Каникла свято верит в простую случайность, но – когда прибывает в школу на санях, взятых напрокат, – натыкается на стену молчания. В ее присутствии слова одноклассниц переходят в таинственный шепот, сопровождаемый взрывами злорадного смеха. Эту печальную историю я извлекаю из обрывков разговоров, доносящихся из комнаты Этци, когда Каникла после школы жалуется сестре на свои страдания.
Эти страдания, однако, встречают мало понимания со стороны Этци, ведь нелепое неприятие со стороны одноклассниц вряд ли можно сравнить с потерей единственной великой любви. Каникла же не дает обесценить свои страдания и яро протестует. Состязание, кому приходится хуже, постепенно набирает обороты и заканчивается тем, что на следующее утро Каникла тоже отказывается вставать с постели. Я беспрекословно принимаю ее решение к сведению. Так мы, по крайней мере, сэкономим деньги на прокате саней.
Что касается меня, то я колеблюсь между неверием и сожалением. Даже аннулирование нашего брака вряд ли может пошатнуть мою уверенность в любви Испе́ра. И все же слова императора преследуют меня днем и ночью. «Эта девица навсегда останется в прошлом, – говорил он. – Договорились?»
Вряд ли в жизни Испе́ра есть еще одна девушка, от которой император так сильно хочет избавиться. Испе́р согласился, что я должна остаться в прошлом, – видимо, в качестве платы за нечто более важное, чем наша любовь. Может, это безопасность Амберлинга, а может, и моя жизнь. Что, если император узнал обо мне слишком много? Что, если плененный Вайдфарбер, в конце концов, рассказал ему, что я – дочь Короля-Призрака, и поэтому Испе́ру пришлось выбросить меня из своей жизни ради спасения.
Возможно, все так и есть, но меня это отнюдь не радует. Три ночи подряд я сопротивляюсь искушению вновь заглянуть в водную гладь. Но на четвертую уступаю. Проведя в постели несколько бессонных часов, я прокрадываюсь в сад, ломаю затвердевшую снежную корку и с помощью половника загружаю свою добычу в самую большую вазу для фруктов, которая есть в нашем доме. Мне нужна хорошая глубина, потому что узнать я хочу много!
То, что в течение следующего часа я почти без движения лежу на ковре в своей башенной комнате и словно одержимая не свожу глаз с огонька свечи, отражающегося в водном зеркале, в безумной надежде, что оно явит мне Испе́ра, немало говорит о моем состоянии. Мои конечности коченеют, веки становятся все тяжелее и тяжелее, а сердце то ускоряет свой стук, словно в лихорадке, то еле-еле слышно. Я сейчас занимаюсь полнейшей чушью. Однако именно эта чушь однажды подарила мне знание, которое сделало меня мудрее, и с тех пор мучает каждый день.
Мои глаза невольно закрываются, и я ненадолго проваливаюсь в сон. Замечаю это, когда, слегка наклонившись вперед, чуть не теряю равновесие, отчего тут же просыпаюсь. Подперев голову руками и заспанно моргая, вижу, как отражение свечи в водной глади понемногу становится расплывчатым. Золотистый свет и темнота ночи смешиваются на поверхности воды, приобретая причудливые очертания. Я еще больше подаюсь вперед и сосредотачиваюсь на изображении.
Картина, которая предстает моим глазам, тут же прогоняет последние остатки сна: мерцающий отблеск пламени вырисовывается на коже мужского тела. Насколько могу судить, этот мужчина ласкает женщину, которая обвивает его ногами, и они оба с равным удовольствием предаются плотским утехам. Мужчина поднимает голову, и я задерживаю дыхание. В темноте мне удается различить лишь смутные очертания, но этот силуэт настолько мне знаком, что я чуть ли не вскрикиваю от ужаса.
Женщина тянется к мужчине, он целует ее в шею и разворачивается ко мне спиной. Золотистый свет блуждает по знакомым мускулам, лопаткам, веснушкам. Я почти окунаю лицо в воду, внимательно всматриваясь в изображение, и издаю стон облегчения. Никаких шрамов! На спине этого мужчины нет ни одной зарубцевавшейся раны. Это Перисал – или тот, кого я до недавнего времени считала Перисалом.
