– Время от времени. Его очертания то вспыхивают, то исчезают снова.
Я впечатлена.
– Значит, ты мне веришь?
Вип оглядывает двор и медленно кивает.
– Пойдем со мной, – говорит он.
Я собираюсь было вздохнуть с облегчением, но тут вижу, что он выходит из личного крыла и идет через двор.
– Куда ты идешь? – спрашиваю я. – Твой дедушка в другой стороне!
– Да, – отвечает он. – Я разбужу его и приведу сюда. А ты пока можешь посвятить себя другому делу, которое срочно нуждается в разъяснении.
– В крыле для слуг? И что это за дело?
Он, улыбаясь, поворачивается ко мне.
– Ты же так хотела поговорить с женой повара. Помнишь? Она здесь. Охотники доставили дичь, которую нужно разделать. Она всегда помогает с этим.
– Ах, вот как.
– Давай же! – призывает он меня. – Она не кусается.
Я следую за ним со смешанными чувствами. Для решения этой проблемы с поваром и Каниклой у меня сейчас совсем не осталось нервов, но что мне остается делать?
– Обычно эта женщина всегда исчезает незадолго до моего появления, – объясняю я Випу. – Я прихожу, она уходит. Это не может быть совпадением.
– Конечно, – отвечает Випольд таким мягким тоном, словно уже окончательно смирился с тем, что я потеряла рассудок.
Мы входим в ту часть замка, где находится кухня, и проходим мимо комнат, из которых доносится грохот, шум и плеск. Эти звуки успокаивают: они уверяют, что меня окружают самые обычные люди.
– Клянешься, что приведешь своего дедушку, пока я буду разговаривать с женой повара? И как можно скорее?
– Вот мы и на месте. – Випольд останавливается перед комнатой, из которой доносятся громкие удары и треск. – Я обещаю тебе, – говорит он, подталкивая меня через порог, – хотя и не понимаю всей серьезности этой ситуации.
– Если сделаешь это, ты мой герой, – сообщаю я его спине, потому что Вип уже разворачивается и возвращается в личные покои через внутренний двор.
Мой поросенок застывает на пороге и в ужасе пялится на меня. Очевидно, он не хочет заходить в помещение, в котором я нахожусь. Когда осматриваюсь вокруг, понимаю почему: свет пламени множества очагов мерцает на частично выпотрошенных телах оленей и кабанов, подвешенных к потолку за задние лапы и болтающихся в воздухе. Кровь стекает в миски на полу, а на одном из столов какая-то женщина топором разрубает на части обезображенные останки животного. Ее прежде белый фартук пропитан кровью, а когда она поднимает глаза на меня, я вижу, что ее лицо тоже все в кровавых брызгах.
– Что надо? – недобро спрашивает она. – Я занята!
– Простите, – говорю я и подхожу ближе, протискиваясь через подвешенных животных. – Но мне так и не удалось застать вас дома, поэтому я нашла вас здесь. Речь идет о моей сестре и вашем муже, поваре.
Я вижу под передником женщине черное платье, отделанное на рукавах изящным кружевом. Такую дорогую вещь могла бы позволить себе какая-нибудь знатная дама, нежели простая кухарка. Удивительно и то, что – несмотря на огромную силу, с какой она разделывает кости, жилы и мясо, – она выглядит заметно худой и изголодавшейся: это кажется мне странным, учитывая, что она замужем за одаренным поваром. Она выглядит куда старше Берта Каниклы. Резкий суровый взгляд женщины, которым она смотрит на меня, усиливает это впечатление.
– О чем тут говорить? – спрашивает она, отворачиваясь от меня, чтобы, демонстративно взмахнув топором, расколоть позвоночник. Раздается треск, и я невольно вздрагиваю. – Это отвратительно и постыдно для обеих сторон, – продолжает она. – Но я предпочитаю не вмешиваться. Каждый несет ответственность за себя.
Обручального кольца на ней нет. Возможно, она снимает его на то время, пока работает мясником, что довольно разумно и понятно, но я никак не могу избавиться от мысли, что обручального кольца может не быть вовсе. Чем дольше я смотрю на эту женщину, тем яснее мне становится: в ней нет ничего обычного или безобидного. Даже сейчас, когда она занята тем, что укладывает разобранное на части животное в разные чаны на полу, я понимаю, что на самом деле ее внимание сосредоточено на мне.
