– Я считаю, в этом есть смысл, – отвечает Хелена. – Я до сих пор содрогаюсь от мысли, что жила под одной крышей с преступником. Только представь, что если бы он убил наследника престола? Кошмар.

– Точно.

– Но все кончено. Было арестовано восемь человек, с которыми старик Вайдфарбер регулярно имел дело. Все они – патриотичные жители Амберлинга, но у них, конечно, нет подвалов, где они разделывают сердца ножами и вилками и едят их сырыми. Есть шанс, что однажды их выпустят на свободу.

Я зябну, хотя в темном домике на удивление тепло. Хелена как-то говорила мне, что это из-за отходов, гниющих в ящиках.

– Я с нетерпением жду лета, – с тоской в голосе произносит Хелена. – Чтобы весь день грело солнце, а море сияло синевой. Я буду стоять за прилавком магазина и выйду замуж за Фреда. Возможно ли вообще такое счастье?

Я накрываю ладонью руку Хелены и позволяю себе помечтать вместе с ней. Сейчас лето мне кажется далеким островом, и я не знаю, доберусь ли когда-нибудь до него. Но, может быть, Хелена права: теперь, когда один из самых влиятельных древних волшебников выведен Испе́ром из игры, мы можем продолжить тихую и спокойную жизнь.

– «Хвост Аллигатора» тоже обыскивали?

– Нет, – отвечает Хелена. – Почему ты так решила?

– Я бы первым делом допросила хозяина «Аллигатора»! В конце концов, отец Помпи известен тем, что в его пабе можно получить все, что обычно запрещено.

– Вот-вот, – поддакивает Хелена. – Любой, кто планирует нападение на императора, вряд ли будет бродить там, чтобы вызывать подозрения. Но раз уж ты упомянула отца Помпи: на днях он подошел ко мне на улице и расспрашивал о тебе.

– Серьезно? И чего он хотел?

– Интересовался, виделись ли мы в последнее время и все ли у тебя в порядке. Якобы потому, что Помпи спрашивала об этом в письмах.

Ах, Помпи! Ее не было уже три месяца, потому что отец отправил ее на обучение к своему другу-мошеннику за границу, в местечко под названием Фалладей.

– И что ты ответила?

– Ну, а ты как думаешь? Что у тебя ужасный, ужасный грипп и что твоя фея уже выплакала все глаза от беспокойства!

Хелена от души хохочет, и я подхватываю ее смех. Когда она так весела – это безумно заразительно. Все тени испаряются, пока мы сидим и болтаем друг с другом, вероятно, еще добрых полчаса. Я болела целую неделю – а значит, пропустила множество слухов и сплетен.

– Мне пора возвращаться, – наконец, говорит она и встает, чтобы сквозь щели в досках выглянуть на улицу. – Путь свободен! Пойдем!

Мы выходим в нечеткий, размытый белый мир, в котором в любую минуту может снова пойти снег.

– Знаешь, чего я не понимаю? – спрашивает Хелена. – Отец Фреда говорил, что ты будешь важна, не зная о том, что ты выйдешь замуж за Испе́ра. Получается, он предвидел это?

– Кто знает? Может, кто-то видел, как мы целовались.

– Да, возможно, но ведь поцелуи далеко не всегда приводят к свадьбе! Особенно если дело касается императорских сыновей. Кто знает, скольких девушек соблазнили, а потом бросили эти двое… Ой, прости, я не хотела быть бестактной.

Хелена неверно истолковывает выражение моего лица. Ей кажется, что она ударила меня по больному месту, но я не думаю о девушках, которые были до меня у Испе́ра, – я вспоминаю то, что Испе́р сказал мне перед тем, как мы отправились в Запретный Лес. «Наша связь могла стать результатом плана, придуманного врагами императора. Еще до твоего рождения».

Я не хочу, чтобы моя любовь оказалась результатом плана, задуманного монстром, пожирающим на завтрак сердца, и его жуткими друзьями. Такое вообще возможно? Могут ли древние ведьмы и колдуны заставить влюбиться по уши?

Я прощаюсь с Хеленой, и пока шествую по тропинке, ведущей к замку, мои мысли вращаются вокруг нас с Испе́ром. А ведь все действительно похоже на то, будто нас околдовали! Мы как-то слишком неожиданно набросились друг на друга, когда я сбежала с урока дворцовой этики. И я не могла им насытиться.

Внезапно я вспоминаю Онклидамию и Львиное Сердце. Мы с Испе́ром вели себя так же, как и эти двое: сначала поссорились в лесу, а при следующей встрече набросились друг на друга. Будто стали жертвами того секрета, который выделяют драконихи, чтобы сделать самцов линдвормов послушными. «Эффект ослабевает через три-пять дней, – заявил Испе́р. – Обычно после этого выясняется, возникло ли между ними что-то вроде настоящей личной привязанности или нет. Очень похоже на нас, людей, ты не находишь?»

