Всеобщее юнкерское веселье не обошло и Куракина. Его сиятельство был пьян — не то, чтобы сильно, но походка и взгляд выдавали человека, для которого это заведение за сегодняшний вечер явно стало уже не первым.

И, пожалуй, даже не вторым.

И какой черт притащил его именно сюда? Неужели из всех мест в центре города, где можно продолжить банкет, нельзя было выбрать другое?

— Горчаков! Доброй ночи, любезнейший, доброй ночи…

Куракин сразу же заметил меня. А может, где-то успел то ли заметить, то ли услышать, что мы всей компанией направляемся сюда. И тут же двинулся следом — не иначе, чтобы в очередной раз напрашиваться на неприятности. В каком-то смысле история повторялась: он привел свою компанию, а я был со своей. Не столь многочисленной — зато преданной и отважной.

Только на этот раз стены училища и воля ротных командиров, беспощадно каравшая нарушителей внутреннего устава, оказались далеко.

— Сиди тихо, — процедил сквозь зубы Иван. — Не нарываемся, господа офицеры…

— Милостивый государь не изволит поздороваться?

Куракин навис над нами, опираясь обеими руками на спинку моего стула. Первой мыслью было без лишних разговоров пробить ему в челюсть, но я сдержался: все-таки за драку в увольнительной наверняка достанется всем. И если меня хоть как-то прикроет фамилия и происхождение, Иван, Богдан и остальные могут и вовсе вылететь из училища.

— Доброй ночи, князь, — сухо проговорил я.

— Ну, спасибо, хоть признал. — Куракин легонько хлопнул меня по спине. — Это твое ведро с болтами на улице?

Показушная любезность облетела с его сиятельства, как пожухлая листва с дерева.

— Сам ты ведро с болтами. — Богдан развернулся на месте. — Отличная тачка!

— Ну да, слышал, конечно же. Отечественный двигатель, сделано в Петербурге, — усмехнулся Куракин. — Еще и девка-конструктор. Ты бы хоть врал поубедительнее, Горчаков.

— Осторожнее, князь. А то могу рассердиться.

Я поднялся со стула. Неторопливо, вальяжно — чтобы никому не взбрело в голову, что я собираюсь броситься в драку. Но Куракинская шайка тут же подобралась. Несколько человек отступили на пару шагов, а остальные подняли руки, готовясь в случае чего прикрыться Щитами.

Похоже, я уже успел заработать авторитет опаснейшего мордобойца. Да и мои магические способности вряд ли оставались секретом хоть для кого-то в училище.

Но Куракина не испугало ни то, ни другое.

— Ну рассердишься, — отозвался он. — И что? Потребуешь сатисфакции?

— Нет. — Я пожал плечами. — Просто выкину отсюда. Сначала тебя, а потом всех твоих хмырей.

— У-у-у-у… — протянул за моей спиной Богдан. — Сурово, княже.

Я понемногу тоже начинал заводиться. Голос рассудка убеждал, что Куракин не стоит и трети неприятностей, которые я непременно доставлю всем своим товарищам. Но теперь к нему примешивалось настойчивое желание поставить зарвавшегося князька на место.

Раз уж пока не могу добраться до его легендарного родственника.

— Твое корыто хоть едет? — Куракин склонил голову набок. — Или вокруг него народ пасется только потому, что ты девку красивую тогда привел?

Я тут же вспомнил вечеринку в “Кристалле”. Определенно, тогда Настасьиному творению уделили достаточно внимания. Но куда больше досталось самой деве-конструктору. Столичный молодняк оценил занятную новинку — но скорее как что-то экзотическое и занятное, чем серьезного конкурента американским железным монстрам или хотя бы “Волгам” с “АМО”. Видимо, с продвижением идеи в массы я все-таки промахнулся.

Идея созрела мгновенно.

— Едет. — Я посмотрел Куракину в глаза. — Еще как едет. А ты что же? Пешком пришел?

— Не пешком.

Его сиятельство хищно оскалился. Видимо, он уже смекнул, к чему я клоню — и не имел никаких возражений.