– Какое счастье! – благодарно бормочу я, потому что, если бы я увидела Испе́ра с другой женщиной, это уничтожило бы меня.
– Что это было? – спрашивает мужской голос из темноты позади пары.
Брат-близнец Испе́ра не отвечает, ему рот нужен для других дел, прервать которые затруднительно. Когда ему, наконец, удается выпрямиться, я вижу рядом с принцем и его любовницей светловолосого мужчину. То, как в свете пламени открывается взору его обнаженное тело, настолько впечатляет, что я не знаю, отвести ли мне стыдливо взгляд или всмотреться в изображение еще внимательнее.
– Я только что услышал, как кто-то что-то сказал, – говорит блондин, фамильярно поглаживая кожу Перисала. – Клянусь.
– И что он сказал? – спрашивает брат Испе́ра.
– Она! – поправляет его блондин. – Это был женский голос. Я смог разобрать только одно слово – счастье.
Тряхнув головой, я сижу над своей вазой для фруктов и с трудом могу поверить в услышанное. Невозможно, чтобы мой голос был так отчетливо слышен в Толовисе – или где там брат Испе́ра развлекается с этими двумя!
Я наблюдаю, как Перисал в свете пламени напряженно морщит лоб. Он смахивает со своего лица потные локоны и так напоминает мне Испе́ра, что я ловлю себя на том, как нюхаю воду в вазе, надеясь уловить его запах. Но ничего не чувствую – только сердце колотится так, что едва не выпрыгивает из груди, когда вижу лицо своего возлюбленного, хотя передо мной совершенно незнакомый человек.
Внезапно лицо, в котором вязнут все мои чувства, резко поворачивается ко мне. Взгляд Перисала будто бы направлен мне прямо в глаза. Он видит меня! Я испуганно отшатываюсь назад и хлопаю рукой по водной глади в фруктовой вазе. Изображение разлетается на мельчайшие осколки, словно треснувшая корка льда. Поверхность воды медленно успокаивается, пока на ней не остается только слегка мерцающее отражение пламени свечи.
Вода капает с моей руки на прикроватный коврик, а все мое тело гудит от волнения. Это не сон. Я абсолютно уверена в реальности того, что сейчас увидела! Мое сердце бешено барабанит в груди, а я разрываюсь между чувством вины, паникой и неоспоримым восторгом от своих способностей. Я проникла в спальню брата Испе́ра! Бога ради, так же нельзя! Невероятно! Хотя это не взволновало бы меня так сильно, если бы меня не застукали с поличным.
Узнал ли он меня? Конечно же, он меня не узнал, потому что никогда меня не видел. Если Испе́р не нарисовал по памяти мой портрет, чтобы показать его брату, что крайне маловероятно. Так что, думаю, Перисал понятия не имеет, кто пробрался в его спальню.
Мой пульс ненадолго успокаивается, но только для того, чтобы снова пуститься галопом, едва меня посещает следующая мысль. Смогу ли я с помощью блуждающего взора добраться до Испе́ра? Сумею ли проникнуть в его спальню, как пробралась в спальню Перисала, чтобы он тоже смог увидеть и услышать меня? Мы сможем поговорить друг с другом!
Как только эта идея формируется в моем воображении, я полностью очарована ею. Знаю, что мне стоит хорошенько это обдумать, но я отбрасываю все сомнения и снова сосредотачиваюсь на водном зеркале, в котором дрожит пламя моей свечи. Меня не волнует, просижу ли я так еще сто дней и сто ночей, медленно превращаясь в ледышку, но я непременно хочу найти его!
Да уж, моей наивности можно только позавидовать, ведь в эту ночь изображение на поверхности воды меняется лишь однажды: в ледяном бирюзово-голубом мерцании невозможно светлой ночи я вижу лицо спящего мужчины, голову которого украшает корона из веток, ягод и листьев. Его облик кажется навеки застывшим, но с пурпурных губ в воздух поднимаются блестящие кристаллики льда. Веки мужчины имеют голубоватый оттенок, а длинные прямые волосы покрыты белым инеем.
