– Тране так и не вернулся в Норвегию. Поэтому руководство решило, что он погиб. Что с ним случилось, был ли он в плену у русских, потерял ли память в результате контузии, или … – она пожала плечами. – …никто не знает. И то, что он объявился сейчас, было для нас таким же шоком, как и для вас.
Йедде взяла отчет.
– Его не существует, – сказала она.
– Значит… – начал Фредрик. Она не дала ему договорить.
– За этим случаем последовал дипломатический кризис. На наше счастье, Россию тогда лихорадило. У русских были другие проблемы, к тому же они нуждались в инвестициях на северной территории. Вся операция держалась в тайне, как из внимания к вовлеченной стороне, так и к самим морским егерям. Печально говорить это, но, к счастью, жизнь потеряли только солдаты.
Она сделала шаг назад.
– Надеюсь, это дало ответы на ваши вопросы. И объяснило необходимость держать все в тайне. Особенно в теперешние времена, когда тиканье часов судного дня вновь стало слышно.
Часы судного дня. Она что, пошутила?
– Русские зашуршали атомным оружием. Их истребители летают около наших границ, подводные лодки составляют карты наших вод, а в цифровом мире уже вовсю идет война. И агрессия только нарастает. Намного быстрее, чем вы можете себе представить. Как и во времена холодной войны, остается всего несколько минут до полуночи.
У нее на лбу появилась глубокая морщина.
– Не судите нас слишком строго. Наша работа – перевести эти часы назад.
Перед тем, как они расстались, Юдит Йедде спросила, можно ли ей получить перечень вещей, которые были у Морениуса, когда полиция нашла его.
– Те, которые вы уже конфисковали?
Она сжала губы.
– Вы ищете что-то особенное?
– Да.
– Что же?
Она не ответила. Только протянула руку на прощание. И Фредрик пожал ее.
– У Морениуса я видел две фотографии. На одной пожилой мужчина, на другой – девочка. Кто они?
Йедде посмотрела прямо на него.
– Этого мы не знаем.
– Педер Расмуссен, – сказал Фредрик. – Это имя вам о чем-нибудь говорит?
Он мог поклясться, что глаза Юдит Йедде забегали. Но она решительно закачала головой.
Некоторое время Кафа и Фредрик шли в тишине. Им обоим нужно было все переварить. Но когда они опять оказались под кленами на аллее, Кафа остановилась.
– Это объясняет, почему Эгон Борг не хочет говорить, – сказала она.
– Да. Наверное, объясняет.
– Но тебе не показалось, что она были чересчур открытой? – добавила она.
– Что ты имеешь в виду?
Кафа посмотрела на пар, исходивший из ее рта.
– Ну… она казалась очень хорошо подготовленной. А ведь они решились пойти на эту встречу всего пару часов назад. Обычно у меня хорошо работает интуиция на лицемерных людей, – произнесла она двусмысленно. – И сегодня это предчувствие не отпускало меня весь день.
Фредрик не знал. Но возможно Кафа права.
– Судный день, – фыркнул он. – Какие же претенциозные мерзавцы!
Глава 41
Март 1992 года, Рамсунн
Стаффан Хейхе. Аксель Тране смерил взглядом богатырского вида мальчишку, протянувшего ему неуклюжую ладонь. Он был на голову выше Акселя, мощного телосложения, но неловкий, как дошкольник с избыточным весом. Из-под берета винно-красного цвета торчали тонкие, желтые, как солома, волосы. На нежной коже лица не могло вырасти ничего, кроме редкого пушка, голос был высокий, и парень явно нервничал.
– Jag menade inget illa[18], — сказал Стаффан и моргнул, сдерживая слезу, когда понял, что Аксель не собирается отвечать на его рукопожатие. И его ладонь заблестела.
Они находились в зоне отдыха в кабинете лейтенанта Гудбранда Фальсена, в главном корпусе подразделения морских егерей в Рамсунне. На улице было темно, и Аксель смотрел на их отражение в окне. На снегоходе, где-то там, в темноте, лежала самка оленя. Стаффан Хейхе прибыл сюда только накануне вечером и утверждал, что хотел всего лишь ознакомиться с территорией. Со склона над дорогой на Тьелдея он увидел хромого оленя.
– Djuret visade tydliga tecken på smärta[19].