– Помоги мне! – просит она меня, наклоняясь к одному из небольших чанов на полу, до краев наполненного внутренностями. В любых других обстоятельствах я последовала бы ее просьбе и помогла бы водрузить чан на стол. Однако здесь, если не ошибаюсь, сейчас творится особая магия. Если я послушаюсь ее, это будет равносильно подчинению. Я осознаю это, как и то, что не должна стыдиться или чувствовать себя виноватой из-за любви Каниклы к повару. Если я буду играть в их игры, проиграю! Это поединок! Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять.
– Значит, все в порядке, – говорю я, игнорируя ее просьбу. – Единственной причиной, из-за которой я смогла бы отговорить Каниклу от общения с Бертом, была бы несчастная жена, которой это причиняет огромные страдания.
– Тот, кто вызывает жалость, не заслуживает большего, – отвечает она, с огромной силой водружая чан на стол. – Нет ничего более жалкого, чем женщина, считающая себя сильной, но которая хочет вызывать сострадание и жалость всеми своими словами и поступками. Когда сильная женщина терпит поражение, она справляется с этим сама. Когда она злится, направляет этот гнев на цели, которые того стоят. Когда побеждает, в ней нет места для гордости. Такая женщина сильна и таковой остается.
– Прекрасно, – говорю я. – Значит, мы все уладили.
Женщина разворачивается и смотрит на меня так, что перехватывает дыхание. Будто одним своим взглядом вонзает мне в грудь раскаленный железный крюк.
– Не смей!
– Что? – тяжело дыша, спрашиваю я. Боль, которую сейчас испытываю, ненастоящая, в этом я уверена, и все же дышать мне удается с трудом. Я хочу прижать руки к груди, согнуться, но это ознаменует мое поражение.
Женщина делает ко мне шаг, и раскаленный крюк в моей груди превращается в пылающую руку. Я знаю, что с телом все в порядке. Это тело принадлежит мне, это моя территория, она подчиняется моей власти. Она не может туда попасть.
Сопротивляясь боли, я пытаюсь понять, как она манипулирует мной. Должно быть, она обнаружила во мне нечто такое, что можно обратить против меня. Слабость, которую я не контролирую, или чувство, которое выводит меня из равновесия. Так и есть – она использует мой страх! То, что я ощущаю как боль в груди, на самом деле является моим страхом перед ней. Моей паникой от понимания того, с кем я имею дело. Она улавливает это ощущение и преображает так, что я не узнаю его!
Как только я понимаю, как работает ее магия, все остальное не составляет труда. Когда начинаю чувствовать свой страх, иллюзия исчезает. Жжение в груди постепенно исчезает и снова становится той мучительной нервозностью, которая изначально охватила меня, когда я поняла, что это она. Ведьма, которую раньше называли Паучихой.
Теперь, когда снова обретаю способность свободно дышать, я набираю в легкие воздуха и смотрю ей прямо в глаза. Эти глаза завораживают: чем больше сосредотачиваюсь на их коричневато-зеленом цвете, тем больше погружаюсь в бесконечно прекрасный летний лес, слегка тронутый осенью, и боюсь холода, в котором он неизбежно увянет. Таковы ее чувства. В этом летнем лесу Паучиха дома, она борется за то, чтобы он не исчез. Как давно она вступила в эту схватку? Уже слишком долго идет по трупам ради спасения своей мечты.
Я помню, как Испе́р говорил мне: «Врагов никогда не обезоруживают силой. Их побеждают, понимая их и мотивы, которые ими движут». Ощущение уходящего волшебного лета – мотив, который я понимаю. Но в то же время мне чужда тоска моей неприятельницы. Я родилась во времена, когда волшебное лето древней веры уже прошло. Мне легко пережить потерю того, чего я никогда не знала.
Возможно, это же произошло и с молодым Королем-Призраком. Он принял осень и унес древние времена прочь. Прочь из Амберлинга. Вот почему многоликие боролись с ним, вот почему они хотели парализовать его и доминировать над ним. Из-за этого они стали причиной его смерти, а сами остались в стороне.
Да, я понимаю свою неприятельницу: без силы Короля-Призрака, которая, видимо, живет во мне, мечта Паучихи не может осуществиться. Она не хочет меня убивать. Она хочет воспользоваться моей силой. Однако до сих пор все попытки оборачивались поражением.