— Ну так чего языком трепать? — Я сложил руки на груди. — Давай до Дворцовой и обратно. Сам узнаешь, что у меня за корыто.

— Принято! — ухмыльнулся Куракин. — Ящик шампанского на то, что я вернусь раньше.

— Два ящика. — Я огляделся по сторонам. — Его сиятельство сегодня угощает.

— Гонка! — радостно завопил Богдан, вскакивая со стула. — Пять рублей на князя… В смысле — который Горчаков!

— Да хрен тебе, чучело, — отозвался кто-то из Куракинской свиты. — Двадцать на нашего!

Дело стремительно принимало серьезный оборот. Полтора десятка голосов орали наперебой, взвинчивая ставки до каких-то совершенно неприличных сумм. Высшие силы никак не могли не вмешаться в такое безобразие.

И вмешались.

— Господа юнкера, я попрошу вас! Не позорьте гордое звание пехотного офицера. Прекратите бардак! — громыхнул Подольский — и, сделав театральную паузу продолжил: — Все ставки сообщайте мне лично… И Бога ради, делайте это тихо — мы все-таки в приличном заведении!


Увещевание подействовало — молодые, унтеры и благородные подпоручики тут же убавили громкость, а хозяин оккупированного нами кабака скрылся обратно за стойку. Пару минут назад он наверняка уже прикидывал, когда именно вызывать городовых: до того, как мы с Куракиным примемся бить друг другу лица — или все-таки после. Но внезапное пари сулило его заведению немалую прибыль.

Правда, оплачивать все это счастье придется мне… если проиграю.

— Сашка, не дури, — проворчал Иван мне в ухо. — Если узнают…

То кое-кто вылетит из императорской армии без выходного пособия. А остальные загремят в наряд до третьего курса включительно. Значит, нужно просто обставить Куракина, пролететь по ночному городу до Зимнего, развернуться — и вернуться обратно, не попавшись городовым. И, желательно, еще проделать все это так, чтобы не узнал дед.

Всего-то на всего.

— Княже, не подведи! — прошипел Богдан, хватая меня за локоть. — Я на тебя двадцать рублей поставил!

— Спокойствие, юнкер Бецкий. — Я неторопливо направился к выходу. — Твои капиталы в надежных руках.

Куракин был не из тех, кто скромничает и скрывает семейное богатство. И я уже не раз видел его машину — “Форд Мустанг”. Прошлогодняя модель, вышедшая из ателье знаменитого Кэролла Шелби с пометкой “Гран Туризмо”. Алый стальной кузов, три двери и вытянутый капот — как и положено породистому зверю из Штатов. Одна летящая галопом лошадь на хромированной ребристой решетке радиатора и еще почти три сотни — под капотом, в восьмицилиндровом двигателе объемом в двести восемьдесят девять американских дюймов. Опасная игрушка.

Но не опаснее моей.

Когда я вышел на улицу, Куракин уже успел завести “Мустанга” и вовсю разогревал двигатель. Видимо, несмотря на все нелестные эпитеты — вроде ведра с болтами — он все-таки побаивался, что Настасьина бричка окажется не по зубам даже “американцу”.

Я неспешно дошел до машины и тоже запустил мотор. Семилитровый монстр отозвался мерным рычанием. Могучим, но уже совсем не таким громким, как раньше — Настасья, наконец, поставила глушитель.

— Ну что, красавица? — Я провел ладонью по ребристому колесу руля. — Покатаемся?

Народ вокруг уже вовсю предвкушал редкое даже для Петербурга зрелище — гонку двух мощных автомобилей. То ли с тех пор, как я едва не убился об столб, столичные городовые как следует закрутили гайки, то ли мой пример вправил мозги местным мажорам — с лета я почти не слышал ни о чем подобном… И вот теперь мне предстояло вновь нарушать и спокойствие, и правила дорожного движения.

— Разойдись! — рявкнул на всю улицу Подольский, узурпировавший должность распорядителя всего непотребства. — Господа юнкера — прошу на старт!