Тихий покой охватывает меня, когда я смотрю на прекрасное неземное лицо мужчины. Дыхание замедляется, невозмутимость растекается по моим жилам. Когда рассветные сумерки проникают в башенную комнату, моя концентрация ослабевает, изображение в водном зеркале исчезает, и мне приходится признаться самой себе, – несмотря на всю свою любовь к Испе́ру, я так и не смогла его найти. Может, никогда и не найду его, потому что прятаться он умеет. Зато теперь мне кажется, что я пришла в себя, глядя на спящего ледяного человека, который является моим истинным отцом: Король-Призрак, с которым меня связывает золотая монета. Поверженная, но в то же время успокоившись, я забираюсь в постель и сплю до полудня. Когда просыпаюсь, чувствую себя намного лучше. Днем я вшиваю золотую монету в подкладку своего лучшего пальто и застегиваю кармашек на пуговицу. Теперь, когда я буду покидать дом, золото, к которому мой биологический отец привязал свою жизнь, всегда будет при мне.
С этого дня у меня входит в привычку заглядывать в водное зеркало перед сном – в надежде найти Испе́ра. Но как бы я по нему ни тосковала, он все не показывался. Вместо него регулярно появляется спящий Король-Призрак, который приносит мне утешение. И я благодарна ему за то, что он есть.
* * *
На десятый день нового года выход в город становится неизбежным. Я не особенно стремлюсь к общению с людьми, поэтому таю от благодарности, когда фея-крестная утром предлагает выполнить за меня самые срочные поручения. Я вычеркиваю из обычного списка покупок то, что не является необходимым, и прошу ее отменить несколько заказов у портного.
– Что-то еще? – спрашивает моя фея. – Может, ты хочешь чего-то для себя?
– Хочу, конечно, – говорю я. – Но нет никого, кто смог бы удовлетворить мои желания.
Моя фея сочувственно кивает и отправляется на поиски своей остроконечной шляпы, которую она снова где-то потеряла. Я помогаю ей, поскольку она бродит по дому с возрастающим недоумением, и обнаруживаю пропавший предмет одежды рядом с уборной на втором этаже, в луже масла для ванн.
– Это все кот! – укоризненно восклицает она, когда я приношу ей шляпу. – Или хорек. Я никогда не захожу в ту ванную, что наверху.
Пока моя фея-крестная стоит перед зеркалом гардероба и поправляет шляпу на своей голове, я, наверное, в сотый раз думаю о том, чтобы рассказать ей о своем разговоре с филином. Однако как и прежде, я молчу, потому что опасаюсь ее вмешательства в это дело. Я не могу решить, будить ли моего биологического отца или вечно носить его с собой в виде золотой монеты. Первое может спровоцировать войну, второе – попросту жестоко.
– Увидимся позже, дитя мое, – говорит она. – Ты точно уверена, что тебе ничего не нужно?
– Ну, если увидишь то, что может мне понравиться, принеси. Но только если это не будет стоить дорого!
– Как пожелаешь, – отвечает она. – Призрачных желаний, дорогая!
– Возблагодарим призраков, фея-крестная, – отзываюсь я, уже жалея о том, что сдалась. Она обязательно преподнесет мне нечто ужасное, когда вернется. Уверена.
* * *
Через час на моем пороге появляется бывший наследный принц Амберлинга. В его руках – огромный пакет. Я не видела Випа с тех пор, как был аннулирован мой брак, на что моя фея отреагировала величайшим недоумением. Едва я лишилась мужа, она отчего-то решила, будто Випольд обязательно попросит моей руки и это решит все наши проблемы, поскольку я обязательно приму это предложение. Я, как бывало и раньше, резко возражала ей, но она словно оглохла. Однако проходил день за днем, а предложение руки и сердца, на которое она рассчитывала, так и не последовало, и только тогда начала сомневаться в своем грандиозном плане.
Но когда Вип входит в дом с этим огромным пакетом в руках, а я, тщетно высматривая его охотничьих собак, которых он, видимо, оставил в замке, начинаю нервничать. Возможно ли, что это не безобидный дружеский визит, а нечто более серьезное? Пакет явно великоват для обручального кольца, но от того, как торжественно Вип кладет его на сундук в прихожей, мне становится не по себе.
