– Ну вот, придется открывать сразу два новых дела: о злодейском отравлении крестьянина Капитанова, повлекшем смерть, и убийстве крестьянки Горшечниковой. И это – когда вот-вот начнется престольный праздник, какие уж тут допросы-расспросы…
– Думается мне, вам и не стоит ломать голову, – сказал Ахиллес. – Уверен, это не ваши. Это идет из имения Лесневского, теперь уже никаких сомнений. Этот проклятый Алешка, которого я еще в глаза не видел… А он шныряет по селу непонятно зачем… Он, кстати, мог и Маринку убить – только доказательств никаких. Нож вы сохранили, как я просил?
– Да, конечно. Сам извлекал, как вы наставляли, – он чуточку передернулся. – Брался за рукоятку у самого лезвия, аккуратно его в мешочек упаковал, буду ждать оказии переправить в Самбарск…
Ахиллес задумчиво сказал:
– Вообще-то такой оборотистый мерзавец мог и перчатки надеть… Иван Иннокентьевич, пока престольный не разгулялся, вы уж поговорите с мужиками – о чем Алешка с ними толковал, в каких кабаках больше сидел.
– Конечно. Вы уж там поосторожнее, в имении. Как бы и вам чего не подлили. Крови эта шайка не боится, сами убедились.
– Постараюсь, – сказал Ахиллес. – Как-то хочется пожить подольше…
Помолчав, пристав едва ли не мучительно выдохнул:
– Одного я в толк не возьму: зачем?
– Что именно?
– Зачем было разводить всю эту игру с чертовщиной. Ведь сколько времени и труда должны были убухать… Зачем?
– А вот этого я сам пока не пойму, Иван Иннокентьевич, – честно признался Ахиллес. – Должен быть смысл в этих хитросплетениях, во всех загадках, но не могу я его пока ухватить…
Он медленно ехал по широкой улице села, отмечая там и сям уже изрядно подвыпивших мужиков – загодя начали отмечать престольный праздник, как оно всегда водится. И грустно думал, что не продвинулся ни на шаг. Преступления налицо, даже два, а то и три (были сильные подозрения насчет болезни Казимира Яновича, превратившей полного сил человека чуть ли не в живой скелет) – но доказательств-то нет! Маринка, подлившая зелье Капитанову, убита. Ни одного из членов шайки уличить нельзя, нечем. А вот они уже, несомненно, знают, что Ахиллес общался с приставом – и уж конечно, не для того, чтобы поиграть в картишки со старым однополчанином и раздавить бутылочку. В особенности если Маринку и в самом деле убил Алешка, а думать так есть все основания. Не так уж трудно сделать нехитрые умозаключения и догадаться, что Ахиллес ведет расследование. Тогда и в самом деле можно получить с чаем то самое зелье, что досталось Капитанову.
Или нет? И не станут они так рисковать? Во-первых, внезапная смерть офицера в имении – преступление посерьезнее, чем те, что совершены в селе. Они могут предполагать, что за Ахиллесом кто-то стоит, как раз и направивший его в имение, – и, не поверив в естественную смерть молодого, здорового офицера, направит сюда сыщиков уже из губернии. А если учесть, что шайка еще не успела реализовать свои планы, раньше времени им раскрываться нельзя.
Во-вторых… Вот именно, эти загадочные планы… Пристав неглупый служака, он задал чертовски верный вопрос: «Зачем?» К чему вся эта затея с чертовщиной, на которую ушло столько времени и сил?
Далеко не впервые мнимые медиумы выманивают денежки у доверчивых простаков (правда, у пана Казимира денег вроде бы пока не выманивают). Далеко не впервые ловкая авантюристка (часто с компанией сообщников) пытается поймать в брачные сети человека не первой молодости и относительно зажиточного. Но здесь есть что-то еще, должно быть!
