комнате или пульс замедлился? В ушах загудело?

Акселю Тране показалось, словно кто-то прибавил звук. Будто усилился поток воздуха вентилятора из проектора и стал выдувать пыль из вентиляционных шахт, казалось, будто они все стали сидеть ближе друг к другу. Он почувствовал запах молока, которое сослуживцы пили на завтрак. Различил шум из их ноздрей, сразу же заметил пятна пота, которые их ладони оставляли на поверхности стола.

Дикая норка. Это не совсем почитаемое имя среди морских егерей. Дикая норка очень своевольная. Но в тоже время умеет приспосабливаться, самодостаточная, благородная и сообразительная. Аксель посмотрел на Эгона. Это будут они?

Майор прочистил горло.

– Операцию будет выполнять один патруль разведки. Остальные два патруля будут в боевой готовности с норвежской стороны границы. Командовать будем мы с лейтенантом Морениусом.

Тяжелой рукой он написал имена на доске.





Глава 43




Там, внизу, в машине сидел человек, или это просто игра воображения? Квадратным, желтым от никотина пальцем Леонид Гусев раздвинул створки жалюзи в стороны. Взглянул в узкую щелку. Чертовы уличные фонари. Из-за их отражения в стекле не видно было вообще ничего.

Он отпустил жалюзи и всем весом оперся о стену. Залез в нагрудный карман за пачкой и вытащил последнюю сигарету без фильтра. Даже это они не могут делать, чертовы норвежцы. Их табак пахнет мармеладными мишками, а на вкус – как лосьон после бритья. Разве это дерьмо не ядовито само по себе? Скоро придется распотрошить последнюю пачку, полученную от агента. «Собрание Блэк». Чтобы унять тоску по дому, усмехнулся про себя Гусев. С желтым фильтром. Он застонал.

Он и правда не мог понять эту страну. Богатейший народ в мире. Но наслаждаться своим блаженством они не в состоянии. Они просто-напросто не хотят этого. Как лемминги, они ищут обрыв, с которого можно сброситься. Расстройства желудка, социальный страх, искусственные подсластители и транссексуалы. Mindfulness[24]? Норвежцы в действительности ничего не знают о мучительной мимолетности этой жизни.

Он сильно откашлялся в руку перед тем, как зажечь сигарету. Рассмотрел ладонь. Мокрота с кровью. Сквозь табачный дым он оглядел тусклую комнату. Ему не нужно много, но это? Обитый тканью старый диван с торчащими перьями. Пара полок из Икеи с его книгами и газетами. Куча одежды. И за этим он сюда приехал? Вот это они могут ему предложить? Почему тот проклятый норвежский шпион не ответил на звонок? Он говорил, что дело не затянется, а прошло уже больше месяца. И Педер. Что за чертовщина там происходит? Куда подевался Педер?

Черт.

Гусев прекрасно помнил те черные годы. Месяцы без зарплаты. Дезертирующие солдаты. Потерявшие рассудок и попрощавшиеся с жизнью поцелуем с дулом автомата Калашникова. Ржавевшее оборудование, облупившаяся краска, и стыд. Стыд за то, что они проиграли. Красная армия, советские войска, самая мощная сила, какую когда-либо видел мир, сидела на бобах из-за своих же. Земля под ним треснула, и он поклялся, что никогда, никогда, он не проглотит снова такое унижение.

Но вот он стоит здесь. И снова чувствует, что земля задрожала.

Он провел рукой по небритой щеке. По голове. Торчащие патлы, которые еще крепко сцеплены с кожей, на ощупь были безжизненными. Пора что-то делать. Он больше не в силах сидеть тут, в холодной темной гостиной, в этом уединенном, забытом и блестящем ссаном городе, и ждать, пока другие решают его судьбу.

Значит, остается, наверное, только смерть. Лучше уже смерть, чем вот это. Но Леонид Гусев не хочет сдаваться без борьбы. Пусть он и покрылся морщинами и поседел, но есть еще порох в пороховницах. У старых волков он всегда есть.