– И ты не заметил никакого присутствия человека? Ни Эгона, ни Акселя… – лейтенант решительно уставился на высокую фигуру, согласно покачавшую головой. – Тогда и успокоимся на этом. За время пребывания здесь у капрала, конечно, будет возможность освоиться. Полагаю, он все поймет.
– Naturligtvis[20], – произнес парень.
Хейхе говорил на каком-то своеобразном шведском. Певучем, плавном, со сливающимися гласными звуками, напоминавшем Акселю, скорее, диалект уединенных норвежских долин, чем государственный шведский, знакомый ему из телевизора. Готландский диалект, как он позже узнал.
Но хотя слова и звучали красиво, они резали ухо. Стаффан Хейхе следил за ним, когда он шел по следу оленя. Аксель был уверен в этом. А что еще хуже, он делал это через прицел заряженного ружья. Аксель отказывался верить в то, что швед его не видел. Просто отказывался, и все.
Так что же этот парень тут делает? Да, очевидно, что он еще очень молод. Акселю самому было двадцать четыре, а Стаффану Хейхе должно быть еще меньше.
– В том, что касается специализации, нам есть чему поучиться у шведов, – сказал Фальсен. Капрал Хейхе – снайпер из шведского Fallskjärmsjägerbataljonen[21]. Командование Вооруженных сил Северной Норвегии пригласило его к нам в качестве инструктора из гусарского полка Карлсборга.
Они ели молча, пока Эгон не поднял голову и не посмотрел на Акселя. В столовой они были одни.
– Что думаешь?
– Парень попал оленю в сердце с расстояния более тысячи метров, – угрюмо ответил Аксель.
Оружие, которое использовал шведский снайпер, PSG 90, обладает эффективной досягаемостью девятьсот метров.
– Так что пока не доказано обратное, я полагаю, что этот Стаффан Хейхе – подонок. Остроглазый и хитрый, чертов подонок.
Эгон издал короткий смешок, и это порадовало Акселя. Искра вот-вот снова вспыхнет в его товарище. В отделении их было всего пятнадцать человек. Они разделяли абсолютно все друг с другом. Они были братьями, одной семьей, хоть и такими разными, как и бывает во всех обычных семьях. Кто-то молчаливый, кто-то шумный, кто-то, как они, из лучших западных районов Осло, а другие из крошечных деревень, местечек типа Хаугсвера, Хаугесунда, Стокмаркнеса… да отовсюду. Их командир, лейтенант Фальсен, настоял, чтобы Эгон вернулся как можно скорее. К тренировкам, к болтовне, к природе. К парням.
– Ты звонил…
Да, Эгон звонил в Уллевол и сегодня тоже. Ничего нового. Состояние Сюзанны не изменилось.
Аксель наблюдал за Эгоном, пока тот толстым слоем намазывал на белый хлеб макрель в томате, красно-серую и вонючую. Эгон разрезал бутерброд пополам, вытер нож пальцами и облизал их дочиста.
– Что-то происходит.
Аксель поднял бровь.
– Этот швед вчера. А знаешь, кто приедет завтра? Бьерн Бакке.
– Бьерн Бакке?
– Ага.
Аксель тяжело сглотнул.
– Откуда ты знаешь?
– Лейтенант хотел, чтобы мы подготовились.
Это случилось через год после того, как Эгон и Аксель получили крылышки морских егерей. А Бьерн Бакке тогда еще только проходил курс. Бакке был упорным и терпеливым парнем, с телом, как банка пива, голым черепом и глазами бультерьера. Каждый раз, когда один из ребят бежал трусцой по длинной дороге и включал звонок на часах, означающий, что пора остановиться, Бакке отхаркивал мокроту и сплевывал на гравий.
К концу учебы, к последней адской недельке осталось всего шестеро парней. Измотанные, не выспавшиеся и на грани срыва от каждодневного недосыпания и бесконечного ора на них, они двигались по густому еловому лесу. И вдруг раздался шальной выстрел. Из винтовки AG3, принадлежавшей Бакке. Сначала он попытался отшутиться. Потом решил, что что-то не так с оружием. Затем заявил, что его толкнул один из напарников. Но Эгон, который был инструктором в группе, все видел. Когда раздался выстрел, рядом с Бьерном Бакке никого не было. После короткого собрания Бакке приказали паковать вещи и ехать домой. Выстрел был серьезным нарушением, но попытка переложить вину на других была непростительна. Эгон назвал его лжецом.
Последнее, что они слышали о Бакке – он пошел в военно-медицинскую школу Вооруженных сил.
– А что он тут будет делать?
