– Ой, а хозяйство как же? Корова, птица, подсвинок? Нет уж, господин офицер, спрашивайте что хотите, коли мы из одного ведомства.
– Пройдем-ка в дом, – сказал Ахиллес, не так уж и деликатно оттеснив ее в сени, а оттуда в чистую горницу с застланным половиками полом и олеографическими картинками на стенах – главным образом батальные сцены и русские лубки.
Она отступала, пока не наткнулась на широкую лавку, – и села на нее, боязливо таращась снизу вверх.
– Есть кто в доме? – спросил Ахиллес.
– Да откуда у меня, не вдовы и не мужней жены…
– Тем лучше, – сказал он. – Капитанов в тот вечер, перед смертью, от тебя уехал?
Она строптиво сверкнула глазами:
– А если и так, что тогда? Я женщина свободная…
– А только что говорила, что солдатка…
– Вот только от муженька – ни слуху, ни духу, ни даже паршивого письмеца. И гадай теперь, кто я. А одной с хозяйством управляться… Хорошо хоть, мир не может землю отобрать, хоть и ворчат некоторые, да есть кому заступиться…
– Капитанов от тебя поехал прямо домой?
– А он мне никогда не докладывался. Может, домой, может, еще завернул куда…
– Без всяких «может», – сказал Ахиллес. – Я примерно прикинул расстояние от твоего дома до него. Дело нехитрое. Вот и получается, что от тебя он поехал прямиком к себе, где и помер скоропостижно.
Ее красивое лицо исказилось нешуточным страхом.
– Его же черти извели, – почти прошептала она.
– Да?
– Черти, вся деревня говорит… Доктор говорит – удар, так это те же черти, они на всякую пакость способны…
– А по-моему, не черти, а один-единственный черт, тот, что у тебя тоже в полюбовниках…
– Скажете такое! – Она торопливо перекрестилась. – Вольно живу, но чтобы черт в полюбовниках… Я же не ведьма какая, хотя и болтают, мол, привораживаю. А что их привораживать, когда они и так как мухи на мед… И в роду ведьм с колдунами не было, кого хотите спросите!
– Не прикидывайся, – сказал Ахиллес. – Оба знаем, какого черта я имею в виду. Без рогов и хвоста…
– С чего вы взяли?
– Не придуривайся, – сказал Ахиллес. – Это человек, только хитрый и умный, как черт. – В приливе внезапного наития он продолжал: – Он тебе велел, когда Капитанов будет от тебя уезжать, поднеси ему рюмочку на дорожку. На посошок, так сказать. И заранее подлить или подсыпать туда что-то (она смотрела на него круглыми от ужаса глазами). Так ведь все и было? Только это была отрава, особенным образом действующая, вплоть до удара. Тут есть варианты. Либо ты знала, что это на самом деле, и согласилась это проделать за деньги, либо он тебе сказал, что это приворотное зелье. Тебе ведь хотелось присушить Капитанова, правда? Полюбовники из богатых – дело хорошее, подбрасывают кое-что, вот и дом этот помогли купить. Купец Каштанов, который его построил, по наивности своей вздумал конкурировать с местными кулаками, только они его быстренько разорили и выжили. Так вот, тебе хотелось чего-то более определенного, богатого мужа, ясно. Только сделать это было трудненько, учитывая твою в селе репутацию. Вот тут и появился черт… Уж не знаю, как он забил тебе мозги, но ты ему поверила…
– Да вы Сатана… – прошептала Марина. – Откуда вы все узнали?
Ахиллес усмехнулся:
– До чего один человек дошел умственным усилием, другой всегда разгадать может. Капитанов поехал домой прямо от тебя, никуда не заворачивая…
– Но я же не знала!
