— А к кому? — спросил Хамза.
— К гипнотизёрам, к настоящим. К практикующим. Которые это знают и умеют. Они, возможно, смогут из парня этого вытащить всё, что ему известно. А я психиатр. И с гипнозом я знаком факультативно. Я предупреждал. Да?
— Да, — вздохнул Хамза.
— Я тебе ещё нужен?
Кажется, он очень хотел отсюда уйти. И как можно скорее. Хамза покачал головой. Не нужен.
— Проводишь меня? — спросил толстяк.
Хамза понял, что дело тут не в обычной вежливости. Он не ошибся. Когда они вдвоём с толстяком вышли из офиса, тот вдруг сказал, предварительно оглянувшись по сторонам и убедившись, что их никто не слышит:
— С ним что-то не то, поверь! Я глаза его видел! У него в мозгах шурум-бурум! И когда в его башке пружинка какая-то соскочит…
Замолчал, только покачал головой.
— Думаешь, что действительно может убить? — мрачно уточнил Хамза.
— Я тебе дам один совет. И будет лучше, если ты сделаешь, как я скажу. Сообщи об этом парне куда следует. В прокуратуру, в милицию, в ФСБ… Хоть даже самому президенту. Сними с себя ответственность. Потому что если у него пружинка соскочит и он пойдёт убивать, а ты об этом знал, но не сообщил — это одно. А вот если сообщил — это уже совсем другое.
— А если тут какая-то ошибка и он вовсе ни при чём?
— А если при чём? — вопросом на вопрос ответил толстяк и посмотрел печально. — Тебе его жалко? А себя не жалко? Ну, не повезло парню. Зомбировали его. Превратили в идиота. Он сам пускай со своими проблемами разбирается. Ты-то тут при чём?
* * *
Хамза отправил Лапутина, чтобы поговорить с Китайгородцевым с глазу на глаз.
— Это врач, — сказал Хамза. — Психиатр. Он толковый. Уже не один раз выручал меня.
Китайгородцев молчал, смотрел выжидательно. Понимал, что это только вступление к разговору.
— Но по гипнозу он, конечно, не специалист, — сказал Хамза. — Будем искать гипнотизёра. Настоящего. Потёмкин этот, кстати, где?
— На гастролях.
— Далеко?
— Сейчас он за Уралом, в Тюменской области.
— Далеко, — оценил Хамза. — Попробуем отыскать кого-нибудь здесь, в Москве.
— Зачем?
— Будем разбираться, Толик. Тухлая какая-то история. Я подтяну врачей, может, они что-то толковое подскажут. Покрутят тебя так и эдак.
— Сколько же они меня будут крутить? — хмурился Китайгородцев.
— Им виднее, — с неискренней беспечностью сказал на это Хамза.
— Вы хоть понимаете, что времени почти что нет?
— Почему? — озаботился Хамза.
И снова это выглядело так, будто он дурака валяет.
— Никто не знает, что будет шестнадцатого числа! Если это правда… То, что мне сказали… Что я буду убивать… Я пойду убивать! Все эти учёные меня будут изучать да обследовать, а меня шестнадцатого вдруг перемкнёт, я их раскидаю, как щенков, и пойду искать Лисицына!
Самого Китайгородцева такая перспектива, похоже, очень пугала. Ужасно чувствовать себя запрограммированным роботом и подозревать, что сам ты над своими поступками не властен.
— Это мы учтём, конечно, — деловито кивнул Хамза. — Подстрахуемся. Закроем тебя надёжно на эти дни. Чтобы ты не начудил, ежели чего.
— Вы сами в это верите?
— Во что? — спросил Хамза.
Точно, валял дурака.
— В то, что это гарантирует Лисицыну безопасность! — зло сказал Китайгородцев. — Знаете, что Потёмкин мне сказал? Что он ничего не может обещать! Никто не может гарантировать того, что всё обойдётся! Я шестнадцатого могу быть под замком и вести себя, как пай-мальчик! А семнадцатого, когда меня выпустят из-под замка, я пойду к Лисицыну и всё равно его убью! Я его и через год могу убить, вот ведь какая штука!
— В таком случае надо милицию и прокуратуру подключать. Дело-то серьёзное. И ещё, я думаю, пора поставить в известность самого Лисицына. Оно ведь его напрямую касается, как ни крути.
— Вы это серьёзно?
— А ты как думаешь? — спросил Хамза.