– Военная медицина. Обучение.
– Вот как?
Эгон пожал плечами.
– Он стал сержантом. Теперь он вышестоящий.
Йедде взяла отчет.
– Его не существует, – сказала она.
– Значит… – начал Фредрик. Она не дала ему договорить.
– За этим случаем последовал дипломатический кризис. На наше счастье, Россию тогда лихорадило. У русских были другие проблемы, к тому же они нуждались в инвестициях на северной территории. Вся операция держалась в тайне, как из внимания к вовлеченной стороне, так и к самим морским егерям. Печально говорить это, но, к счастью, жизнь потеряли только солдаты.
Она сделала шаг назад.
– Надеюсь, это дало ответы на ваши вопросы. И объяснило необходимость держать все в тайне. Особенно в теперешние времена, когда тиканье часов судного дня вновь стало слышно.
Часы судного дня. Она что, пошутила?
– Русские зашуршали атомным оружием. Их истребители летают около наших границ, подводные лодки составляют карты наших вод, а в цифровом мире уже вовсю идет война. И агрессия только нарастает. Намного быстрее, чем вы можете себе представить. Как и во времена холодной войны, остается всего несколько минут до полуночи.
У нее на лбу появилась глубокая морщина.
– Не судите нас слишком строго. Наша работа – перевести эти часы назад.
Перед тем, как они расстались, Юдит Йедде спросила, можно ли ей получить перечень вещей, которые были у Морениуса, когда полиция нашла его.
– Те, которые вы уже конфисковали?
Она сжала губы.
– Вы ищете что-то особенное?
– Да.
– Что же?
Она не ответила. Только протянула руку на прощание. И Фредрик пожал ее.
– У Морениуса я видел две фотографии. На одной пожилой мужчина, на другой – девочка. Кто они?
Йедде посмотрела прямо на него.
– Этого мы не знаем.
– Педер Расмуссен, – сказал Фредрик. – Это имя вам о чем-нибудь говорит?
Он мог поклясться, что глаза Юдит Йедде забегали. Но она решительно закачала головой.
Некоторое время Кафа и Фредрик шли в тишине. Им обоим нужно было все переварить. Но когда они опять оказались под кленами на аллее, Кафа остановилась.
– Это объясняет, почему Эгон Борг не хочет говорить, – сказала она.
– Да. Наверное, объясняет.
– Но тебе не показалось, что она были чересчур открытой? – добавила она.
– Что ты имеешь в виду?
Кафа посмотрела на пар, исходивший из ее рта.
– Ну… она казалась очень хорошо подготовленной. А ведь они решились пойти на эту встречу всего пару часов назад. Обычно у меня хорошо работает интуиция на лицемерных людей, – произнесла она двусмысленно. – И сегодня это предчувствие не отпускало меня весь день.
Фредрик не знал. Но возможно Кафа права.
– Судный день, – фыркнул он. – Какие же претенциозные мерзавцы!
Глава 41
Март 1992 года, Рамсунн
Стаффан Хейхе. Аксель Тране смерил взглядом богатырского вида мальчишку, протянувшего ему неуклюжую ладонь. Он был на голову выше Акселя, мощного телосложения, но неловкий, как дошкольник с избыточным весом. Из-под берета винно-красного цвета торчали тонкие, желтые, как солома, волосы. На нежной коже лица не могло вырасти ничего, кроме редкого пушка, голос был высокий, и парень явно нервничал.
– Jag menade inget illa[18], — сказал Стаффан и моргнул, сдерживая слезу, когда понял, что Аксель не собирается отвечать на его рукопожатие. И его ладонь заблестела.
Они находились в зоне отдыха в кабинете лейтенанта Гудбранда Фальсена, в главном корпусе подразделения морских егерей в Рамсунне. На улице было темно, и Аксель смотрел на их отражение в окне. На снегоходе, где-то там, в темноте, лежала самка оленя. Стаффан Хейхе прибыл сюда только накануне вечером и утверждал, что хотел всего лишь ознакомиться с территорией. Со склона над дорогой на Тьелдея он увидел хромого оленя.
– Djuret visade tydliga tecken på smärta[19].
– И ты не заметил никакого присутствия человека? Ни Эгона, ни Акселя… – лейтенант решительно уставился на высокую фигуру, согласно покачавшую головой. – Тогда и успокоимся на этом. За время пребывания здесь у капрала, конечно, будет возможность освоиться. Полагаю, он все поймет.
