– Кажется, да, – с ледяным спокойствием сказал пан Казимир. – Быть может, вы соизволите объясниться… магистр?
Ахиллес им прямо-таки залюбовался. Пан Казимир был великолепен – он выпрямился в кресле, прямой, как натянутая струна, гордо держа голову, на лице читалось лишь ледяное презрение. Наверное, так и выглядели истые шляхтичи старинных времен, холодно и невозмутимо принимавшие любые изменения в жизни – от свалившегося вдруг миллионного наследства до приказа королевского суда об изгнании за пределы державы.
Все, кроме пана Казимира, вскочили с мест, раздалось несколько бессвязных фраз, воцарился некоторый беспорядок.
– Минуту спокойствия, я вас прошу, – повелительно сказал доктор Кравченко так, что разговоры моментально умолкли. Повернулся к «магистру». – Прошу великодушно простить за вынужденный обман, но с субъектами вроде вас, Аполлоний Саввич, это порой необходимо… Господин Тучин Аполлоний Саввич, большой специалист по вызову духов, а также мастерски наловчившийся пускать в ход разные резиновые штучки…
– Вы… Вы… – только и смог выговорить Дульхатин-Тучин. – И прямо-таки взвизгнул: – Вы самозванец!
– Ровно в той же степени, что и вы, – спокойно ответил доктор. – По крайней мере, я действительно доктор… только фамилия моя не Кравченко, а Стеклов, льщу себя надеждой, что вам это имя доводилось слышать. Меня еще называют «охотником за медиумами» – скажу, без ложной скромности, справедливо. Вы у меня будете десятый скальп на поясе индейского воина. Круглое число… Можно и бокал шампанского выпить.
– Но ваши рекомендации… – выдавил Тучин.
– Искусная подделка, – с обаятельной улыбкой сказал доктор. – Не вполне джентльменский поступок, но с субъектами вроде вас иначе и нельзя. Тем более что вы сами безусловно не джентльмен…
Ахиллес наблюдал за лицами троицы. Тучин и Мачей выглядели совершенно сбитыми с толку, у них попросту не было слов. Иоланта, наоборот, сохраняла на лице почти такое же ледяное спокойствие, как у пана Казимира.
Доктор Стеклов повернулся к хозяину:
– Теперь надеюсь, вы понимаете, что эта троица собой представляет? В том числе и дамочка. Простите за столь вульгарное определение, но удачнее не подобрать… Особа эта – и в самом деле полька, но не дочь обедневшего шляхтича, а дочка бакалейщика из Тарнува. Последние четыре года выступала чревовещательницей в цирке Гассенда – довольно убогое бродячее шапито, где и ее, и отсутствующего здесь Алексея Венгерова, помощника фокусника, подобрал наш магистр неведомых наук… Я за вашей компанией гнался еще из Петербурга, который вам пришлось покинуть после известного скандала с бриллиантами баронессы фон Клигерман. В Казани наконец настиг. Кстати, мадемуазель Иоланта, вам передает большой привет гвардии капитан Червинский… и очень интересуется судьбой перстня с бриллиантовым вензелем, пожалованного ему императором. Будь это просто драгоценная безделушка, капитан не так сокрушался бы, но когда речь идет о столь почетном отличии… Продали камешки или все же храните?
Иоланта, лишь самую чуточку изменившись в лице, сказала убедительнейшим тоном:
– Казимир, я сейчас все объясню. И насчет этого шантажиста тоже…
Пан Казимир решительно ее прервал:
– Объясните лучше вот это, – и швырнул перчатку на стол. Его голос стал и вовсе ледяным. – Вы, трое. Я бы попросил вас немедленно покинуть…
Ахиллес понял, что самая пора вмешаться ему.
– Не торопитесь, пан Казимир, – сказал он уверенно. – Вы, право же, к ним слишком милостивы. Боюсь, им придется здесь задержаться… Потому что, кроме сорвавшейся аферы, которую очень трудно преследовать по суду, на совести этой троицы и несколько уголовных преступлений… которые будет гораздо легче доказать.