Я уверена в том, что мы любим друг друга, что бы там с нами ни делали древние ведьмы и колдуны. Если они действительно что-то сделали. Думать об этом мне невыносимо.





Глава 11




Когда я поднимаюсь по ступеням к замку, снегопад возобновляется с новой силой. Снежные хлопья кружат так плотно, что очень скоро меня укутывает пушистая белая пелена, а щеки горят от напряжения. Стражники у входа окидывают меня скептическими взглядами.

– Зачем так утруждаться, леди Фарнфли, – говорит один из них. – Говорят, вы были очень больны.

– Я уже чувствую себя намного лучше, не волнуйтесь. Мне просто нужно было в целях безопасности находиться дома, пока не будет исключен любой риск заражения.

Успокоенные стражники кивают – полагаю, не столько из-за меня, сколько из-за здоровья принца, которое нужно беречь. Потом один из них приглашает меня войти и провожает в часть замка, отведенную для королевской семьи. Не успевает солдат передать камердинеру, чтобы тот сообщил Випольду о моем прибытии, как из-за угла выскакивают три охотничьи собаки и с лаем прыгают на меня, повизгивая от радости.

Мне требуется вся сосредоточенность, чтобы не позволить никому из них опрокинуть меня на спину; и распределяю свои ласки так, чтобы каждая собака получила свою долю внимания. Только когда собаки начинают рыскать в карманах моего пальто спрятанные лакомства, я выпрямляюсь и замечаю Випа, стоящего в проходе и с улыбкой наблюдающего за нами.

– Неужели Его Императорское Высочество разрешил тебе покинуть дом? – спрашивает он. – Несмотря на то что ты со дня на день умрешь от опасной болезни? – Я приподнимаю брови, собираясь поведать ему ту же историю, что и Хелене, но тут Вип качает головой. – Ладно, ладно! Я нисколько не сомневаюсь, что ты была больна, но то, что твой принц устроил из небольшой простуды целое представление, – как-то нелепо, не находишь? Мы, жители Амберлинга – крепкие орешки.

– Точно, – соглашаюсь я, следуя за Випом в его учебный кабинет. Книги, лежащие на его столе, над которыми ему, очевидно, предстоит поработать, пестрят такими заманчивыми названиями, как «Управление недвижимым имуществом», «Распределение и обеспечение» и «Планы и стратегии по установлению всеобщего процветания». Интересно, приходилось ли когда-то изучать все это Испе́ру? Скорее всего да, но я не завидую ни ему, ни Випольду в том, что на их долю выпало настолько увлекательное чтиво.


– Спасибо, что спасла меня, – говорит Випольд, указывая в сторону маленького зимнего сада, примыкающего к учебной комнате. – Чай? Печенье?

Тут мой рот наполняется слюной, едва я подумала о том, что первый повар короля, должно быть, отложил несколько «Клэриллис» для Их Высочества.

– Да, пожалуйста! – словно управляемая кем-то другим произношу я и с легким дискомфортом осознаю, что моя жадность к изыскам королевского шеф-повара сравнима только с моей страстью к Испе́ру: и то, и другое, возможно, не слишком-то хорошо для меня, но устоять я просто не в силах.

Випольд отдает приказ своему слуге, и мы усаживаемся на двух небольших стульях за столиком из эбенового дерева. Места, чтобы разместить нечто большее, чем эти изящные предметы мебели, в эркере с большими окнами нет. Мы сидим очень близко друг к другу – Вип и я. Наши колени почти соприкасаются, но Випольд всегда был мастером по предотвращению чересчур близкой атмосферы.

Он болтает то об одном, то о другом: о затянувшемся ремонте крыши замка, о процессии в честь Самой Длинной Ночи, о слабости своего двоюродного дядюшки, который почти не встает с постели, – и вот уже рядом с нами появляются двое слуг с тележкой. Они подают чай и ставят на стол перед нами тарелку с самым обычным кондитерским печеньем с совершенно непримечательным ароматом. Мое разочарование так велико, что я с ужасом спрашиваю себя, что, собственно, со мной не так. Еще год назад при виде такого печенья я захлебнулась бы слюной!

– А ваш новый повар из Амберлинга?

– Нет, но где он только не готовил. Он вырос в Центральной Кинипетской Империи и поначалу обучался в непосредственной близости от Толовиса. С тех пор каждый год он работает в разных местах.

– Он просто великолепен. Эти сладости, которые он изобретает для Каниклы…

– О, давай не будем об этом! Если бы мы с тобой не были такими добрыми друзьями, я бы давно сказал свое властное слово.