Китайгородцев смотрел в его глаза и не мог понять, что такое с шефом происходит. Умный мужик, Китайгородцев не раз в этом лично убеждался, а тут простых вещей не понимает — того, что сплошную ахинею он несёт и ничто из вышесказанного не поможет ни Китайгородцеву, ни Лисицыну.
— Есть ещё один вариант, — сказал Хамза. — Взять в оборот этого Михаила.
Китайгородцев вдруг подумал, что ради одной этой фразы весь разговор и был.
* * *
В загородный дом отправились втроём: Хамза, Китайгородцев и Лапутин. Ничего не обсуждали, просто сели в машину и поехали. Китайгородцев не представлял себе, что они будут делать, когда приедут на место, а спросить что-либо у Хамзы он не решался.
Машину вёл Лапутин, Китайгородцев сидел впереди, а Хамза по-хозяйски расположился сзади. И хоть бы кто слово проронил. Не меньше часа проехали, когда Хамза вдруг подал голос.
— Браслеты взял? — спросил он.
— Взял, — коротко ответил Лапутин.
И дальше снова ехали молча.
А Китайгородцеву этот короткий диалог всё объяснил.
* * *
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Взять в оборот Михаила» — это означает совсем не то, что я сначала подумал, когда мы туда отправлялись. Я думал, что это просто поговорить. Ну, припугнуть его, возможно, куда же без этого. Только Хамза раньше меня понял, что это пустой номер. Нет ничего у нас на Михаила. Прав Хамза: тухлая история. Нечего Михаилу предъявить и ничем ты его не испугаешь. Скажет, что не знает ничего, а дальше сами разбирайтесь. И даже если я шестнадцатого этого бедолагу Лисицына грохну, с Михаила взятки гладки. Гипноз к делу не пришьёшь. Никто с подобным, может быть, никогда и не сталкивался, так что следствию, чтобы не попасть впросак, лучше и удобнее иметь дело со знакомыми материями. Есть убийца… а это я… вот с него и спрос… с меня, в общем. И Хамза хочет взять в оборот Михаила по самому жёсткому варианту. Не пугать, а действовать. Браслеты — для чего? Допрос с пристрастием? Всё равно никаких гарантий. Хамза не может этого не понимать. Хоть какая-то гарантия — только в том случае, если все эти дни Михаил будет на расстоянии вытянутой руки, фигурально выражаясь. И если я шестнадцатого слечу с катушек — вот тогда у Михаила и начнутся настоящие неприятности. Тот самый жёсткий вариант. Мы едем не поговорить. Мы едем для того, чтобы взять его в заложники. Я на сто процентов уверен в том, что это так. Я знаю Хамзу. Он своих не сдаёт. Ни разу не было такого, чтобы сдал. И он Михаилу объяснит, что с ним будет, если я шестнадцатого пойду Стаса Лисицына мочить. И сейчас я не очень верю в то, что он всерьёз говорил про врачей, про милицию и прокуратуру. Говорю же — он не сдаёт своих. Тогда зачем сказал? Что это может означать? Не понимаю! Но что-то же он имел ввиду? Зачем-то говорил? Загадка!»
* * *
Хотя Китайгородцеву уже не раз приходилось ездить по этой лесной дороге, сейчас она казалась ему незнакомой. Деревья сбросили листву, на землю лёг снег — картина изменилась до неузнаваемости.
В свете автомобильных фар проявился из темноты полуразрушенный домик отсутствующей охраны, а дальше уже была двухкилометровая узкая дорога, которая должна вывести прямо к дому, и на этой усыпанной снегом дороге чётко пролегли колеи от автомобильных шин. Было заметно, что редко здесь проезжают машины.
Когда деревья расступились, открыв взорам обширную заснеженную лужайку, Китайгородцев не смог сдержать возгласа удивления: дом, который он привык видеть безжизненным и мрачным, был ярко освещён. У высокого крыльца стояли две машины.
— У них, похоже, гости, — процедил Хамза.
Гости — это плохо. Это помеха. Китайгородцев понимал.
Подъехали ближе.
— Здесь Лисицын, — определил Хамза.
Точно: стояли знакомые «Бентли» и «Лендровер».
Час от часу не легче.
Возле машин никого не было. В машинах тоже.
— Пошли! — скомандовал Хамза и стал первым подниматься по ступеням.
Лапутин и Китайгородцев последовали за ним.