Он зашел в спальню, отодвинул кровать в сторону и открыл чулан. Дверь была хороша замаскирована. Только тонкая щель вдоль стыка между досками выдавала, что за стенами что-то скрывается. Арендодатель рассказывал, что чулан использовали в качестве склада нелегальных газет во время войны. У Гусева тут висела военная форма и фуражка, а на полу лежало оружие.


Рукоятка пистолета ПСМ надежно чувствовалась в руке. Красиво изогнутый курок доставал почти до самого кончика короткого ствола. Гусев положил оружие в карман спортивных штанов и вышел.

В машине никого не было. Белая «БМВ» оказалась пуста. Совершенно обычная припаркованная машина. На заднем сиденье лежали цветы.

– Лилии, – пробубнил он про себя. Вернувшись на лестницу, он посмеялся над своей паранойей.





Глава 44




Кафа завела двигатель «Форда Эскорт». Фредрик наклонился вперед и стал растирать ладони друг о друга в попытке вернуть тепло в заледеневшие пальцы. Терпкий, сладкий вкус черной смородины еще остался на усах.

– Андреас звонил.

Машина с грохотом неслась по темной, местами асфальтированной, местами выложенной брусчаткой улице Мюнтгата, когда Фредрик перезвонил ему.

Андреас был возбужден.

– Мы нашли машину! «БМВ» Микаэля Морениуса! Можете подобрать меня?



Заехав за Андреасом, они взяли курс на Акерсбаккен, прямо к площади Александра Кьелланда.

Машину опознал полицейский патруль. Она стояла в самом низу склона. По пути туда Фредрик рассказал о встрече с Юдит Йедде.

– Я спросил ее о Педере Расмуссене, – сказал он.

– Вот как? – Андреас не смог сдержать раздражение в голосе, когда Фредрик упомянул это имя.

– Она сказала, что не знает, кто он.

– Я же говорил.

Но чем больше Фредрик размышлял об этом, тем большей уверенностью проникался. Было что-то в том, как она ответила. Иногда неважно, что человек говорит. Важно то, чего он не говорит. Ведь если она на самом деле хотела, чтобы убийство Микаэля Морениуса, того, кого она назвала своим другом и коллегой, раскрыли, почему даже не поинтересовалась, кто такой этот Расмуссен, о котором спросил ее Фредрик? Или Йедде – одна из тех редких агентов, лишенных любопытства? По ней не скажешь.

Но если Андреасу так докучает эта тема, Фредрик не будет продолжать.

– Морениус хотел проинформировать о чем-то политическое руководство в министерстве, – сказал он. – Самого государственного советника.

– Ммм, – пробормотал Андреас, доставая блокнот из кармана. – Я раздобыл то письмо с угрозами конференции. И черт возьми, не знаю, что тут и думать. «Отмените конференцию вооруженных сил. Опасно», – прочел он. – Написано от руки, что очень необычно для писем с угрозами. Изящные буквы, синей ручкой на белом листе. А содержание…

Он вздохнул.

– … Опасно? Соус беарнез опасный. Необозначенные пешеходные переходы и клещи опасны. Люди, которые пишут письма с угрозами, обычно как-то… стараются хоть немного нагнать страха.

Около «БМВ» их ждали двое полицейских. Один из них протянул Фредрику карманный фонарь.

– Мы приехали полчаса назад. Заказали эвакуатор. Машину открывать не пытались, – сказал один из полицейских, помятого вида парень с горящими глазами.

– Хорошо, – кивнул Фредрик и посветил в боковое стекло. Бардачок был открыт. На полу разбросаны несколько стаканчиков из-под кофе и обертка от шоколадки. На заднем сиденье он разглядел большой букет цветов, лилий и еще каких-то, которые он не знал.

– Лилии, – сказал Андреас с другой стороны машины. – Разве их не на похороны приносят?

– Ага, – ответил Фредрик.

– Так кого хоронят?

Фредрик вернул фонарь.

– Тяжелый вечерок?

– Сезон рождественских корпоративов, – ответил полицейский.

Больше Фредрику ничего не нужно было объяснять. Он и так знал, что еще до конца вечера этот увесистый фонарь будет использован для кое-чего совсем другого, а вовсе не для освещения брошенных машин на полутемных улицах.

– Езжайте, – сказал он. – Мы сами подождем эвакуатор.