– Naturligtvis[20], – произнес парень.
Хейхе говорил на каком-то своеобразном шведском. Певучем, плавном, со сливающимися гласными звуками, напоминавшем Акселю, скорее, диалект уединенных норвежских долин, чем государственный шведский, знакомый ему из телевизора. Готландский диалект, как он позже узнал.
Но хотя слова и звучали красиво, они резали ухо. Стаффан Хейхе следил за ним, когда он шел по следу оленя. Аксель был уверен в этом. А что еще хуже, он делал это через прицел заряженного ружья. Аксель отказывался верить в то, что швед его не видел. Просто отказывался, и все.
Так что же этот парень тут делает? Да, очевидно, что он еще очень молод. Акселю самому было двадцать четыре, а Стаффану Хейхе должно быть еще меньше.
– В том, что касается специализации, нам есть чему поучиться у шведов, – сказал Фальсен. Капрал Хейхе – снайпер из шведского Fallskjärmsjägerbataljonen[21]. Командование Вооруженных сил Северной Норвегии пригласило его к нам в качестве инструктора из гусарского полка Карлсборга.
Они ели молча, пока Эгон не поднял голову и не посмотрел на Акселя. В столовой они были одни.
– Что думаешь?
– Парень попал оленю в сердце с расстояния более тысячи метров, – угрюмо ответил Аксель.
Оружие, которое использовал шведский снайпер, PSG 90, обладает эффективной досягаемостью девятьсот метров.
– Так что пока не доказано обратное, я полагаю, что этот Стаффан Хейхе – подонок. Остроглазый и хитрый, чертов подонок.
Эгон издал короткий смешок, и это порадовало Акселя. Искра вот-вот снова вспыхнет в его товарище. В отделении их было всего пятнадцать человек. Они разделяли абсолютно все друг с другом. Они были братьями, одной семьей, хоть и такими разными, как и бывает во всех обычных семьях. Кто-то молчаливый, кто-то шумный, кто-то, как они, из лучших западных районов Осло, а другие из крошечных деревень, местечек типа Хаугсвера, Хаугесунда, Стокмаркнеса… да отовсюду. Их командир, лейтенант Фальсен, настоял, чтобы Эгон вернулся как можно скорее. К тренировкам, к болтовне, к природе. К парням.
– Ты звонил…
Да, Эгон звонил в Уллевол и сегодня тоже. Ничего нового. Состояние Сюзанны не изменилось.
Аксель наблюдал за Эгоном, пока тот толстым слоем намазывал на белый хлеб макрель в томате, красно-серую и вонючую. Эгон разрезал бутерброд пополам, вытер нож пальцами и облизал их дочиста.
– Что-то происходит.
Аксель поднял бровь.
– Этот швед вчера. А знаешь, кто приедет завтра? Бьерн Бакке.
– Бьерн Бакке?
– Ага.
Аксель тяжело сглотнул.
– Откуда ты знаешь?
– Лейтенант хотел, чтобы мы подготовились.
Это случилось через год после того, как Эгон и Аксель получили крылышки морских егерей. А Бьерн Бакке тогда еще только проходил курс. Бакке был упорным и терпеливым парнем, с телом, как банка пива, голым черепом и глазами бультерьера. Каждый раз, когда один из ребят бежал трусцой по длинной дороге и включал звонок на часах, означающий, что пора остановиться, Бакке отхаркивал мокроту и сплевывал на гравий.
К концу учебы, к последней адской недельке осталось всего шестеро парней. Измотанные, не выспавшиеся и на грани срыва от каждодневного недосыпания и бесконечного ора на них, они двигались по густому еловому лесу. И вдруг раздался шальной выстрел. Из винтовки AG3, принадлежавшей Бакке. Сначала он попытался отшутиться. Потом решил, что что-то не так с оружием. Затем заявил, что его толкнул один из напарников. Но Эгон, который был инструктором в группе, все видел. Когда раздался выстрел, рядом с Бьерном Бакке никого не было. После короткого собрания Бакке приказали паковать вещи и ехать домой. Выстрел был серьезным нарушением, но попытка переложить вину на других была непростительна. Эгон назвал его лжецом.
Последнее, что они слышали о Бакке – он пошел в военно-медицинскую школу Вооруженных сил.
– А что он тут будет делать?
– Военная медицина. Обучение.
– Вот как?
Эгон пожал плечами.
– Он стал сержантом. Теперь он вышестоящий.