Пока мы молча стоим напротив и смотрим друг другу в глаза, я осознаю кое-что еще: Паучиха сознательно избегала меня. То, что я найду ее в замке, не планировалось. Она была удивлена, увидев меня здесь, и мое внезапное появление оказалось ей совсем не по нраву. Поразительно: ведь в конце концов мы находимся среди печей, в которых магия дома и очага кишмя кишит, я уверена. Могло бы показаться, что я угодила в паучью сеть. Однако Паучиха ведет себя так, будто боится своей добычи.
Мне обязательно нужно выяснить почему. От этого может зависеть куда больше, чем моя жизнь.
Глава 18
На кухне ужасно жарко, и моя одежда уже насквозь пропиталась потом. Но я все равно не снимаю свое пальто. Это моя вторая кожа, кусочек дома, который меня защищает. Вдобавок в подоле лежит золотая монета, связывающая меня с моим спящим отцом.
– Ну, вот и поговорили, – говорю я. – Не хочу больше вас беспокоить.
– Ты что, не слышишь меня? – спрашивает жена повара, встав на моем пути, когда я пытаюсь подойти к двери. – Я сказала: не смей!
– К сожалению, я не понимаю, о чем вы, – отвечаю я самым наивным тоном, на который только способна. – И если теперь меня извините…
– Нет.
Это слово жена повара произносит очень тихо, но я слышу его отовсюду. Словно множество теней и призраков, повинуясь моей противнице, нашептывают мне его прямо в уши. Я не вижу их, но боюсь, что на этот раз это не иллюзия. Каждое «Нет» принадлежит существу, которое будет противостоять мне, если я сделаю хоть еще один шаг к двери.
– Вы должны объяснить мне, о чем идет речь, – прошу я жену повара. – На что именно мне не стоит решаться?
Меня отнюдь не успокаивает то, что она вытаскивает из-за спины свой окровавленный топор и направляет его в мою сторону.
– Не смей бросать нам вызов, – отвечает она. – Твое появление здесь, на моей кухне, равносильно нападению. Вообще-то я должна была принять это как призыв к борьбе не на жизнь, а на смерть. Но, возможно, ты даже не знаешь, что порождаешь своими действиями.
– Так и есть, – отвечаю я. – Я пришла сюда, чтобы поговорить о вашем муже и моей сестре.
– Не лги мне!
– Конечно, я не собиралась на вас нападать, – быстро добавляю я. – Как бы я могла это сделать? Мне нечего предъявить, кроме моего происхождения. Меня никогда этому не учили. Эта древняя вера для меня одна гигантская загадка.
– Как бы не так! – презрительно говорит жена повара. – Кто-то, должно быть, направлял тебя. Вложил в тебя знания.
Едва она это говорит, как мне вспоминаются песни и рассказы моей матери. Большинство из них я не смогла бы ни спеть, ни пересказать, но Паучиха права: послания этих песен и историй живут во мне. Все, что с детских лет делает мой мир таким прекрасным, взлелеяла в моей душе мать – своими рассказами, пением и любовью. Слова, покидавшие ее уста, часто казались мне жуткими, но они отбрасывали красочные, разноцветные тени. Эти красочные тени выделяют меня. Я дышу ими, живу, они – это я.
– Почему вы, древние волшебники, ни разу не попытались завоевать мое доверие? – спрашиваю я. – В моей жизни были времена, когда я была бы бесконечно благодарна за несколько практических заданий колдовства. Думаю, в отсутствие лучших друзей вы мне даже понравились бы! Вместо этого вы ждете, пока я вырасту, и подбрасываете меня принцу, которого я ради вас должна убрать с дороги. Вы, вероятно, не рассчитывали, что я по-настоящему полюблю этого принца. Даже такие безумные волшебники, как вы, должны были слышать, что настоящая любовь может ослабить и даже разрушить любое другое заклинание. Она – сила, каких мало.
– Ты, видно, кажешься себе очень умной? – резким тоном спрашивает Паучиха. – Так ты очень сильно ошибаешься, скажу я тебе. Императорский сын просто оказался не в том месте и не в то время. Для тебя был предназначен другой принц.
– Другой принц? – озадаченно спрашиваю я. – Випольд, что ли?
Она молчит, зато я слышу голос Випа. Как раз в этот момент он заводит своего трясущегося дедушку через порог в помещение.