Мнимая «Бася» поддержала пана Казимира в намерении жениться на Иоланте – вот это как нельзя лучше укладывается во вторую версию, о брачной аферистке. Но вот далее начинаются логические несообразности.
Предположим, через некоторое время после свадьбы (должно пройти какое-то время, иначе будет подозрительно) пан Казимир окончательно сляжет и, когда станет ясно, что смерть близка, составит духовную – ручаться можно, оставив все Иоланте. Капиталец в банке у него не ахти какой, а она наверняка не захочет вести жизнь сельской помещицы – городская пташечка, никаких сомнений. Самый легкий, простой и не вызывающий никаких подозрений способ сорвать куш – продать Красавино вместе со всеми землями. Но зачем тогда так долго и старательно убеждать всех вокруг, что эти земли – прокляты? Кто их тогда купит? Из местных богатеев-кулаков – теперь никто. Искать покупателя в Самбарске долго и хлопотно. Да и тамошние покупатели могут оказаться суеверными, не станут связываться с землей, вокруг которой наворочено столько чертовщины, даже с двумя смертями. Как ни прикидывай, поведение шайки аферистов должно быть совершенно другим – привечать нынешних арендаторов, первых кандидатов на покупку Красавина. Меж тем все происходит как раз наоборот. Бьющее в глаза категорическое несоответствие, чистой воды логическое противоречие.
Пуститься по следам авторов авантюрных романов? Скажем, где-то здесь зарыт пугачевский клад наподобие того, что нашли на землях полковника Фарятина, – не сказочный, а настоящий. Пугачевцы их зарыли немало…
Но это опять-таки не объясняет возни с чертовщиной. Если где-то в овраге (а то и в подвалах дома) и зарыт клад, вдова пана Казимира может его извлечь хоть на глазах собравшегося со всего уезда народа – она в своем праве, клад этот был бы ее полной и безраздельной собственностью. Снова не складывается.
Земля, земля, все вертится вокруг земли. В другом романе (автора он не помнил) примерно похожим способом простого североамериканского фермера пытались сжить с земли – потому что в ней таилась богатая золотая россыпь, о чем фермер и не подозревал. Но в Самбарской губернии нет золота. Земля, земля…
Он не сразу понял, что прожужжало возле его головы, – но сообразил, когда долетел звук недалекого выстрела, еще один выстрел – и снова пуля прожужжала совсем близко. Его гнедой Янычар ни малейшего беспокойства не проявил – частенько за свою десятилетнюю жизнь бывал на охоте, привык к выстрелам. Зато Ахиллес повел себя совершенно иначе – соскользнул с седла, выхватил браунинг и, держа его дулом вверх, укрылся за конем, заслоняясь им от зеленевшего саженях в ста леса.
Стреляли не из армейской винтовки – из охотничьего ружья, он ни за что не перепутал бы звуки выстрелов. Стреляли пулями – и, судя по тому, как близко они прошли, стрелок явно намеревался не испугать, а убить…
И что теперь прикажете делать? Браунинг на такой дистанции против ружья бесполезен. Хорошо еще, что стрелок, такое впечатление, не из лучших. И не сообразил, что следует взять упреждение, стреляя по идущему быстрой рысью всаднику, – обе пули прожужжали у затылка Ахиллеса. Нет, не охотник. И в человека, быть может, стрелял впервые в жизни.