– Что это яд? – подхватил Ахиллес. – Вполне верю, могла и не знать. Только положения твоего печального это отнюдь не меняет. Остаешься соучастницей убийства, а это Сибирь, и не поселение, а каторга…
– Не докажете… Как тут доказать…
– Очень просто, – сказал Ахиллес. – Капитанова еще не схоронили, ты не забыла? Ночью, в строгой тайне, тело вскроют. Ты не знала, что хороший врач легко определит в организме наличие яда? И подозрения лягут в первую очередь на тебя, потому что твоего «черта» никто вообще не видел. Ну, скажем, отравила из ревности, мало ли случаев? Обещал переехать к тебе или взять на полное содержание, а потом передумал. И пойдешь ты под суд одна…
Марина вдруг сорвалась с лавки и бросилась ему в ноги, обхватила колени, подняла к нему залитое слезами лицо:
– Помилосердствуйте, господин офицер, я и в самом деле не знала! Он сказал, что это приворотное зелье! Я и подумать не могла! Думать не думала!
Ну да, грустно подумал Ахиллес, иные женщины просто шалеют от перспективы выгодного замужества, особенно не крепкие умом… Интересно, какие аргументы он использовал? Наверняка уверял, что с деньгами Капитанова он легко подыщет свидетелей, способных обвинить в прелюбодеянии как раз его жену – да и консисторию может подмазать, бывали такие случаи…
– Ну, хватит! – прикрикнул он. – Я не Господь Бог и даже не святой, чтобы у меня в ногах валяться! Хочешь спастись от каторги – выкладывай все, что знаешь. Нет у тебя другого пути. Честное офицерское слово: если расскажешь, от каторги избавим.
– Я расскажу… Я покажу… – Она вскочила на ноги. – У меня осталось еще в склянице… Он велел выкинуть, а я не выкинула, подумала: если с Капитановым сорвется, можно на ком-нибудь другом испробовать… А ему сказала, что выкинула на помойку… Я сейчас принесу…
И она кинулась в другую комнату – дом был построен не на крестьянский, а именно что на купеческий манер, с несколькими комнатами и ведущими в них дверями. Ахиллес молча ждал. До тех пор, пока ожидание не затянулось сверх возможного. Где-то в противоположной части дома хлопнула дверь…
Выхватив браунинг, он ворвался в комнату. Пусто. Рванул еще одну дверь…
Она лежала на пышной постели, уставясь невидящими глазами в потолок, и против сердца торчала рукоять ножа-пчака. С первого взгляда было ясно, что с ней кончено, и Ахиллес кинулся в соседнюю комнату. Где увидел распахнутую заднюю дверь (какую в обычных крестьянских домах не встретишь), и за ней подступивший почти вплотную лес. Ветки ближайшего кустарника были сломаны, словно кто-то продирался сквозь них в величайшей спешке.
На крик Ахиллеса из-за угла выбежал пристав с наганом наголо. Выдохнул:
– Сбежала?
– Сбежал тот, кто ее убил, – сказал Ахиллес. – И гоняться по лесу теперь за ним бесполезно… Он нас перехитрил, мерзавец, он все это время сидел в доме, наверняка подслушивал. Она пообещала принести склянку с остатками яда, который в тот вечер подлила Капитанову. Он ее, конечно, унес с собой…
– Кто?
– Подозрения у меня есть, а улик – ни малейших, – сказал Ахиллес. – Одно ясно, Иван Иннокентьевич: никакая это не нечистая сила, это люди, ловкие и совершенно беззастенчивые в средствах. Я еще далеко не весь клубок распутал, но кое-какие ниточки потянул…
– Что же делать? Сообщить в уезд?
– Пожалуй, рановато…
– Но ведь положено…
– Вы не забыли, кто подписал мое рекомендательное письмо? – спросил Ахиллес резко. И добавил помягче: – Иван Иннокентьевич, дело двумя убийствами не ограничивается, вы, наверное, сами понимаете… Ключ ко всем странностям – в усадьбе, и там я его буду искать. Потерпите денек, ладно? Марину, конечно, в мертвецкую, тем более что мотивировка отличная – прохожий варнак залез в дом, полагая, что хозяйки нет, а она, на свое несчастье, дома оказалась… И я вас очень прошу: сделайте так, чтобы вам все же выдали для вскрытия тело Капитанова, проведите вскрытие ночью, в глубокой тайне, привлеките вашего провизора-химика, путь ищет следы яда…
– Сделаю, – серьезно пообещал пристав. – Из кожи вывернусь, а сделаю. Такого в моем стане еще не бывало…
– Ну а теперь обговорим еще кое-что…
…Такого ужина Ахиллес еще не отведывал. Не в том смысле, что на столе были какие-то невиданные яства. Попросту он отдавал себе отчет, что каждый проглоченный им кусок, каждая ложка соуса могут содержать смертельный яд – тот, которым был отравлен Капитанов. Он старательно отгонял эти мысли: а зачем, собственно, его убивать, зная, что никакими уликами он не располагает? Смерть его лишь привлечет внимание полиции, причем отнюдь не становой и даже не уездной – уж Сигизмунд-то Янович всерьез обеспокоится тем, что человек, которого он посылал провести расследование, убит. И все злодейские замыслы рухнут.