Говоря это, он зорко следил за обоими мужчинами, готовый выхватить браунинг, если они схватятся за оружие. Нет, они стояли, уронив руки, с совершенно убитыми физиономиями. Иоланта невозмутимо спросила:
– Подпоручик, вы не перебрали ли шампанского? Какие еще преступления?
Ага! Ахиллес повернул голову к двери, заслышав в коридоре тяжелые шаги людей, привыкших ходить в сапогах. Дверь распахнулась, и Артамошка с дворником Пантелеем втолкнули в комнату растрепанного Алешку. Руки у него были связаны за спиной, ноги тоже – но так, что он мог мелко семенить. Под правым глазом у него наливался синим великолепный синячище.
– Извольте принять, ваше благородие, – сказал Артамошка, тоже встрепанный, без двух пуговиц на гимнастерке, но, в отличие от своего пленника, крайне довольный жизнью. – Ножичком меня пытался пырять, стервец, ну да я ему показал, как у нас в Орле на кулачки ходят, а потом Пантелей добавил. А это, стало быть, его вещички…
Толкнув Алешку в медвежьи объятия Пантелея, он положил на стол пчак с простой белой костяной рукояткой, как две капли воды похожий на тот, которым была убита Маринка, а рядом примостил вороненый наган, пояснив:
– Ножик я у него выбил, а пистолетик под подушкой нашли. Может, у него найдется еще что-нибудь интересное, но некогда было его комнатушку осматривать. Как увидели свет в окнах, согласно диспозиции, данной вашим благородием, быстренько повязали и сюда потащили…
Краем глаза Ахиллес заметил резкое движение Иоланты, стоявшей поодаль от остальных, рядом с неподвижно застывшей Вандой. Сунул руку в карман…
Он не успевал. Никак не успевал. Уже сжал в кармане рукоять браунинга, но выхватить его не успевал: Иоланта резко тряхнула правой рукой и ловко поймала в ладонь выпавший из широкого рукава черный «Бульдог». И уже навела его на Ахиллеса, кривя губы в улыбке.
– Я успею раньше, подпоручик. А стрелять я умею…
– Умеет, – угрюмо подтвердил доктор Стеклов. – У Гассенда, кроме чревовещания, она еще подвизалась как «настоящая женщина-коубой[123] с Дикого Запада». Пулями свечи гасила, другие фокусы откалывала…
– Рада, что вы по достоинству оценили мои скромные заслуги, доктор, – криво усмехнулась Иоланта. – Аполлоний Саввич, Мачей, встаньте мне за спину. А все прочие – к столу… нет, оружия не трогать! Встаньте чуть левее, возле нашего гостеприимного хозяина, вот так. – Покосилась на Ванду, по-прежнему целясь в Ахиллеса. – А ты, детка… – и тут же вновь обернулась к Ахиллесу: – Я же сказала: не пытайтесь вынуть оружие, успею раньше!
– Интересно, на что вы рассчитываете, мадемуазель? – с иронией спросил Ахиллес. – Всех нас перестрелять не удастся, есть еще слуги, лошади не оседланы, экипажи не заложены, в самом лучшем случае вам придется бежать куда-нибудь ночными полями…
– На Фортуну, – резко ответила она. – До сих пор…
Ее оборвал резкий, как удар хлыста, окрик Ванды:
– Брось пистолет, курва!
Иоланта повернула голову – а в следующий миг дуло «Байярда» уперлось ей в лоб. Нехорошо улыбаясь, Ванда сказала холодно:
– Шевельнешься – и я выстрелю. Просто разожми пальцы и урони пистолет на пол. Ну? У тебя ни малейшего шанса, я все равно успею раньше…
Иоланта это поняла – и разжала пальцы, «Бульдог» глухо стукнул по паркету. Ванда, поведя стволом, распорядилась:
– А теперь отойди к окну, живо!
– И вы двое тоже, – поддержал Ахиллес, успевший наконец выхватить браунинг. – Артамон, Пантелей! Оттащите-ка к дальнему окну четыре кресла и помогите господам и даме сесть. Только сначала как следует охлопайте карманы этих двух господ – нет ли и у них чего-то огнестрельного.
На всякий случай он прибрал со стола и наган, сунул его в карман. Повернулся к хозяину, спросил с усмешкой:
– Пан Казимир, надеюсь, вы не в претензии, что мы так вольно ведем себя у вас дома?