– Что это такое, бога ради?
– Подарок на Самую Длинную Ночь! – радостно отвечает он. – Прости, что пришел только сейчас, но у нас каждый день проводилось очередное торжество, на котором я должен был присутствовать. Как поживаешь?
– Хорошо, спасибо.
– Ты, верно, и сама в это не веришь.
Я пожимаю плечами.
– Если ты уверен в том, что я не в порядке, – отвечаю я, – зачем тогда спрашиваешь?
– Я вежлив.
– Видишь ли, я тоже.
Он слегка подталкивает ко мне сверток. Судя по размеру там, как минимум, люстра или новый чугунок.
– Открывай уже! – восклицает он, потому что я все еще смотрю на сверток в полнейшем недоумении. – Это отвлечет тебя от твоих мыслей.
Я с равнодушием начинаю развязывать ленты и, разорвав бумагу, вижу деревянную крышку коробки, которая скрывается под ней. Теперь я убеждена в том, что подарок – новая роскошная кормушка для птиц. Я как-то упоминала, что домик на фонарном столбе во дворе дома уже совсем прогнил, и тронута тем, что Вип это запомнил. И когда я безо всякого беспокойства откидываю крышку…
– О нет! – вскрикиваю я и одновременно с этим делаю два шага назад, споткнувшись о деревянные сабо моей феи, которые она снова оставила посреди комнаты. Вип в стремлении помочь тут же прыгает ко мне и удерживает, не дав рухнуть на пол. Благодарности я, однако, не выказываю.
– С ума сошел? – набрасываюсь я на него. – Ты знаешь, как я люблю животных, и даришь мне отрубленную голову?
Мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не дать волю своим локтям, пока освобождаюсь от его учтивой хватки.
– Но ведь этот зверь умер уже давно! – защищается он. – Этому чучелу, наверно, лет сто.
– А до того как стать чучелом, он умер от старости?
– Ты всерьез упрекаешь меня за то, что мой прапрадедушка застрелил этого чрезвычайно редкого зеленого кабана?
– Мне все равно, каких редких животных бессмысленно убивали твои предки. Я просто не понимаю, почему у тебя возникла совершенно абсурдная идея преподнести в подарок такую жуть именно мне!
– Зеленый кабан представляет собой нечто особенное, – защищается Вип. – Это лучший экспонат в коллекции моего двоюродного дяди. И как раз по той причине, что ты очень любишь животных, было бы неплохо повесить его над камином в гостиной. Когда смотришь в его глаза и разговариваешь с ним, кажется, будто он тебя понимает. В детстве я часто с ним говорил.
Я не в силах помешать Випу вытащить из ящика огромную кабанью голову с зеленым мехом и бивнями цвета слоновой кости и повернуть ее в мою сторону. Черные стеклянные глаза пронзительно смотрят на меня. Мне не нравится эта кабанья голова. Он страшная и противная.
– Спасибо, очень приятно. А теперь ты снова упакуешь эту штуковину, повесишь ее в своей комнате и будешь и дальше болтать с ней по вечерам. Мне отрубленные головы не нужны.
– Исключено, – говорит он. – Это подарок.
Я близка к ссоре с Випом, но тут замечаю, как он обеспокоен. Будто бы боится, что я не приму от него эту кабанью голову.
– Давай-ка рассказывай! – требую я. – Кто попросил тебя принести мне эту голову?
– Мой двоюродный дедушка сказал, что мы должны оказать тебе эту честь, выказать свое уважение. Теперь, когда ты… ты…
– Когда я, что?
– Признаюсь, мои родители и двоюродный дед расходятся во мнениях по поводу того, могут ли принимать тебя в замке или нет.
– Я все тот же человек, что и две недели назад.
– Нет, это не так, – возражает Вип. Он говорит так, будто чувствует себя виноватым. – Две недели назад ты была супругой нашего правителя.
– А сейчас?