И категорически не хотелось думать о том, что бывают, он слышал, яды, не оставляющие следов в организме. Правда, читал он это не в научном журнале, а в уголовном романе, так что шансы выжить имелись.
И ведь надо, чтобы все тарелки остались пустыми – здесь уже привыкли, что отсутствием аппетита он не страдает… Одним словом, тяжелым был для него ужин, да еще следовало поддерживать обычный застольный разговор, как всегда…
Ну вот, десерт и кофе с коньяком… Все, кажется, обошлось – на Капитанова отрава подействовала почти мгновенно. Он перешел вместе со всеми в ломберную[122], которой служила одна из гостиных, играл на удивление рассеянно – хорошо еще, игра на сей раз была из разряда «веселых семейных», не требовавших ни хладнокровия, ни расчета, ни тонкого умения вести сложную игру, да и ставки здесь копеечные. Так что он остался самым проигравшим – правда, проиграл всего-то рубль с мелочью…
После ужина прошло часа два, все расходились спать, но Ахиллес по-прежнему не чувствовал никаких нехороших симптомов и окончательно убедился – пронесло. Закрыл за собой дверь комнаты, снял сапоги, глянул мимоходом в сторону кровати… и обмер.
Из-под кровати, прогнув спину, вылезал огромный волк. Встал аршинах в трех от Ахиллеса, опустил лобастую голову, светя пронзительно-желтыми глазами, коротко рявкнул – и, словно по сигналу, появились новые – из-под кровати, из темных углов комнаты, вообще неведомо откуда, побольше и поменьше, обычные и с напрочь содранной шкурой.
Ахиллес изо всех сил пытался вернуть себе душевное спокойствие, повторял одно: яд на Капитанова подействовал очень быстро, а сейчас прошло больше двух часов, так что это, скорее всего, та же безобидная чертовщина, что являлась Артамошке, Ванде и многим слугам. Но успокаивали эти мысли плохо: а вдруг все же? Что делать? Вульгарно опорожнить в ночную вазу содержимое желудка? А если яд уже впитался в кровь, как это бывает со змеиным? Но ведь на сей раз не было укусов… Бежать к доктору Кравченко? А сможет ли он помочь, в особенности если сам из этих?
Он все же вытащил из-под кровати ночную вазу и, как можно глубже засунув в рот два пальца, опорожнил желудок так, что тот едва не вывернулся наизнанку. Все это время, пока он стоял на четвереньках над урыльником, за спиной слышались рычание и голоса, мало чем схожие с человеческими:
– Страшно, маленький? Ну, теперь не уйдешь…
– Сожрем, растерзаем, и девку твою сожрем…
– Косточки мягкие, нежные, хрустнут легко…
– А то изнасилуем сначала, хы-хы-хы! Не все ж тебе одному!
Он поднялся на ноги почти спокойно, подумав, сел в кресло, закурил – ну, истины ради, пальцы самую чуточку подрагивали, но это, скорее всего, не от страха, а от неожиданности. Сидел и смотрел на волков, а они толпились тесно, едва ли не как стадо баранов, изрыгали всякие гнусности насчет него и Ванды. Как он ни прислушивался к себе, не ощущал никаких признаков близкого удара – сердце стучало самую чуточку чаще, и только. Страх понемногу отступал, стало где-то даже и любопытно.
Вперед протолкался один, огромный, самый страшный – потому что шкура с него была содрана начисто и зрелище было неаппетитное. Разинув пасть, хрипло заворчал:
– Помнишь меня? Твой отец меня убил, а канавинские мужики ободрали. Сейчас я тебя обдеру, паршивец!