На бесстрастном лице хозяина мелькнула бледная тень улыбки.
– Можете продолжать в том же духе, если это идет на пользу. Ванда, милая, ты не отдашь пистолет кому-нибудь из мужчин? Девице из приличного семейства такие игрушки не к лицу…
– И не подумаю, – строптиво отрезала Ванда. – Я умею стрелять, дядя, а за этими нужен глаз да глаз…
– Ох уж эта эмансипация… – проворчал хозяин.
– Приходится признать, пан Казимир, что она себя оправдывает, – сказал Ахиллес. – Если бы не эта эмансипированная девица, еще неизвестно, как повернулись бы события…
Он обернулся к окну. Там все выглядело прекрасно: четверо аферистов сидели на установленных в ряд креслах. Самым неопасным там был надежно связанный Алешка – да и другие двое мужчин, у которых не оказалось никакого оружия, опасности не представляли. А вот Иоланту, даже обезоруженную, Пантелей явно считал самой здесь опасной – бдительно стоял над ней, время от времени сжимая-разжимая пудовые кулаки.
– Давай, Артамошка! – распорядился Ахиллес. – Пулей! (Денщик бомбой вылетел за дверь.) Пан Казимир, простите уж, он сейчас от вашего имени распорядится заложить тарантас и мчать в Красавку…
– Ничего не имею против, – спокойно сказал пан Казимир. – Ахиллес Петрович, мне отчего-то кажется, что вы знаете гораздо больше всех остальных… Не расскажете ли? Каюсь, любопытен. Я полагал сначала, что речь идет об очередной брачной аферистке или попытке выманить у меня денег посредством «духов», но все, сдается мне, гораздо сложнее…
– Гораздо, – кивнул Ахиллес. – Простите, я отвлекусь… Ванда, – сказал он мягко, – если ты все же считаешь нужным в них целиться, сядь за стол и положи на него руку с револьвером. В такой позиции она у тебя быстро устанет… И не своди с них глаз. Так вот, господа… С первого взгляда это и в самом деле выглядело классической брачной аферой: очередная авантюристка без гроша в кармане пытается выскочить за богатого помещика. Для чего использует и свои таланты чревовещания, и помощь сообщника, устами «духа Барбары» поддерживающего жертву в стремлении жениться. Что ж, такое случалось не раз… и, боюсь, еще не раз случится. Вот только в эту классическую картину совершенно не укладывалась вся эта чертовщина, которую вы, господа, и вы, мадемуазель Иоланта, развели вокруг этого дела. Развели, можно сказать, на широкую ногу. В пищу почти всех обитателей дома, включая и слуг, то подсыпали, то подливали некие вещества с явным наркотическим эффектом, вызывающие кратковременные видения. С вами такого не происходило, пан Казимир? Ничего удивительного, вы им нужны были для другого – обвенчаться с мадемуазель Иолантой, а потом, довольно скоро, и умереть, оставив ее единственной наследницей красавинских земель. Уж они бы об этом позаботились… Они ведь вам довольно долго подсыпали что-то другое, как раз и приведшее к нынешнему печальному состоянию… и, подозреваю, подавлявшее волю. Потом стали подмешивать нечто иное, уже для улучшения состояния – нельзя же было доводить до того, чтобы нести вас на венчание на носилках. Ну и одновременно шла прямо-таки массированная атака на жителей Красавки. Их тоже посещали видения, схожие с теми, что испытали и почти все обитатели дома, и я сам. Все за то, что этот господин Венгеров как-то ухитрялся подливать или подсыпать ваше зелье в водку в кабаке – ну, как-никак помощник фокусника, есть определенный опыт…
– Ты это сначала докажи, фараон чертов, – зло сказал Алешка, упершись в него ненавидящим взглядом.
– Думаю, докажут, – спокойно сказал Ахиллес. – Не я, а те, кто разбирается в этом гораздо лучше. Далее. У всех трех арендаторов земель Красавина под окнами выли нелюдские голоса, заставлявшие их отказаться от аренды… учитывая способности мадемуазель Иоланты, не стоит, думаю, уточнять, что это была за «нечисть»?
– Это еще нужно доказать, – столь же спокойно сказала Иоланта, самообладанием и силой воли, похоже, превосходившая всех троих сообщников.
– Там будет видно, – пожал плечами Ахиллес. – Гораздо легче доказать другое: что именно вы, мадемуазель, очень долго подсыпали что-то в вечерний стакан молока для пана Казимира. Повар рассказал об этом интересные вещи… и о вас тоже, пан Мачей.
– Какая вера этому плебею? – бросил Мачей, тщетно пытавшийся сохранить присутствие духа.
– Суды наши склонны прислушиваться к показаниям как аристократов, так и плебеев, – ответил Ахиллес. – Короче говоря, село подвергли самой настоящей психологической атаке. Двое арендаторов оказались и суевернее, и слабее духом – они от аренды отказались. Третий был упрямее. Тогда его просто убили. Угостили такой дозой какого-то из ваших дьявольских эликсиров, что у него после краткого периода галлюцинаций случился паралич сердца. Да, была еще смерть с косой, появлявшаяся в некоторых дворах. Все, кто о ней рассказывал, утверждали, что она стояла неподвижно. Думаю, в данном случае использовался какой-то сильный «волшебный фонарь»[124] – вы неплохо потрудились в Красавке, господин Венгеров и мадемуазель Иоланта…
– Вам бы уголовные романы сочинять, – язвительно бросила она.
– Мне это уже говорили, – сказал Ахиллес. – Может, когда-нибудь и займусь на досуге… Итак… Пана Казимира целеустремленно травили – и, несомненно, собирались прикончить после венчания, выждав для приличия определенный срок. Обитателей дома и жителей села пугали чертовщиной, создавая впечатление, что она распространилась по всей округе. Ну а для вящей надежности пускали в ход и другие ухватки, – он достал из кармана лист пергамента и развернул. – Вроде этого «письма предка», так кстати обнаруженного в архиве паном Мачеем… который, несомненно, сам его и изобразил. Вы сделали всего одну, но роковую ошибку, пан Мачей. Я имею в виду заглавную буквицу. – Ахиллес поскреб ее ногтем. – Нарисовали ее берлинской лазурью – а эта краска была изобретена в Германии в тысяча семьсот четвертом году, столетия через полтора спустя после того, когда якобы было написано письмо… Ошибочка… С каждым может случиться…
Мачей сгорбился, закрыл лицо руками так, что это было красноречивее любых слов.
– Тряпка, – презрительно бросила Иоланта.
– Ну зачем уж вы так, – великодушно сказал Ахиллес. – Человек просто не умеет хладнокровно проигрывать, вот и все…
– Любопытно, а кого из нас вы намерены обвинить в убийстве этого мужика? – спросила Иоланта.
– С формальной точки зрения – никого, – сказал Ахиллес. – Никто из вас не убивал сам. Но один из вас подсунул склянку с ядом деревенской дурехе, наврав, будто это приворотное зелье – она как раз хотела всерьез приворожить этого богатенького хозяина…
– Как любопытно… И она сказала вам, кто?
– Не успела, мадемуазель Иоланта, – сказал Ахиллес. – Ее убили. Между прочим, ножом, как две капли похожим на тот, что лежит передо мной на столе.
– Мало ли таких ножей! – вырвалось у Алешки.
– Немало, я думаю, – сказал Ахиллес (он решил на сей раз не читать лекций о дактилоскопии, оставив это полиции). – А вот если поговорить о другом… Я уверен: когда обыщут ваши комнаты, господа и мадемуазель, там наверняка найдется немало интересного – и всевозможные зелья, и «волшебный фонарь», возможно, что-то еще, не менее интересное. Это вы сейчас усиленно храбритесь. Но когда в преступлении замешаны несколько человек, рано или поздно они всегда начинают топить друг друга, перекладывать друг на друга большую часть вины. И это время для вас наступит очень скоро, слово чести. Врачебное заключение о том, что Капитанов был отравлен неизвестным веществом, как раз и способным вызвать паралич сердца, у меня уже есть. А позже, когда за дело возьмутся еще более квалифицированные врачи и химики, когда исследуют вашу «коллекцию Борджиа»[125]… Вы слишком долго вводили пану Казимиру свои зелья, в организме должны остаться следы… Я прав, доктор?
– Вообще-то я хирург по профессии, – сказал Стеклов. – Но некоторое представление о фармацевтике имею. Вы совершенно правы. При долгом введении неминуемо останутся следы… Вы много интересного рассказали, господин подпоручик. Кое о чем я слышал, но не предполагал такого размаха…
– Ставки были очень уж велики, – сказал Ахиллес. – Вот теперь можно и перейти к самому главному: к красавинским землям. Здешний становой пристав – человек неглупый. Именно у него первого и родился вопрос: зачем вся эта чертовщина? А там задумался и я. И пришел к выводу: всё, абсолютно всё, от навязанной «невесты» до того, что за неимением лучшего термина будем по-прежнему именовать чертовщиной, затеяно для достижения двух целей. Первая: отвадить окрестных крестьян от красавинских земель. Вторая: угробить, простите за вульгарность, пана Казимира и сделать так, чтобы земли перешли к его вдове – самым законнейшим образом. Все делалось ради земли…
– Там что – золотые россыпи? – тихо, серьезно спросил доктор Стеклов.
– Не совсем, – с улыбкой сказал Ахиллес. – Там залежи серного колчедана, он же железный колчедан, он же пирит. А это для Самбарской губернии едва ли не то же самое, что для Калифорнии – золото. Я, когда окончательно понял, что все делается ради земли, заинтересовался простым вопросом: что в ней может быть такого? Что ради нее совершено столько злодеяний? Пролистал в земской библиотеке несколько книг и понял: там может быть только пирит. Там была и статейка о новых научных открытиях. Видите ли, и земля и растения над богатыми месторождениями содержат повышенное количество того химического элемента, который там «залегает». Я взял немного земли с поля, несколько пшеничных стеблей и отвез все это в Красавку. Там у них простым фармацевтом трудится дипломированный химик, окончивший Казанский университет. Все происходило на моих глазах, анализы оказались не такими уж сложными и затейливых лабораторных приборов не требовали. И в земле, и в растениях – повышенное содержание серы. – Он говорил с нешуточным воодушевлением. – Я и представить не мог, пока не заинтересовался этим вопросом, насколько пирит важен для промышленности, главным образом химической. Из него извлекают медь и цинк, получают серную кислоту… и еще много чего добывают. Если месторождение достаточно богатое… а оно наверняка такое и есть, вы только посмотрите, как, не в силах сдержаться, скрипит зубами господин Тучин, – ему наверняка был обещан жирный процент со сделки…
– Золотое дно… – вырвалось сквозь стиснутые зубы у помянутого господина.
– Верю, – сказал Ахиллес. – Вон как вас корежит… Да и мадемуазель Иоланта чуточку подрастеряла прежнюю невозмутимость. И пан Мачей уже не скорбит о своей промашке, он скорбит о больших деньгах, которые никогда не увидит… Золотое дно. Вы и не представляете, какой вы богач, пан Казимир. При случае поговорите со старшим братом, он как раз занимается серой и серным колчеданом. Тем более что расходы на вывоз будут минимальными – железная дорога пролегает менее чем в пяти верстах отсюда. Вы, кажется, недовольны? Странно…
– Золотое дно – это заманчиво, – сказал пан Казимир со всем шляхетным гонором. – Но рудники… Шахты, или как их там… Они же испортят наши красивейшие места…
– Старый идиот! – зло рассмеялась Иоланта.
– Ну, я думаю, не все так страшно, – сказал Ахиллес. – Ведь ваш брат как раз и сдает в аренду часть своих земель для добычи серного колчедана и серы. Наверняка можно найти какой-то компромисс, сдать в аренду только те земли, что не испортят здешних очаровательных пейзажей… Погодите-ка…
Он встал, подошел к высокому окну, отдернул тяжелую портьеру и не без усилий распахнул створку. В лицо ему хлынул влажный ночной воздух, и он отчетливо расслышал не так уж и далеко топот нескольких лошадей, идущих полным карьером. Удовлетворенно улыбнулся: пристав не подвел, выполнил все, как обещал.