Кто бы мог подумать, что Ахиллесу наконец-то придется всерьез воевать здесь, в российской провинциальной глуши? Правда, далеко не с мастером своего дела – он много не знает, этот неведомый противник. Не знает, что лошадь очень слаба на рану. Достаточно было первым выстрелом свалить Янычара – и Ахиллес остался бы на своих двоих, в чистом поле, с бесполезным браунингом в руке, открытый для новых выстрелов, уже по нему…
Он примерно определил место, откуда прилетели пули, – ну, с погрешностью в пару саженей вправо-влево. Нельзя было вот так стоять до бесконечности. Он выбрал самый рискованный, но, пожалуй, и самый надежный в его положении выход: вскочил в седло и, пригибаясь к конской шее, погнал коня прямо к тому месту, откуда стреляли. В галоп постаревшего Янычара так и не удалось поднять, но все же он несся достаточно быстро. Сократив расстояние меж лесом и собой на две трети, Ахиллес трижды выстрелил в ту сторону. Наугад, конечно, чисто ради психологического воздействия – быть может, и по его противнику стреляли впервые в жизни…
Достигнув опушки, он соскочил, набросил поводья на ближайший сук и спрятался за стволом, весь обратившись в слух. Никакого шума, произведенного бы человеком, – а краснокожие куперовские индейцы, умевшие передвигаться бесшумно, так и остаются в романах Купера, откуда им здесь взяться… Только беззаботное щебетанье каких-то птичек.
Простояв так несколько минут, он решился, осторожно вышел из-за ствола и двинулся по опушке леса, не такого уж густого здесь, держа пистолет наготове, то и дело замирая, прислушиваясь и оглядываясь.
Человеческих следов он не старался высмотреть – не куперовский следопыт, в конце-то концов. Он искал нечто другое и отыскал: почти в том месте, которое он определил, глядя со сжатого поля, лежали две новенькие латунные гильзы. Осторожно, двумя сухими сучками, точно щипцами, Ахиллес поднял одну. Он хорошо знал эту маркировку – гамбургская фирма «Густав Геншов», чуть ли не сто лет производившая качественные и не самые дешевые боеприпасы. Отец был заядлым охотником, как и многие из его друзей, и Ахиллесу такие патроны были сызмальства знакомы. Хорошие патроны для хороших ружей, слишком дорогих для простого деревенского мужичка-охотника…
Он насколько мог аккуратнее завернул добычу в носовой платок, надеясь, что какая-то часть отпечатков пальцев сохранится. Закурил, унимая дрожь в пальцах. Мысли, как ни удивительно, не прыгали шалыми мартовскими зайцами, а плыли неспешным потоком: лица, разговоры, собственные догадки и догадки других, неразрешимые вроде бы логические противоречия, которые тем не менее должны были иметь объяснение…
Когда он делал последние затяжки, глядя на жесткую щетину стерни, его и осенило. Догадка была столь простой, что странным, даже обидным показалось то, что он не додумался до этого раньше. Больше не осталось никаких логических несообразностей – наоборот, строгая логика намерений, рассуждений и поступков…
Он вышел на сжатое поле. Второго носового платка у него не было, и он не колеблясь вывернул левый карман шаровар, аккуратно подрезал нитки перочинным ножом. В получившийся мешочек собрал горсть земли, наковыряв ее тем же ножиком, вырвал несколько сухих стеблей жнивья и отправил туда же. Сел на Янычара и размашистой рысью двинулся в сторону Красавки.
Когда он примерно через час возвратился в имение, испытал странные чувства: он всё знал, но доказать пока что ничего не мог. И не представлял, как этого добиться, хотя кое-какие наметки в голове имелись.
Поэтому, поставив Янычара в конюшню, он отправился прямиком на кухню. До обеда было еще далековато, но повар (толстяк в белоснежном колпаке, самого добродушного вида) уже озабоченно прохаживался вдоль двух печей, которые растапливал кухонный мужик, расхаживал, важно неся чрево, заложив руки за спину, словно Наполеон перед Аустерлицем. Как и Наполеон, он не знал, что впереди – еще и Ватерлоо…
Увидев Ахиллеса, он не на шутку удивился – видимо, господа на кухню заходили, должно быть, крайне редко. Не давая ему опомниться, Ахиллес крепко взял его под пухлый локоть и повел в ту самую комнатушку, где повар отдыхал, когда выдавалась свободная минутка посреди трудов праведных. Расположение комнат он знал со слов Артамошки. Усадил за тот самый стол, за которым повар по доброте душевной потчевал Артамошку супом, сам встал перед столом. Теперь только повар опомнился, удивленно спросил:
– Это зачем, господин хороший?