– Все нормально? – спрашивает он. – Подожди, я принесу тебе стул.
Пока Випольд вытаскивает из-под стола табуретку, его двоюродный дедушка бросает на меня изучающий взгляд. Тени под его белыми бровями выглядят крайне враждебно, но едва Вип появляется, как тот снова безобидно улыбается и покачивает головой, будто кивая своим мыслям.
– Садись сюда, дедушка, – заботливо говорит Вип, подвигая табурет на свободное место между двумя половинами оленьей туши. – Принести тебе чашку мокколатля и рогалик?
– О, это было бы прекрасно, – соглашается старичок, благодарно похлопывая внука по руке. – Только, пожалуйста, большую чашку!
– Сейчас будет, – заявляет Випольд, который, должно быть, не совсем правильно воспринимает обстановку, потому что выглядит таким же расслабленным и веселым, как обычно.
– Вип! – зову я. – Подожди! Я пойду с тобой.
Комната на миг погружается в темноту, и я понимаю, что она под завязку набита существами, которых я даже не могу классифицировать. Слово «призраки» было бы слишком безобидным, «тени» – слишком бесцветным, а «демоны» – слишком однобоким. Не все существа, которые подчиняются моим врагам, злы или агрессивны. Но их очень много, и мне не хочется, чтобы они на меня набросились. Поэтому я не двигаюсь с места и снова кричу:
– Вип?! Подожди, пожалуйста!
Я ору на всю комнату, но Вип, кажется, совсем меня не слышит. Он выходит за дверь, даже не оглянувшись. Совсем слух потерял, что ли? Меня охватывает страх, что он может быть замешан в этом деле. Разве не говорила Паучиха, что я вышла замуж не за того принца? Что, если Вип с самого начала был на стороне древних ведьм и колдунов?
Едва Вип скрывается за дверью, его дедушка совершенно забывает о своем почтенном возрасте и начинает расти в высоту. Кривая спина выпрямляется, тело перестает трястись, белые брови приподнимаются, открывая настороженный взгляд водянисто-голубых глаз. И когда он обращается к жене повара, его голос звучен и силен.
– Как она смогла проникнуть сюда?
Я впечатлена.
– Значит, ты мне веришь?
Вип оглядывает двор и медленно кивает.
– Пойдем со мной, – говорит он.
Я собираюсь было вздохнуть с облегчением, но тут вижу, что он выходит из личного крыла и идет через двор.
– Куда ты идешь? – спрашиваю я. – Твой дедушка в другой стороне!
– Да, – отвечает он. – Я разбужу его и приведу сюда. А ты пока можешь посвятить себя другому делу, которое срочно нуждается в разъяснении.
– В крыле для слуг? И что это за дело?
Он, улыбаясь, поворачивается ко мне.
– Ты же так хотела поговорить с женой повара. Помнишь? Она здесь. Охотники доставили дичь, которую нужно разделать. Она всегда помогает с этим.
– Ах, вот как.
– Давай же! – призывает он меня. – Она не кусается.
Я следую за ним со смешанными чувствами. Для решения этой проблемы с поваром и Каниклой у меня сейчас совсем не осталось нервов, но что мне остается делать?
– Обычно эта женщина всегда исчезает незадолго до моего появления, – объясняю я Випу. – Я прихожу, она уходит. Это не может быть совпадением.
– Конечно, – отвечает Випольд таким мягким тоном, словно уже окончательно смирился с тем, что я потеряла рассудок.
Мы входим в ту часть замка, где находится кухня, и проходим мимо комнат, из которых доносится грохот, шум и плеск. Эти звуки успокаивают: они уверяют, что меня окружают самые обычные люди.
– Клянешься, что приведешь своего дедушку, пока я буду разговаривать с женой повара? И как можно скорее?
– Вот мы и на месте. – Випольд останавливается перед комнатой, из которой доносятся громкие удары и треск. – Я обещаю тебе, – говорит он, подталкивая меня через порог, – хотя и не понимаю всей серьезности этой ситуации.
– Если сделаешь это, ты мой герой, – сообщаю я его спине, потому что Вип уже разворачивается и возвращается в личные покои через внутренний двор.