– Люди считают тебя брошенной любовницей. Ко мне это, конечно же, не относится! Но ты должна понять народ, Клэри. Девушка либо невинна, либо замужем. А к тебе теперь ни то, ни другое не относится.
Эти страдания, однако, встречают мало понимания со стороны Этци, ведь нелепое неприятие со стороны одноклассниц вряд ли можно сравнить с потерей единственной великой любви. Каникла же не дает обесценить свои страдания и яро протестует. Состязание, кому приходится хуже, постепенно набирает обороты и заканчивается тем, что на следующее утро Каникла тоже отказывается вставать с постели. Я беспрекословно принимаю ее решение к сведению. Так мы, по крайней мере, сэкономим деньги на прокате саней.
Что касается меня, то я колеблюсь между неверием и сожалением. Даже аннулирование нашего брака вряд ли может пошатнуть мою уверенность в любви Испе́ра. И все же слова императора преследуют меня днем и ночью. «Эта девица навсегда останется в прошлом, – говорил он. – Договорились?»
Вряд ли в жизни Испе́ра есть еще одна девушка, от которой император так сильно хочет избавиться. Испе́р согласился, что я должна остаться в прошлом, – видимо, в качестве платы за нечто более важное, чем наша любовь. Может, это безопасность Амберлинга, а может, и моя жизнь. Что, если император узнал обо мне слишком много? Что, если плененный Вайдфарбер, в конце концов, рассказал ему, что я – дочь Короля-Призрака, и поэтому Испе́ру пришлось выбросить меня из своей жизни ради спасения.
Возможно, все так и есть, но меня это отнюдь не радует. Три ночи подряд я сопротивляюсь искушению вновь заглянуть в водную гладь. Но на четвертую уступаю. Проведя в постели несколько бессонных часов, я прокрадываюсь в сад, ломаю затвердевшую снежную корку и с помощью половника загружаю свою добычу в самую большую вазу для фруктов, которая есть в нашем доме. Мне нужна хорошая глубина, потому что узнать я хочу много!
То, что в течение следующего часа я почти без движения лежу на ковре в своей башенной комнате и словно одержимая не свожу глаз с огонька свечи, отражающегося в водном зеркале, в безумной надежде, что оно явит мне Испе́ра, немало говорит о моем состоянии. Мои конечности коченеют, веки становятся все тяжелее и тяжелее, а сердце то ускоряет свой стук, словно в лихорадке, то еле-еле слышно. Я сейчас занимаюсь полнейшей чушью. Однако именно эта чушь однажды подарила мне знание, которое сделало меня мудрее, и с тех пор мучает каждый день.
Мои глаза невольно закрываются, и я ненадолго проваливаюсь в сон. Замечаю это, когда, слегка наклонившись вперед, чуть не теряю равновесие, отчего тут же просыпаюсь. Подперев голову руками и заспанно моргая, вижу, как отражение свечи в водной глади понемногу становится расплывчатым. Золотистый свет и темнота ночи смешиваются на поверхности воды, приобретая причудливые очертания. Я еще больше подаюсь вперед и сосредотачиваюсь на изображении.
Картина, которая предстает моим глазам, тут же прогоняет последние остатки сна: мерцающий отблеск пламени вырисовывается на коже мужского тела. Насколько могу судить, этот мужчина ласкает женщину, которая обвивает его ногами, и они оба с равным удовольствием предаются плотским утехам. Мужчина поднимает голову, и я задерживаю дыхание. В темноте мне удается различить лишь смутные очертания, но этот силуэт настолько мне знаком, что я чуть ли не вскрикиваю от ужаса.
Женщина тянется к мужчине, он целует ее в шею и разворачивается ко мне спиной. Золотистый свет блуждает по знакомым мускулам, лопаткам, веснушкам. Я почти окунаю лицо в воду, внимательно всматриваясь в изображение, и издаю стон облегчения. Никаких шрамов! На спине этого мужчины нет ни одной зарубцевавшейся раны. Это Перисал – или тот, кого я до недавнего времени считала Перисалом.
– Какое счастье! – благодарно бормочу я, потому что, если бы я увидела Испе́ра с другой женщиной, это уничтожило бы меня.