Ну да, конечно: это было самое жуткое воспоминание из детства. Они тогда с отцом и его коллегой поехали на прииск «Хвалебный», там задержались, возвращались затемно, и за санями погнались волки. Волков в ту зиму почему-то развелось видимо-невидимо, а с пропитанием в тайге в тот год было наверняка плохо. Доходило до того, что самые осатаневшие пару раз врывались в деревни средь бела дня, а ночью хватали собак, пытались залезть в овчарни и хлевы, так что мужики, собравшись вооруженной ватагой (а в Сибири ружье в каждой избе), по очереди обходили улицы.
Ахиллес, тогда восьмилетний, запомнил этот страх на всю жизнь – освещенная полной луной дорога, храпящая тройка, по сторонам и сзади, совсем близко от саней, мелькают поджарые серые тени, горят глаза, отец и его коллега яростно палят в ближайших из своих «Смит-Вессонов»… Волков было с дюжину, половину инженеры перебили, остальные в какой-то миг, словно по команде, отстали. Канавинское было уже близко, версты полторы, тамошние хозяйственные мужики, собравшись гурьбой и щетинясь стволами, пошли обдирать падаль. Одну из шкур взял приятель отца, тот самый инженер, отцу Ахиллеса тоже предлагали, но маленький Ахиллес форменным образом зашелся в плаче, крича, что не хочет домой «этого». Смешно, но ему тогда всерьез казалось, что шкура ночью оживет и набросится на него…
Совсем успокоившись, он поступил подобно Ванде и Артамошке: поднял с пола сапог и запустил им в кучу волков, подступивших совсем близко с угрозами и оскорблениями. Случилось в точности то же самое: сапог пролетел сквозь них, как сквозь туман или дым костра, глухо стукнув об пол. После этого Ахиллес уже вовсе не обращал на них внимания: ясно было, что его просто пугают, как пугали остальных, и доставшаяся ему доза неизвестного вещества определенно не смертельна. Даже интересно было сидеть, курить, разглядывать заполнившее спальню скопище (от которого ничуть не пахло волчьей шерстью, и ногтями по паркету они не цокали – а вот разболтались не на шутку). В конце концов разделся, лег и прикрыл голову подушкой. Какое-то время ему еще досаждали приглушенные угрозы и оскорбления, но потом он все же заснул и никаких кошмаров во сне не видел.
…Тот самый Кувшинников, решивший «помочь народу», оказался вовсе не фанатиком, каких Ахиллес уже повидал, а вполне приятным в обращении молодым человеком с открытым лицом. Соответствующее заключение у него было уже готово, он протянул его сначала приставу, но тот, едва глянув, отдал бумагу Ахиллесу.
– Не по моим мозгам столь ученая премудрость…
– Пожалуй, и не по моим тоже, – сказал Ахиллес, изучив бумагу. – Все равно что китайская грамота… Олег Кондратьевич, может, вы нам расскажете простыми русскими словами, что за вещество в организме покойного обнаружилось?
Кувшинников растерянно улыбнулся, развел руками:
– Боюсь, я бессилен, господа… Опиаты безусловно присутствуют, как и некоторая доля дигиталиса, и еще парочка компонентов растительного происхождения. Но точного состава я определить не могу, как ни старался. Перерыл все книги, что привез из Казани, – он указал на шеренгу толстых книг на полке, – но ничего подобного… Возможно, какое-то новое химическое соединение – их в наше время открывают и создают несказанное количество, уследить просто невозможно. Я выписываю пару-тройку специализированных журналов, но доходят они в нашу глушь с большим опозданием… Помог, чем мог, уж не посетуйте.
– Мы вам и за то благодарны, что вы уже сделали, – сказал Ахиллес. – Главное известно: это вещество есть, и оно, попав в организм, убивает очень быстро…
– Возможно, будь у меня гораздо лучше оборудованная лаборатория, я добился бы большего, но здесь обычная земская аптека с ее невеликими возможностями. Вот в Казанском университете…
Когда они вышли на улицу, спрятав в карманы каждый свой экземпляр заключения, пристав тоскливо вздохнул: