И сожаление.

Ведь если они наслаждались жизнью, будто ничего и не случилось, я застряла в своей как раз из-за всего, что произошло.

– Вкусно? – спрашивает мама, стаскивая меня с воображаемого подоконника. – Ты едва притронулась к еде.

Она не понимает, что заправленные томатом блюда мне больше не по душе. Я пыталась объяснить в первую неделю после возвращения, когда мама сделала капеллини, похожие на спагетти, под томатным соусом маринара, но увидела лишь искреннее недоумение. Она не поняла. Не желала ничего слушать, ведь так старалась сама приготовить и пасту, и соус с нуля, прямо как бабушка Джин.

– Звонила доктор Уайт, – сообщает мама, когда я не отвечаю. – Думаю, стоит назначить еще одну встречу.

– Мне не нравится доктор Уайт.

– Потому что она слишком старая?

– Потому что у нее в кабинете пахнет восковыми свечами.

Мама морщится, словно мой ответ не имеет смысла. Мне хочется написать «услышь» на каждом ее ухе: «Услышь наконец мои слова, вложи их себе в рот, проглоти, как свою домашнюю пасту». Ведь на самом деле я уже пыталась поговорить.

С ней.

С папой.

С докторами.

С полицией.

Все заявляют, мол, ты можешь без стеснения излить душу, но на деле это работает, только если я говорю то, что они готовы услышать. В ином случае взрослые морщат лоб, поднимают брови, поджимают губы и качают головой.

Отводят взгляд.

Зажимают руками рты.

И оставляют меня.

Еще более одинокой, чем прежде.

Чем в те семь месяцев. Но взрослым не понять.

– При чем тут вообще восковые свечи? – спрашивает мама.

Папа тем временем продолжает пить. На дне его бокала кусочки чего-то. Ему нужно долить. А мне нужно вернуться в четыре серых стены своей комнаты.

– Обещай, что пойдешь, если я тебя запишу, – говорит мама.

Ненавижу доктора Уайт.

– Из-за нее я чувствую себя сумасшедшей.

– Почему?

– Потому что она считает меня сумасшедшей.

Родители переглядываются, однако не пытаются отстоять мое душевное здоровье.

– У меня есть идея получше, – предлагаю я. – Может, мне написать о том, что случилось?

– В смысле книгу? – Мама смотрит на отца, проверяя его реакцию.

Какого черта никто никогда не заботится о моей?

– Ты же не собираешься делиться своей историей? – спрашивает мама.

Я набиваю рот пастой, совсем как Шелли теми брауни, чтобы не пришлось отвечать – чтобы ни одну из моих инициатив не раздавили, как ягоды кислого винограда.





Тогда

5





Я лежала на спине, а поверхность подо мной качалась из стороны в сторону. Я открыла глаза, но ничего не увидела. Меня окружала темнота – и страх заполз под кожу, точно стайка пауков.

Я попыталась встать. Голова ударилась обо что-то твердое. Раздался гудок машины. Мое сердце начало колотиться.

Я попыталась на ощупь определить, что вокруг, обнаружила над головой что-то вроде крыши и постучала по ней костяшками.

Играла музыка – какая-то песня в стиле кантри – под аккомпанемент инструментов: гитары, клавишных, барабана и губной гармоники. Меня швырнуло вперед, и я впечаталась лицом в твердую поверхность. Что-то потекло по губе и попало на язык – кровь.

Я резко пришла в себя.

– Не отпускай свою любо-о-овь, – пел мужской голос.

Слезы покатились по моему лицу, а к горлу подступила желчь. Дрожа всем телом, я сунула руку в карман куртки и с облегчением обнаружила там телефон. Проверила – две палочки сигнала, три непрочитанных сообщения, пропущенный звонок от Шелли плюс еще один от мамы. Я не стала читать или слушать голосовую почту. Просто набрала пароль. Первая попытка – неверно. Вторая – нечаянно нажала «Удалить».

Наконец с третьей я разблокировала экран и позвонила маме.

– Ты где? – в панике спросила она. Наверное, Шелли связалась с ней, когда я не появилась в кафе.

Слова потоком хлынули у меня изо рта:

– Мам, он меня забрал… ты должна мне помочь, мам. Не знаю, где я. Не знаю, что происходит. Я в багажнике его машины.

Ужас вышел на новый уровень, ведь теперь, когда я произнесла эти слова, они стали реальностью. Я никогда еще не слышала, чтобы мой голос звучал так испуганно.

– Кто тебя забрал? – спросила мама.

– Парень. Из магазина.

– Нормы? Джон, – позвала она моего отца. – Сейчас же звони 911.

На заднем плане послышался голос папы. Что он говорит?

– Она в багажнике машины, – сообщила ему мама.

Вой вырвался из моей глотки, когда внезапно я осознала: парень, что меня похитил… он же когда-то остановится. Меня заставят выбраться наружу. И что тогда?

Что тогда?

– Мам, – прохныкала я.

– Слушай меня внимательно, – велела она. – Вокруг тебя нет никаких защелок? Что-нибудь светится в темноте? Потяни это. Там должен проникать свет. Багажник откроется.

– Нет! – заплакала я. – Нет никаких защелок, ничего не светится.

– Ладно, хорошо, осмотрись. Может, внутри есть что-то полезное? Какое-то оружие? Что-то острое?

– Инструмент или зонтик? – подсказал папа. – Отвертка, кабель, чистящие средства?

Я отчаянно прищурилась, но так ничего и не увидела. Только нащупала тонкий слой ковролина и внутреннюю поверхность самого багажника.

– Можешь определить, где задние фары? – спросила мама. – Скорее всего, их закрывает панель. Отдери ее и ударь по фаре – изо всех сил, чтобы выбить стекло. Потом высунь руку наружу и маши, чтобы другие водители тебя заметили.

Я снова принялась шарить вокруг, но ничего не нашла – ни панели, ни фар. Ну почему? Почему я не могу их отыскать?

А песня все звучала.

«Не отпускай свою любооовь… Дари себя ей вновь и внооовь… Чтоб не ушла твоя любооовь…»

– Джейн? – позвала мама.

– Не вижу, – пробормотала я. – Не знаю.

Разве у меня нет приложения для фонарика? Я же точно его скачивала! Я проверила экран, но не увидела характерного фиолетового значка.

– Ты должна сейчас отключиться от нас и набрать 911, – сказала мама.

– Мам, нет.

– Джейн. Дыши глубоко. Папа сейчас говорит с ними. Уже дал им твой номер, но они хотят, чтоб ты сама их набрала.

– Нет. – Слезы хлынули еще пуще. Я не хотела разъединяться с родителями.

– Джейн, – твердо произнесла мама, хотя по голосу я слышала, что она тоже плачет. – Позволь им тебе помочь. Они отследят сигнал. Найдут тебя. Мы тебя найдем. Джейн, слышишь?