– Что это было? – спрашивает мужской голос из темноты позади пары.
Брат-близнец Испе́ра не отвечает, ему рот нужен для других дел, прервать которые затруднительно. Когда ему, наконец, удается выпрямиться, я вижу рядом с принцем и его любовницей светловолосого мужчину. То, как в свете пламени открывается взору его обнаженное тело, настолько впечатляет, что я не знаю, отвести ли мне стыдливо взгляд или всмотреться в изображение еще внимательнее.
– Я только что услышал, как кто-то что-то сказал, – говорит блондин, фамильярно поглаживая кожу Перисала. – Клянусь.
– И что он сказал? – спрашивает брат Испе́ра.
– Она! – поправляет его блондин. – Это был женский голос. Я смог разобрать только одно слово – счастье.
Тряхнув головой, я сижу над своей вазой для фруктов и с трудом могу поверить в услышанное. Невозможно, чтобы мой голос был так отчетливо слышен в Толовисе – или где там брат Испе́ра развлекается с этими двумя!
Я наблюдаю, как Перисал в свете пламени напряженно морщит лоб. Он смахивает со своего лица потные локоны и так напоминает мне Испе́ра, что я ловлю себя на том, как нюхаю воду в вазе, надеясь уловить его запах. Но ничего не чувствую – только сердце колотится так, что едва не выпрыгивает из груди, когда вижу лицо своего возлюбленного, хотя передо мной совершенно незнакомый человек.
Внезапно лицо, в котором вязнут все мои чувства, резко поворачивается ко мне. Взгляд Перисала будто бы направлен мне прямо в глаза. Он видит меня! Я испуганно отшатываюсь назад и хлопаю рукой по водной глади в фруктовой вазе. Изображение разлетается на мельчайшие осколки, словно треснувшая корка льда. Поверхность воды медленно успокаивается, пока на ней не остается только слегка мерцающее отражение пламени свечи.
Вода капает с моей руки на прикроватный коврик, а все мое тело гудит от волнения. Это не сон. Я абсолютно уверена в реальности того, что сейчас увидела! Мое сердце бешено барабанит в груди, а я разрываюсь между чувством вины, паникой и неоспоримым восторгом от своих способностей. Я проникла в спальню брата Испе́ра! Бога ради, так же нельзя! Невероятно! Хотя это не взволновало бы меня так сильно, если бы меня не застукали с поличным.
Узнал ли он меня? Конечно же, он меня не узнал, потому что никогда меня не видел. Если Испе́р не нарисовал по памяти мой портрет, чтобы показать его брату, что крайне маловероятно. Так что, думаю, Перисал понятия не имеет, кто пробрался в его спальню.
Мой пульс ненадолго успокаивается, но только для того, чтобы снова пуститься галопом, едва меня посещает следующая мысль. Смогу ли я с помощью блуждающего взора добраться до Испе́ра? Сумею ли проникнуть в его спальню, как пробралась в спальню Перисала, чтобы он тоже смог увидеть и услышать меня? Мы сможем поговорить друг с другом!
Как только эта идея формируется в моем воображении, я полностью очарована ею. Знаю, что мне стоит хорошенько это обдумать, но я отбрасываю все сомнения и снова сосредотачиваюсь на водном зеркале, в котором дрожит пламя моей свечи. Меня не волнует, просижу ли я так еще сто дней и сто ночей, медленно превращаясь в ледышку, но я непременно хочу найти его!
Да уж, моей наивности можно только позавидовать, ведь в эту ночь изображение на поверхности воды меняется лишь однажды: в ледяном бирюзово-голубом мерцании невозможно светлой ночи я вижу лицо спящего мужчины, голову которого украшает корона из веток, ягод и листьев. Его облик кажется навеки застывшим, но с пурпурных губ в воздух поднимаются блестящие кристаллики льда. Веки мужчины имеют голубоватый оттенок, а длинные прямые волосы покрыты белым инеем.
Тихий покой охватывает меня, когда я смотрю на прекрасное неземное лицо мужчины. Дыхание замедляется, невозмутимость растекается по моим жилам. Когда рассветные сумерки проникают в башенную комнату, моя концентрация ослабевает, изображение в водном зеркале исчезает, и мне приходится признаться самой себе, – несмотря на всю свою любовь к Испе́ру, я так и не смогла его найти. Может, никогда и не найду его, потому что прятаться он умеет. Зато теперь мне кажется, что я пришла в себя, глядя на спящего ледяного человека, который является моим истинным отцом: Король-Призрак, с которым меня связывает золотая монета. Поверженная, но в то же время успокоившись, я забираюсь в постель и сплю до полудня. Когда просыпаюсь, чувствую себя намного лучше. Днем я вшиваю золотую монету в подкладку своего лучшего пальто и застегиваю кармашек на пуговицу. Теперь, когда я буду покидать дом, золото, к которому мой биологический отец привязал свою жизнь, всегда будет при мне.
С этого дня у меня входит в привычку заглядывать в водное зеркало перед сном – в надежде найти Испе́ра. Но как бы я по нему ни тосковала, он все не показывался. Вместо него регулярно появляется спящий Король-Призрак, который приносит мне утешение. И я благодарна ему за то, что он есть.
* * *
На десятый день нового года выход в город становится неизбежным. Я не особенно стремлюсь к общению с людьми, поэтому таю от благодарности, когда фея-крестная утром предлагает выполнить за меня самые срочные поручения. Я вычеркиваю из обычного списка покупок то, что не является необходимым, и прошу ее отменить несколько заказов у портного.
– Что-то еще? – спрашивает моя фея. – Может, ты хочешь чего-то для себя?
– Хочу, конечно, – говорю я. – Но нет никого, кто смог бы удовлетворить мои желания.
Моя фея сочувственно кивает и отправляется на поиски своей остроконечной шляпы, которую она снова где-то потеряла. Я помогаю ей, поскольку она бродит по дому с возрастающим недоумением, и обнаруживаю пропавший предмет одежды рядом с уборной на втором этаже, в луже масла для ванн.
– Это все кот! – укоризненно восклицает она, когда я приношу ей шляпу. – Или хорек. Я никогда не захожу в ту ванную, что наверху.
Пока моя фея-крестная стоит перед зеркалом гардероба и поправляет шляпу на своей голове, я, наверное, в сотый раз думаю о том, чтобы рассказать ей о своем разговоре с филином. Однако как и прежде, я молчу, потому что опасаюсь ее вмешательства в это дело. Я не могу решить, будить ли моего биологического отца или вечно носить его с собой в виде золотой монеты. Первое может спровоцировать войну, второе – попросту жестоко.
– Увидимся позже, дитя мое, – говорит она. – Ты точно уверена, что тебе ничего не нужно?
– Ну, если увидишь то, что может мне понравиться, принеси. Но только если это не будет стоить дорого!
– Как пожелаешь, – отвечает она. – Призрачных желаний, дорогая!
– Возблагодарим призраков, фея-крестная, – отзываюсь я, уже жалея о том, что сдалась. Она обязательно преподнесет мне нечто ужасное, когда вернется. Уверена.
* * *
Через час на моем пороге появляется бывший наследный принц Амберлинга. В его руках – огромный пакет. Я не видела Випа с тех пор, как был аннулирован мой брак, на что моя фея отреагировала величайшим недоумением. Едва я лишилась мужа, она отчего-то решила, будто Випольд обязательно попросит моей руки и это решит все наши проблемы, поскольку я обязательно приму это предложение. Я, как бывало и раньше, резко возражала ей, но она словно оглохла. Однако проходил день за днем, а предложение руки и сердца, на которое она рассчитывала, так и не последовало, и только тогда начала сомневаться в своем грандиозном плане.
Но когда Вип входит в дом с этим огромным пакетом в руках, а я, тщетно высматривая его охотничьих собак, которых он, видимо, оставил в замке, начинаю нервничать. Возможно ли, что это не безобидный дружеский визит, а нечто более серьезное? Пакет явно великоват для обручального кольца, но от того, как торжественно Вип кладет его на сундук в прихожей, мне становится не по себе.
– Что это такое, бога ради?
– Подарок на Самую Длинную Ночь! – радостно отвечает он. – Прости, что пришел только сейчас, но у нас каждый день проводилось очередное торжество, на котором я должен был присутствовать. Как поживаешь?
– Хорошо, спасибо.
– Ты, верно, и сама в это не веришь.
Я пожимаю плечами.
– Если ты уверен в том, что я не в порядке, – отвечаю я, – зачем тогда спрашиваешь?
– Я вежлив.
– Видишь ли, я тоже.
Он слегка подталкивает ко мне сверток. Судя по размеру там, как минимум, люстра или новый чугунок.
– Открывай уже! – восклицает он, потому что я все еще смотрю на сверток в полнейшем недоумении. – Это отвлечет тебя от твоих мыслей.
Я с равнодушием начинаю развязывать ленты и, разорвав бумагу, вижу деревянную крышку коробки, которая скрывается под ней. Теперь я убеждена в том, что подарок – новая роскошная кормушка для птиц. Я как-то упоминала, что домик на фонарном столбе во дворе дома уже совсем прогнил, и тронута тем, что Вип это запомнил. И когда я безо всякого беспокойства откидываю крышку…
– О нет! – вскрикиваю я и одновременно с этим делаю два шага назад, споткнувшись о деревянные сабо моей феи, которые она снова оставила посреди комнаты. Вип в стремлении помочь тут же прыгает ко мне и удерживает, не дав рухнуть на пол. Благодарности я, однако, не выказываю.
– С ума сошел? – набрасываюсь я на него. – Ты знаешь, как я люблю животных, и даришь мне отрубленную голову?
Мне приходится сдерживаться изо всех сил, чтобы не дать волю своим локтям, пока освобождаюсь от его учтивой хватки.
– Но ведь этот зверь умер уже давно! – защищается он. – Этому чучелу, наверно, лет сто.
– А до того как стать чучелом, он умер от старости?
– Ты всерьез упрекаешь меня за то, что мой прапрадедушка застрелил этого чрезвычайно редкого зеленого кабана?
– Мне все равно, каких редких животных бессмысленно убивали твои предки. Я просто не понимаю, почему у тебя возникла совершенно абсурдная идея преподнести в подарок такую жуть именно мне!
– Зеленый кабан представляет собой нечто особенное, – защищается Вип. – Это лучший экспонат в коллекции моего двоюродного дяди. И как раз по той причине, что ты очень любишь животных, было бы неплохо повесить его над камином в гостиной. Когда смотришь в его глаза и разговариваешь с ним, кажется, будто он тебя понимает. В детстве я часто с ним говорил.
Я не в силах помешать Випу вытащить из ящика огромную кабанью голову с зеленым мехом и бивнями цвета слоновой кости и повернуть ее в мою сторону. Черные стеклянные глаза пронзительно смотрят на меня. Мне не нравится эта кабанья голова. Он страшная и противная.
– Спасибо, очень приятно. А теперь ты снова упакуешь эту штуковину, повесишь ее в своей комнате и будешь и дальше болтать с ней по вечерам. Мне отрубленные головы не нужны.
– Исключено, – говорит он. – Это подарок.
Я близка к ссоре с Випом, но тут замечаю, как он обеспокоен. Будто бы боится, что я не приму от него эту кабанью голову.
– Давай-ка рассказывай! – требую я. – Кто попросил тебя принести мне эту голову?
– Мой двоюродный дедушка сказал, что мы должны оказать тебе эту честь, выказать свое уважение. Теперь, когда ты… ты…
– Когда я, что?
– Признаюсь, мои родители и двоюродный дед расходятся во мнениях по поводу того, могут ли принимать тебя в замке или нет.
– Я все тот же человек, что и две недели назад.
– Нет, это не так, – возражает Вип. Он говорит так, будто чувствует себя виноватым. – Две недели назад ты была супругой нашего правителя.
– А сейчас?
– Люди считают тебя брошенной любовницей. Ко мне это, конечно же, не относится! Но ты должна понять народ, Клэри. Девушка либо невинна, либо замужем. А к тебе теперь ни то, ни другое не относится.