— К гипнотизёрам, к настоящим. К практикующим. Которые это знают и умеют. Они, возможно, смогут из парня этого вытащить всё, что ему известно. А я психиатр. И с гипнозом я знаком факультативно. Я предупреждал. Да?
— Да, — вздохнул Хамза.
— Я тебе ещё нужен?
Кажется, он очень хотел отсюда уйти. И как можно скорее. Хамза покачал головой. Не нужен.
— Проводишь меня? — спросил толстяк.
Хамза понял, что дело тут не в обычной вежливости. Он не ошибся. Когда они вдвоём с толстяком вышли из офиса, тот вдруг сказал, предварительно оглянувшись по сторонам и убедившись, что их никто не слышит:
— С ним что-то не то, поверь! Я глаза его видел! У него в мозгах шурум-бурум! И когда в его башке пружинка какая-то соскочит…
Замолчал, только покачал головой.
— Думаешь, что действительно может убить? — мрачно уточнил Хамза.
— Я тебе дам один совет. И будет лучше, если ты сделаешь, как я скажу. Сообщи об этом парне куда следует. В прокуратуру, в милицию, в ФСБ… Хоть даже самому президенту. Сними с себя ответственность. Потому что если у него пружинка соскочит и он пойдёт убивать, а ты об этом знал, но не сообщил — это одно. А вот если сообщил — это уже совсем другое.
— А если тут какая-то ошибка и он вовсе ни при чём?
— А если при чём? — вопросом на вопрос ответил толстяк и посмотрел печально. — Тебе его жалко? А себя не жалко? Ну, не повезло парню. Зомбировали его. Превратили в идиота. Он сам пускай со своими проблемами разбирается. Ты-то тут при чём?
* * *
Хамза отправил Лапутина, чтобы поговорить с Китайгородцевым с глазу на глаз.
— Это врач, — сказал Хамза. — Психиатр. Он толковый. Уже не один раз выручал меня.
Китайгородцев молчал, смотрел выжидательно. Понимал, что это только вступление к разговору.
— Но по гипнозу он, конечно, не специалист, — сказал Хамза. — Будем искать гипнотизёра. Настоящего. Потёмкин этот, кстати, где?
— На гастролях.
— Далеко?
— Сейчас он за Уралом, в Тюменской области.
— Далеко, — оценил Хамза. — Попробуем отыскать кого-нибудь здесь, в Москве.
— Зачем?
— Будем разбираться, Толик. Тухлая какая-то история. Я подтяну врачей, может, они что-то толковое подскажут. Покрутят тебя так и эдак.
— Сколько же они меня будут крутить? — хмурился Китайгородцев.
— Им виднее, — с неискренней беспечностью сказал на это Хамза.
— Вы хоть понимаете, что времени почти что нет?
— Почему? — озаботился Хамза.
И снова это выглядело так, будто он дурака валяет.
— Никто не знает, что будет шестнадцатого числа! Если это правда… То, что мне сказали… Что я буду убивать… Я пойду убивать! Все эти учёные меня будут изучать да обследовать, а меня шестнадцатого вдруг перемкнёт, я их раскидаю, как щенков, и пойду искать Лисицына!
Самого Китайгородцева такая перспектива, похоже, очень пугала. Ужасно чувствовать себя запрограммированным роботом и подозревать, что сам ты над своими поступками не властен.
— Это мы учтём, конечно, — деловито кивнул Хамза. — Подстрахуемся. Закроем тебя надёжно на эти дни. Чтобы ты не начудил, ежели чего.
— Вы сами в это верите?
— Во что? — спросил Хамза.
Точно, валял дурака.
— В то, что это гарантирует Лисицыну безопасность! — зло сказал Китайгородцев. — Знаете, что Потёмкин мне сказал? Что он ничего не может обещать! Никто не может гарантировать того, что всё обойдётся! Я шестнадцатого могу быть под замком и вести себя, как пай-мальчик! А семнадцатого, когда меня выпустят из-под замка, я пойду к Лисицыну и всё равно его убью! Я его и через год могу убить, вот ведь какая штука!
— В таком случае надо милицию и прокуратуру подключать. Дело-то серьёзное. И ещё, я думаю, пора поставить в известность самого Лисицына. Оно ведь его напрямую касается, как ни крути.
— Вы это серьёзно?
— А ты как думаешь? — спросил Хамза.
Китайгородцев смотрел в его глаза и не мог понять, что такое с шефом происходит. Умный мужик, Китайгородцев не раз в этом лично убеждался, а тут простых вещей не понимает — того, что сплошную ахинею он несёт и ничто из вышесказанного не поможет ни Китайгородцеву, ни Лисицыну.
— Есть ещё один вариант, — сказал Хамза. — Взять в оборот этого Михаила.
Китайгородцев вдруг подумал, что ради одной этой фразы весь разговор и был.
* * *
В загородный дом отправились втроём: Хамза, Китайгородцев и Лапутин. Ничего не обсуждали, просто сели в машину и поехали. Китайгородцев не представлял себе, что они будут делать, когда приедут на место, а спросить что-либо у Хамзы он не решался.
Машину вёл Лапутин, Китайгородцев сидел впереди, а Хамза по-хозяйски расположился сзади. И хоть бы кто слово проронил. Не меньше часа проехали, когда Хамза вдруг подал голос.
— Браслеты взял? — спросил он.
— Взял, — коротко ответил Лапутин.
И дальше снова ехали молча.
А Китайгородцеву этот короткий диалог всё объяснил.
* * *
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Взять в оборот Михаила» — это означает совсем не то, что я сначала подумал, когда мы туда отправлялись. Я думал, что это просто поговорить. Ну, припугнуть его, возможно, куда же без этого. Только Хамза раньше меня понял, что это пустой номер. Нет ничего у нас на Михаила. Прав Хамза: тухлая история. Нечего Михаилу предъявить и ничем ты его не испугаешь. Скажет, что не знает ничего, а дальше сами разбирайтесь. И даже если я шестнадцатого этого бедолагу Лисицына грохну, с Михаила взятки гладки. Гипноз к делу не пришьёшь. Никто с подобным, может быть, никогда и не сталкивался, так что следствию, чтобы не попасть впросак, лучше и удобнее иметь дело со знакомыми материями. Есть убийца… а это я… вот с него и спрос… с меня, в общем. И Хамза хочет взять в оборот Михаила по самому жёсткому варианту. Не пугать, а действовать. Браслеты — для чего? Допрос с пристрастием? Всё равно никаких гарантий. Хамза не может этого не понимать. Хоть какая-то гарантия — только в том случае, если все эти дни Михаил будет на расстоянии вытянутой руки, фигурально выражаясь. И если я шестнадцатого слечу с катушек — вот тогда у Михаила и начнутся настоящие неприятности. Тот самый жёсткий вариант. Мы едем не поговорить. Мы едем для того, чтобы взять его в заложники. Я на сто процентов уверен в том, что это так. Я знаю Хамзу. Он своих не сдаёт. Ни разу не было такого, чтобы сдал. И он Михаилу объяснит, что с ним будет, если я шестнадцатого пойду Стаса Лисицына мочить. И сейчас я не очень верю в то, что он всерьёз говорил про врачей, про милицию и прокуратуру. Говорю же — он не сдаёт своих. Тогда зачем сказал? Что это может означать? Не понимаю! Но что-то же он имел ввиду? Зачем-то говорил? Загадка!»
* * *
Хотя Китайгородцеву уже не раз приходилось ездить по этой лесной дороге, сейчас она казалась ему незнакомой. Деревья сбросили листву, на землю лёг снег — картина изменилась до неузнаваемости.
В свете автомобильных фар проявился из темноты полуразрушенный домик отсутствующей охраны, а дальше уже была двухкилометровая узкая дорога, которая должна вывести прямо к дому, и на этой усыпанной снегом дороге чётко пролегли колеи от автомобильных шин. Было заметно, что редко здесь проезжают машины.
Когда деревья расступились, открыв взорам обширную заснеженную лужайку, Китайгородцев не смог сдержать возгласа удивления: дом, который он привык видеть безжизненным и мрачным, был ярко освещён. У высокого крыльца стояли две машины.
— У них, похоже, гости, — процедил Хамза.
Гости — это плохо. Это помеха. Китайгородцев понимал.
Подъехали ближе.
— Здесь Лисицын, — определил Хамза.
Точно: стояли знакомые «Бентли» и «Лендровер».
Час от часу не легче.
Возле машин никого не было. В машинах тоже.
— Пошли! — скомандовал Хамза и стал первым подниматься по ступеням.
Лапутин и Китайгородцев последовали за ним.