Мой поросенок застывает на пороге и в ужасе пялится на меня. Очевидно, он не хочет заходить в помещение, в котором я нахожусь. Когда осматриваюсь вокруг, понимаю почему: свет пламени множества очагов мерцает на частично выпотрошенных телах оленей и кабанов, подвешенных к потолку за задние лапы и болтающихся в воздухе. Кровь стекает в миски на полу, а на одном из столов какая-то женщина топором разрубает на части обезображенные останки животного. Ее прежде белый фартук пропитан кровью, а когда она поднимает глаза на меня, я вижу, что ее лицо тоже все в кровавых брызгах.
– Что надо? – недобро спрашивает она. – Я занята!
– Простите, – говорю я и подхожу ближе, протискиваясь через подвешенных животных. – Но мне так и не удалось застать вас дома, поэтому я нашла вас здесь. Речь идет о моей сестре и вашем муже, поваре.
Я вижу под передником женщине черное платье, отделанное на рукавах изящным кружевом. Такую дорогую вещь могла бы позволить себе какая-нибудь знатная дама, нежели простая кухарка. Удивительно и то, что – несмотря на огромную силу, с какой она разделывает кости, жилы и мясо, – она выглядит заметно худой и изголодавшейся: это кажется мне странным, учитывая, что она замужем за одаренным поваром. Она выглядит куда старше Берта Каниклы. Резкий суровый взгляд женщины, которым она смотрит на меня, усиливает это впечатление.
– О чем тут говорить? – спрашивает она, отворачиваясь от меня, чтобы, демонстративно взмахнув топором, расколоть позвоночник. Раздается треск, и я невольно вздрагиваю. – Это отвратительно и постыдно для обеих сторон, – продолжает она. – Но я предпочитаю не вмешиваться. Каждый несет ответственность за себя.
Обручального кольца на ней нет. Возможно, она снимает его на то время, пока работает мясником, что довольно разумно и понятно, но я никак не могу избавиться от мысли, что обручального кольца может не быть вовсе. Чем дольше я смотрю на эту женщину, тем яснее мне становится: в ней нет ничего обычного или безобидного. Даже сейчас, когда она занята тем, что укладывает разобранное на части животное в разные чаны на полу, я понимаю, что на самом деле ее внимание сосредоточено на мне.
– Помоги мне! – просит она меня, наклоняясь к одному из небольших чанов на полу, до краев наполненного внутренностями. В любых других обстоятельствах я последовала бы ее просьбе и помогла бы водрузить чан на стол. Однако здесь, если не ошибаюсь, сейчас творится особая магия. Если я послушаюсь ее, это будет равносильно подчинению. Я осознаю это, как и то, что не должна стыдиться или чувствовать себя виноватой из-за любви Каниклы к повару. Если я буду играть в их игры, проиграю! Это поединок! Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять.
– Значит, все в порядке, – говорю я, игнорируя ее просьбу. – Единственной причиной, из-за которой я смогла бы отговорить Каниклу от общения с Бертом, была бы несчастная жена, которой это причиняет огромные страдания.
– Тот, кто вызывает жалость, не заслуживает большего, – отвечает она, с огромной силой водружая чан на стол. – Нет ничего более жалкого, чем женщина, считающая себя сильной, но которая хочет вызывать сострадание и жалость всеми своими словами и поступками. Когда сильная женщина терпит поражение, она справляется с этим сама. Когда она злится, направляет этот гнев на цели, которые того стоят. Когда побеждает, в ней нет места для гордости. Такая женщина сильна и таковой остается.
– Прекрасно, – говорю я. – Значит, мы все уладили.
Женщина разворачивается и смотрит на меня так, что перехватывает дыхание. Будто одним своим взглядом вонзает мне в грудь раскаленный железный крюк.
– Не смей!
– Что? – тяжело дыша, спрашиваю я. Боль, которую сейчас испытываю, ненастоящая, в этом я уверена, и все же дышать мне удается с трудом. Я хочу прижать руки к груди, согнуться, но это ознаменует мое поражение.
Женщина делает ко мне шаг, и раскаленный крюк в моей груди превращается в пылающую руку. Я знаю, что с телом все в порядке. Это тело принадлежит мне, это моя территория, она подчиняется моей власти. Она не может туда попасть.
Сопротивляясь боли, я пытаюсь понять, как она манипулирует мной. Должно быть, она обнаружила во мне нечто такое, что можно обратить против меня. Слабость, которую я не контролирую, или чувство, которое выводит меня из равновесия. Так и есть – она использует мой страх! То, что я ощущаю как боль в груди, на самом деле является моим страхом перед ней. Моей паникой от понимания того, с кем я имею дело. Она улавливает это ощущение и преображает так, что я не узнаю его!
Как только я понимаю, как работает ее магия, все остальное не составляет труда. Когда начинаю чувствовать свой страх, иллюзия исчезает. Жжение в груди постепенно исчезает и снова становится той мучительной нервозностью, которая изначально охватила меня, когда я поняла, что это она. Ведьма, которую раньше называли Паучихой.
Теперь, когда снова обретаю способность свободно дышать, я набираю в легкие воздуха и смотрю ей прямо в глаза. Эти глаза завораживают: чем больше сосредотачиваюсь на их коричневато-зеленом цвете, тем больше погружаюсь в бесконечно прекрасный летний лес, слегка тронутый осенью, и боюсь холода, в котором он неизбежно увянет. Таковы ее чувства. В этом летнем лесу Паучиха дома, она борется за то, чтобы он не исчез. Как давно она вступила в эту схватку? Уже слишком долго идет по трупам ради спасения своей мечты.
Я помню, как Испе́р говорил мне: «Врагов никогда не обезоруживают силой. Их побеждают, понимая их и мотивы, которые ими движут». Ощущение уходящего волшебного лета – мотив, который я понимаю. Но в то же время мне чужда тоска моей неприятельницы. Я родилась во времена, когда волшебное лето древней веры уже прошло. Мне легко пережить потерю того, чего я никогда не знала.
Возможно, это же произошло и с молодым Королем-Призраком. Он принял осень и унес древние времена прочь. Прочь из Амберлинга. Вот почему многоликие боролись с ним, вот почему они хотели парализовать его и доминировать над ним. Из-за этого они стали причиной его смерти, а сами остались в стороне.
Да, я понимаю свою неприятельницу: без силы Короля-Призрака, которая, видимо, живет во мне, мечта Паучихи не может осуществиться. Она не хочет меня убивать. Она хочет воспользоваться моей силой. Однако до сих пор все попытки оборачивались поражением.
Пока мы молча стоим напротив и смотрим друг другу в глаза, я осознаю кое-что еще: Паучиха сознательно избегала меня. То, что я найду ее в замке, не планировалось. Она была удивлена, увидев меня здесь, и мое внезапное появление оказалось ей совсем не по нраву. Поразительно: ведь в конце концов мы находимся среди печей, в которых магия дома и очага кишмя кишит, я уверена. Могло бы показаться, что я угодила в паучью сеть. Однако Паучиха ведет себя так, будто боится своей добычи.
Мне обязательно нужно выяснить почему. От этого может зависеть куда больше, чем моя жизнь.
Глава 18
На кухне ужасно жарко, и моя одежда уже насквозь пропиталась потом. Но я все равно не снимаю свое пальто. Это моя вторая кожа, кусочек дома, который меня защищает. Вдобавок в подоле лежит золотая монета, связывающая меня с моим спящим отцом.
– Ну, вот и поговорили, – говорю я. – Не хочу больше вас беспокоить.
– Ты что, не слышишь меня? – спрашивает жена повара, встав на моем пути, когда я пытаюсь подойти к двери. – Я сказала: не смей!
– К сожалению, я не понимаю, о чем вы, – отвечаю я самым наивным тоном, на который только способна. – И если теперь меня извините…
– Нет.
Это слово жена повара произносит очень тихо, но я слышу его отовсюду. Словно множество теней и призраков, повинуясь моей противнице, нашептывают мне его прямо в уши. Я не вижу их, но боюсь, что на этот раз это не иллюзия. Каждое «Нет» принадлежит существу, которое будет противостоять мне, если я сделаю хоть еще один шаг к двери.
– Вы должны объяснить мне, о чем идет речь, – прошу я жену повара. – На что именно мне не стоит решаться?
Меня отнюдь не успокаивает то, что она вытаскивает из-за спины свой окровавленный топор и направляет его в мою сторону.
– Не смей бросать нам вызов, – отвечает она. – Твое появление здесь, на моей кухне, равносильно нападению. Вообще-то я должна была принять это как призыв к борьбе не на жизнь, а на смерть. Но, возможно, ты даже не знаешь, что порождаешь своими действиями.