– Поговорить захотелось, – сказал Ахиллес. – Есть у меня привычка на новом месте с поварами беседовать…
Повар философски вздохнул, заведя глаза к потолку. Это должно было означать что-то вроде: «Ох уж эти господа с их причудами…» И проговорил с ноткой настойчивости:
– Пора мне обед готовить…
– Ничего, – сказал Ахиллес. – Я вас ненадолго задержу, любезный Матвей Денисович. Разговор у нас с вами пойдет прежде всего о географии. Знаете, чем особенно удобен Самбарск? Нет? Еще и тем, что от него до Сибири гораздо ближе, чем, скажем, от Архангельска. Далеконько было бы вам ехать от Архангельска до Сибири, а вот отсюда – можно сказать, всего ничего.
– Я в Сибирь не собирался…
– Да кто ж вас спросит, – с ласковой угрозой сказал Ахиллес. – В вашем случае вашего желания и не требуется, был бы приговор…
– Да что вы такое говорите? – спросил повар тоном, позволявшим обратить все сказанное в шутку.
– Говорю, что за такие фокусы людей в Сибирь как раз по бесплатному билету и отправляют.
– Какие такие фокусы?
– Ну вот что, – сказал Ахиллес. – Нечего воду в ступе толочь. Тебе скоро обед готовить, а у меня свои дела… А собственно, что я тыкаю? Вы – человек не без образования, реальное училище закончили, потом диплом повара получили. Вот на реальном училище и остановимся. С его углубленным изучением химии. Уж вам-то следует знать, что такое химический анализ, верно?
– Ну, верно…
Опершись обеими руками на столик, склонившись к повару, Ахиллес спросил недобрым голосом:
– Так чем же вы моего денщика опоили, любезный?
Удар получился неожиданным и ошеломительным. Видя это, Ахиллес продолжал голосом записного судейского крючкотвора:
– Только не нужно удивленных физиономий, выпученных глаз, а уж тем более ложных клятв… Дельце-то простое, Матвей Денисович. Вы у нас давно уже были на заметке, вот и… Вы ведь не стояли за спиной у моего денщика, когда он суп хлебал? Конечно не стояли. А он, лукавец, достал из-за пазухи баночку, супа туда немного плеснул, да и спрятал. Конечно, Красавка – не Казань с ее великолепными лабораториями, в том числе и химическими, но и в тамошней земской аптеке и врач имеется, и даже фармацевт. Они мне сегодня утром в два счета химический анализ содержимого баночки и провели, – он достал из кармана сложенную вчетверо бумажку и помахал ею в сторону повара. – Всё честь по чести: штамп и печать означенного медицинского учреждения, подписи доктора и провизора, сиречь фармацевта. Что именно вы туда набухали, они по скудости оборудования определить не смогли, но точно определили, что в супе присутствовало некое химическое соединение, какого в супах обычно не бывает. Ну а дальше будет совсем просто – даже не обязательно в Казань везти, в Самбарске все нужное найдется… А потом моему денщику всю ночь всякая чертовщина мерещилась, после вашего супа-то… Ну что, Матвей Денисович, погорели?
Он безбожно блефовал насчет химического анализа супа, но повару-то откуда об этом знать? Судя по выражению его лица, умственная работа была ему не чужда – и бывший реалист прекрасно понимал, что погорел.