Мы с Куракиным осторожно тронулись, вырулили на дорогу и выстроились по линии, наскоро нацарапанной на асфальте куском кирпича. Маршрут уже успели обсудить внутри: нам предстояло выбраться на набережную, проехать у Петропавловской крепости, свернуть на мост, оттуда на Миллионную, промчаться вдоль Зимнего через площадь, по Васильевскому острову мимо стрелки, потом на Биржевой — и вернуться обратно. Километров пять, не больше — почтенная публика вряд ли успеет заскучать. Но все же достаточно, чтобы показать, у кого здесь мощнее движок… и руки растут из нужного места.

— Думаю, не нужно объяснять будущим благородным подпоручикам, что вам обоим следует справила приличия, — снова загорланил Подольский. — И тот, кто посмеет нарушить… Что за?..

Последние слова относились к чему угодно — но уж точно не к нашей четырехколесной дуэли. Судя по тому, как господин благородный подпоручик вытянул шею и уставился куда-то, самое интересное происходило у меня за багажником.

Я не успел даже обернуться. Круглые фары мелькнули в зеркале справа, и через мгновение серебристая машина аккуратно, но резво встала рядом со мной. Ровно, прямо по линии.

Бампер в бампер.

То ли у нее были слегка затемнены стекла, то ли не хватило света фонарей — я так и не смог разглядеть, кто внутри. И не я один: столпившиеся вокруг господа юнкера изо всех сил таращились, но, похоже, видели не больше моего.

Впрочем, у невесть откуда взявшегося ночного гостя явно не было в планах томить нас в неведении: не успел я как следует рассмотреть саму машину, как дверь со стороны водителя приоткрылась.

И на асфальт ступила изящная ножка в красной туфельке.





Глава 22




— Да какого?..

Я не успел выйти — Подольский подскочил раньше, и теперь все события разворачивались прямо у меня за пассажирской дверью справа. И оставалось только наблюдать, как благородный подпоручик помогает выбраться из машины незнакомой красотке.

Нет… Очень даже знакомой. На этот раз ее сиятельство изволила появиться не в любимом черном цвете, а в алом. Но, разумеется, платье снова оказалось настолько коротким, что господа юнкера дружно уронили челюсти на асфальт. Некое подобие хладнокровия сохранили только Иван с Богданом. И если первый почти не изменился в лице, то второй явно просто прикрылся, натянув фирменную широченную улыбку.

Уж что-что, а появиться эффектно Гижицкая умела, как никто другой.

С нашей последней встречи она чуть укоротила волосы, сделав модную в этом сезоне чуть вьющуюся и нарочито-растрепанную укладку, но, разумеется, осталось самой собой. Роковой красавицей с почти-скандальной репутацией, менталистом, владелицей двух или трех популярных столичных заведений, хранительницей чужих и собственных тайн. Женщиной, от которой буквально исходила волна притягательности такой силы, что я не удивился бы, начни вдруг в машинах и домах лопаться стекла. Или если бы кто-то из господ юнкеров бухнулся перед Гижицкой на колени, выпрашивая хотя бы один только взгляд.

А сегодня ее сиятельство, похоже, решила заделаться еще и уличной гонщицей.

— Отличная ночь, милостивые судари. В самый раз, чтобы немного прокатиться.

Говорила Гижицкая негромко — но слышали все: на улице воцарилась тишина, которую нарушал только рокот моторов машин. А господа юнкера молча пялились на невиданное чудо, пока Подольский, наконец, не нашел в себе силы выдавить хоть пару слов.

— Кажется, у нашего маленького пари… новый участник, — пробормотал он. — Но видите ли, ваше сиятельство, у господ юнкеров… скажем так, личное дело. Наша маленькая partie a deux. В некотором роде дуэль, в которую не следует…

— Ставки уже сделаны, не так ли? — Гижицкая усмехнулась и каким-то непостижимым образом посмотрела на высоченного Подольского сверху вниз. — Неужели здесь не найдется место для еще одной машины?

— Но, ваше сиятельство…