– Так и есть, – отвечаю я. – Я пришла сюда, чтобы поговорить о вашем муже и моей сестре.
– Не лги мне!
– Конечно, я не собиралась на вас нападать, – быстро добавляю я. – Как бы я могла это сделать? Мне нечего предъявить, кроме моего происхождения. Меня никогда этому не учили. Эта древняя вера для меня одна гигантская загадка.
– Как бы не так! – презрительно говорит жена повара. – Кто-то, должно быть, направлял тебя. Вложил в тебя знания.
Едва она это говорит, как мне вспоминаются песни и рассказы моей матери. Большинство из них я не смогла бы ни спеть, ни пересказать, но Паучиха права: послания этих песен и историй живут во мне. Все, что с детских лет делает мой мир таким прекрасным, взлелеяла в моей душе мать – своими рассказами, пением и любовью. Слова, покидавшие ее уста, часто казались мне жуткими, но они отбрасывали красочные, разноцветные тени. Эти красочные тени выделяют меня. Я дышу ими, живу, они – это я.
– Почему вы, древние волшебники, ни разу не попытались завоевать мое доверие? – спрашиваю я. – В моей жизни были времена, когда я была бы бесконечно благодарна за несколько практических заданий колдовства. Думаю, в отсутствие лучших друзей вы мне даже понравились бы! Вместо этого вы ждете, пока я вырасту, и подбрасываете меня принцу, которого я ради вас должна убрать с дороги. Вы, вероятно, не рассчитывали, что я по-настоящему полюблю этого принца. Даже такие безумные волшебники, как вы, должны были слышать, что настоящая любовь может ослабить и даже разрушить любое другое заклинание. Она – сила, каких мало.
– Ты, видно, кажешься себе очень умной? – резким тоном спрашивает Паучиха. – Так ты очень сильно ошибаешься, скажу я тебе. Императорский сын просто оказался не в том месте и не в то время. Для тебя был предназначен другой принц.
– Другой принц? – озадаченно спрашиваю я. – Випольд, что ли?
Она молчит, зато я слышу голос Випа. Как раз в этот момент он заводит своего трясущегося дедушку через порог в помещение.
– Все нормально? – спрашивает он. – Подожди, я принесу тебе стул.
Пока Випольд вытаскивает из-под стола табуретку, его двоюродный дедушка бросает на меня изучающий взгляд. Тени под его белыми бровями выглядят крайне враждебно, но едва Вип появляется, как тот снова безобидно улыбается и покачивает головой, будто кивая своим мыслям.
– Садись сюда, дедушка, – заботливо говорит Вип, подвигая табурет на свободное место между двумя половинами оленьей туши. – Принести тебе чашку мокколатля и рогалик?
– О, это было бы прекрасно, – соглашается старичок, благодарно похлопывая внука по руке. – Только, пожалуйста, большую чашку!
– Сейчас будет, – заявляет Випольд, который, должно быть, не совсем правильно воспринимает обстановку, потому что выглядит таким же расслабленным и веселым, как обычно.
– Вип! – зову я. – Подожди! Я пойду с тобой.
Комната на миг погружается в темноту, и я понимаю, что она под завязку набита существами, которых я даже не могу классифицировать. Слово «призраки» было бы слишком безобидным, «тени» – слишком бесцветным, а «демоны» – слишком однобоким. Не все существа, которые подчиняются моим врагам, злы или агрессивны. Но их очень много, и мне не хочется, чтобы они на меня набросились. Поэтому я не двигаюсь с места и снова кричу:
– Вип?! Подожди, пожалуйста!
Я ору на всю комнату, но Вип, кажется, совсем меня не слышит. Он выходит за дверь, даже не оглянувшись. Совсем слух потерял, что ли? Меня охватывает страх, что он может быть замешан в этом деле. Разве не говорила Паучиха, что я вышла замуж не за того принца? Что, если Вип с самого начала был на стороне древних ведьм и колдунов?
Едва Вип скрывается за дверью, его дедушка совершенно забывает о своем почтенном возрасте и начинает расти в высоту. Кривая спина выпрямляется, тело перестает трястись, белые брови приподнимаются, открывая настороженный взгляд водянисто-голубых глаз. И когда он обращается к жене повара, его голос звучен и силен.
– Как она смогла проникнуть сюда?