Я достала браслет и подала ему. Незнакомец глянул ценник – сто восемьдесят долларов.

– Знаю, дороговато, но камни настоящие, – заверила я его.

Он расправил браслет на ладони. Там, где заканчивались корни вытатуированного дерева, виднелась клешня краба.

– Слушай, а ты на себя примерить не можешь? Я бы так лучше понял.

Мне следовало тогда насторожиться, сообразить, что предположительно спешащий человек не станет тянуть время. Вместо этого я послушно нацепила браслет, одной рукой застегнув его на запястье.

Смотрелось великолепно, и чувства определенно отразились на моем лице: отчаянное желание обладать такой красотой.

– Ну как?

– Идеально, – ответил парень, снова ловя мой взгляд. – Беру.

Конечно, мне было грустно расставаться с браслетом. Я несколько раз уже надевала его, молясь, вдруг Норма выставит украшение на распродажу. И все же отрезала ценник, завернула подарок в бумагу и повернулась за коробкой.

Тогда все и произошло.

Оплетенные нарисованными ветками руки обхватили мою грудь.

Каким-то куском ткани зажали мне рот.

Я отшатнулась и попыталась закричать. Однако тряпка заглушала голос, а ноги двигались как-то неправильно: шаркали, заплетались, подкашивались.

Я слепо потянулась; пальцы наткнулись на что-то мягкое – детские комбинезоны. Я помнила их веселую расцветку в полоску и ромашки. С силой потянула, надеясь добыть вешалку и как-то ею отбиться.

Что-то упало – стойка? манекен? – и ткань выскользнула из моих пальцев.

– Просто расслабься, – сказал незнакомец, поймав мои руки и прижав к моей груди. – Я не сделаю тебе ничего плохого.

В голове словно возник огненный оранжево-желтый шар; он ослепил меня, выплевывая разноцветные брызги, точно жерло вулкана.

Я хотела укусить похитителя, но тряпка не давала. Язык стал тяжелым и неповоротливым, слишком большим, чтобы говорить или кричать.

Пахло чем-то приторно-сладким.

А во рту образовался фруктовый привкус с нотками горечи.

Меня охватил водоворот мыслей и вопросов. Это все происходит на самом деле? Не может быть. Что я сделала? Откуда он знал?

В памяти всплыл пронзительный голос мисс Ромер, которым она читала нам лекции по самообороне на уроках медицины.

Мисс Ромер знала, о чем говорит.

Она встречалась с полицейским.

И, по ее словам, смотрела достаточно криминальных сводок по телевизору.

«Не давайте похитителю вас увезти. Боритесь изо всех сил. Пинайтесь, кричите, кусайтесь, царапайтесь. Делайте что угодно».

Голова была словно в дурмане, но я отказывалась сдаваться. Попыталась выдернуть руки, но те по-прежнему были прижаты к моей груди.

Огляделась, чем бы отбиться, но в пределах досягаемости стояли лишь ящики со свечами, потрепанные коричневые коробки с нарисованными на них серебряными фитильками. Их очертания размылись и поплыли. В глазах потемнело.

Тело стало слишком тяжелым.

А мир померк.





Сейчас

4




Мама приготовила на ужин наше любимое блюдо, пасту – домашние маникотти со сливово-томатным соусом бабушки Джин. Папа взял на себя десерт – брауни с помадкой. Вид шоколадных кексов всегда словно переносит меня назад, во времена средней школы, когда Шелли заявила, что может съесть их все меньше, чем за три минуты. Я поймала ее на слове. Подруга набила рот брауни. Я дождалась момента, когда Шелли станет похожа на хомяка, а затем исполнила танец маленьких утят, попутно еще и строя рожицы. Разумеется, проглотить Шелли уже ничего не смогла, слишком уж хохотала. Шоколад потек у нее изо рта, из носа, и мы рухнули на пол, содрогаясь от смеха. И нам стало не до пари, ведь очевидно было, что мы обе победили.

Я скучаю по Шелли.


Очень.

И по бабушке скучаю. Она умерла в последний год ДТКМП (До Того Как Меня Похитили), и теперь ее дух жил только в нашей пище – соусах, тушениях и самодельных клецках.

Сидя здесь, за обеденным столом, пока одно блюдо сменяет другое, я и саму себя чувствую лишь тенью прежней Джейн, и не могу не задаться вопросом: а в чем живу я?

Папа отпивает вина. Оно очень темное, почти как черничное. Мама говорит, за последние десять месяцев отец освоил виноделие.

– У него появилось хоть какое-то занятие. Клянусь, если б не вино и работа, думаю, он бы просто сошел с ума от переживаний.

Ее слова – точно кислота на мои открытые раны. Мало того что я испортила свою жизнь, еще и умудрилась навредить отцу.

– Как твоя комната? – спрашивает мама.

– Моя комната?

– Да, – кивает она. – Тебе удобно? Или что-то еще нужно?

– Еще?

– Если хочешь, пройдемся по магазинам. – Ее лицо проясняется. – Одежда, книги, постельное белье, канцелярские принадлежности…

– Можно в другой раз?

– Конечно. – Она выдавливает фальшивую улыбку.

Я отвечаю не менее фальшивой.

– Я тут еще хотела спросить… ты общалась с Энджи? – Мама вскидывает брови, словно уже знает ответ.

Энджи работает в приюте для животных, где я была волонтером. Доставили новых собак, и подруга хочет меня с какой-то из них познакомить.

– Она сегодня звонила, – отвечаю я, сосредотачиваясь на цветочной композиции по центру стола. Водяные лилии. Лепестки похожи на лезвия канцелярских ножей.

– Вы договорились встретиться?

Под столом вонзаю в бедро свой нож для масла и жалею, что он недостаточно острый.

– Джейн?

– Нет, не договорились. – С трудом сглатываю, давя на лезвие сильнее.

– А как Шелли?

Смотрю в окно, представляя, как стою на подоконнике.

– С Шелли ты разговаривала? – не унимается мама.

Ищу какое-нибудь оправдание. Украдкой смотрю на папу, не придет ли он мне на помощь, но увы. Отец смотрит в свою тарелку так, словно тоже мечтает выпрыгнуть из окна.

– Шелли звонила, – признаюсь я. Шелли постоянно звонит. Сегодня предложила принести мне ланч: один сэндвич с авокадо, помидорами и моцареллой, а другой – с начинкой из кокосового молока, взбитого блендером с бананом и арахисовым маслом. Мои любимые. Она знает. И все же я отказалась, мол, занята.

– И чем таким ты занята? – спросила Шелли.

– Может, в другой раз, – предложила я и тоже это почувствовала, в дыре, на месте которой когда-то было мое сердце, – ужасное тянущее ощущение, проникающее глубоко в грудь.

– В пятницу мы с Мелли и Таней идем в кино, – продолжила Шелли. – Хочешь с нами?

– С каких пор ты с ними зависаешь?

– С тех пор, как Мелли на физике нечаянно пролила мне на колени пепто-бисмол. Пришлось до конца дня ходить в лабораторном халате. При короткой юбке. В общем, долгая история, – рассмеялась Шелли. – В любом случае они хотели бы, чтоб ты пошла с нами.

– Прямо так и сказали?

– Конечно. Мы все не против.

Возможно, я подумала, они просто хотят расспросить меня про семь месяцев плена. А может… они меня жалеют. В любом случае ответ оставался прежним: ни за что.

Повесив трубку, я представила, как троица сидит в кино, ест шоколадные шарики и обсуждает планы на колледж, – и внезапно почувствовала горечь.

Горечь.

И одиночество.

И гнев.