– Вот так, – сказал Ахиллес. – Против науки, в данном случае химии, как-то и не попрешь. Хотите знать, как я вас открыл, когда вдоволь наслушался разговоров о всякой чертовщине, которая людям по ночам чудится? Да попросту подумал, кому удобнее всего что-то подлить или подсыпать в кушанье или питье. Вам, любезный. Что стоит сказать служанке: «Вот эту тарелку ты, милая, непременно поставь господину подпоручику. Я ему в соус кардамону подсыпал, он его особенно любит. Только смотри, не перепутай, а то попадет кому другому, кто кардамон не переносит». Примерно так должно было выглядеть. Служанка ничего и не заподозрит. Легко и просто… Так как же мы поступим? Здесь откровенно говорить будем или отправить вас в Самбарск под конвоем?
Губы у повара тряслись.
– Господин подпоручик! – воскликнул он тоном сломленного человека. – К чему такие ужасы – Самбарск, Сибирь? Кто же за такие шутки в Сибирь ссылает?
– И с чего же ты решил таким образом шутковать? – усмехнулся Ахиллес. – Реальное училище закончил, поварской диплом получил, можно сказать, человек интеллигентный…
– Господин подпоручик! Ведь зелье было самое безобидное, никто не расхворался, не говоря уж о чем похуже… А что до видений… Опять-таки безобидно, если разобраться…
– Кто тебе велел все это проделывать? Ну, живо! – прикрикнул Ахиллес. – Вот тебе мое честное благородное слово: назовешь человека – и ходу дела не дам касательно тебя, и все забуду. Я уже знаю, что такой человек есть. Что не сам ты все это придумал. Кто?
– Пан Мачей, родственник барина. Он весельчак, любит над всеми подшучивать. А однажды за столом был разговор о разных видениях, и многие пану Мачею не поверили, что они есть. Вот он и решил им доказать… Я поначалу не соглашался, так он предложил мне на себе самом попробовать. Дал золотой червонец и велел на ночь стакан воды выпить, какой он принесет.
– И ты не испугался?
– Золотой червонец ведь… И потом, зачем ему меня травить? Он, конечно, озорник и проказник, но чтоб такое… Что я ему сделал? Я взял и выпил. Ну конечно, мерещилось потом… разное, наподобие леших, только часа через два все пропало и больше не являлось. Вот я и подумал: ничего страшного, шутка… как шутка… Он мне за каждый раз золотой червонец обещал…
– И платил?
– Аккуратно платил, господин подпоручик! Соблазнился я, каюсь, у меня доченьке в гимназию поступать было этим годом, а там, сами, может, знаете, шестьдесят пять рублей золотом в год за обучение берут. Заплатил, и еще осталось. Пан Мачей ведь и над слугами ту же шутку удрал, так что денежки шли приличные…
– И как все это выглядело?
Повар его понял:
– Когда как, господин подпоручик. Когда прозрачная жидкость из склянки, чтобы добавлять в питье, когда белый такой порошочек, чтобы добавлять в соусы и приправы… или, скажем, в молоко пани Катарине – она всегда на ночь стакан теплого молока выпивает. Как и барин…
– Так, так… – сказал Ахиллес. – Барину ты, значит, тоже подливал и подсыпал? Часто?
– Считайте, каждый день. Только тут уж госпожа Иоланта меня просила, а не пан Мачей. Платила за каждый раз, правда, только золотой пятирублевик, но каждый день.
– Да ты разбогател, шельмец! – усмехнулся Ахиллес.
– Скажете тоже… Какое это богатство? Когда семейство на шее?
– А госпожа Иоланта тоже решила шутку устроить?
– Нет, тут другое… – Он вильнул взглядом. – Как бы это поделикатнее… Понимаете, у барина некоторый недостаток по части мужского старания… Понимаете?
– Понимаю. Дальше.
– А госпожа Иоланта – женщина молодая, темпераментная, и замуж за барина собирается совсем не для того, чтобы разговоры разговаривать. Они ведь еще с Казани… В конце концов, это как бы и не блуд, если они вот-вот обвенчаются. Молодая, темпераментная… Мне барина даже чуточку жалко стало: вы ж мужчина, меня поймете… Не поверите, искренне угодить хотелось…
– И до сих пор так продолжается?