– Властное слово? Ты всерьез считаешь, что смог бы диктовать мне или моей семье, с кем нам разрешено иметь дело, а с кем нет?

– Это скандал, весь город болтает об этом.

– А что об этом говорит его жена?

– Что она может сказать?! Держу пари, она этого стыдится.

– Хочешь, я поговорю с ней?

– Зачем? – спрашивает Випольд. – Чем это поможет?

– Ну, если я увижу, что она убита горем, то поговорю с Каниклой и постараюсь воззвать к ее совести. У нее доброе сердце. Может быть, приглашу жену повара к нам домой. На самого повара мы рассчитывать не можем, ему ты головомойку уже устраивал, и это ни к чему не привело. Но если сама Каникла запретит повару обхаживать ее, он, возможно, перестанет это делать. Хотя я буду жалеть об этом, потому что довольно сильно пристрастилась к его изобретениям.

– Из-за этих изобретений он пренебрегает своей настоящей работой. Мои родители дважды предупреждали его. Если так будет продолжаться дальше, его уволят, и тогда в любом случае всему придет конец. Он переедет в очередную провинцию, где его примут с распростертыми объятиями, а Каникла никогда больше его не увидит.

– А почему ты сразу этого не сказал? – спрашиваю я, сделав глоток чая из своей чашки. – Для меня это убедительный аргумент. Я позабочусь об этом, обещаю!

Випольд с довольным видом смахивает с лица ярко-рыжие пряди. В последнее время его волосы длиннее, чем принято носить в Толовисе, и принц оставляет их распущенными. Помимо этого, он отращивает себе бороду. Не знаю, что думать по этому поводу, потому что Випольд по своей природе ну никак не походит на медведя. Он, скорее, похож на своих поджарых, счастливых охотничьих собак, а у них нет рыжих бород – только добрые морды с преданными, верными глазами.

– Ты даже не удивлена, что я до сих пор здесь, – говорит Вип. – Испе́р сказал, что он выгнал меня из Толовиса?

– Что?

– Ну, в его устах это звучало иначе. Он сказал: «Тебе лучше не появляться здесь какое-то время. Займись делами в своей стране. Мой отец не лучшего мнения об Амберлинге, и чем меньше он видит и слышит о вашей провинции, тем лучше». И что мне было делать? Есть вещи похуже, чем вернуться домой, хотя меня крайне беспокоит вся эта история с покушением. Если информация о том, что преступник родом из Амберлинга, – правда, это очень плохо для нас, Клэри.

Я киваю и нервно грызу кусочек печенья. Мне очень хочется рассказать Випу обо всем, что знаю. Но я не могу этого сделать. Любой посвященный – риск для меня. И все же я решаюсь затронуть тему, которая беспокоит меня больше всего.

– Что тебе известно о древней магии? – спрашиваю я. – Испе́р говорит, что здесь, в Амберлинге, она до сих пор жива. Живее, чем где-либо еще.

– Тебе известно мое имя и звание, – отвечает Вип. – Они возникли не из воздуха.

– Ты имеешь в виду – Эргон Алабаст Ибус Хаттила Випольд Верный, Принц Нетленной Твердыни, Хранитель Мира и так далее и тому подобное?

– Хранитель Мира и Справедливости по ту и эту сторону Большой воды, засвидетельствованный и благословленный Великими и Мудрыми, помазанниками и посланниками рыцарей Круглого стола Кинипетской Империи, согласно договору и честному слову, данному в заверение оного, до и после смерти, и, стало быть, навсегда и навеки Хранитель нашего Королевства.

Ага, точно. Эта проповедь написана под портретом Випа в главном холле замка. Та же подпись красуется под портретами его отца, деда и прадеда. Признаюсь, я никогда не задумывалась о том, что это может значить. Я лично считала, что это нечто вроде напыщенной традиционной чепухи, но, когда Вип цитирует подпись, выпрямляюсь на своем стуле и обращаюсь в слух.

– И что это за Великие и Мудрые, что за помазанники?

– Великие, вероятно, боги, – размышляет Вип. – Мудрыми, по-видимому, являются духи природы и земли. Помазанники – бывшие правители или, в более широком смысле, – души предков, которые нас защищают.

– Понимаю. Так вот почему там говорится: до и после смерти. Бедный Вип. Если это правда, то твое служение людям с твоей смертью не закончится.

Его лицо вытягивается.

– Да уж, согласен, страшно представить. Но если отнестись к этому серьезно и последовательно продумать эту мысль, то получается, что мои предки все еще бродят по Амберлингу и совсем не рады тому, что нас объявили имперской провинцией. С другой стороны, если бы император не оказал нам такую щедрую помощь, эта суровая зима стала бы для нас тяжелой. Я будто пытаюсь усидеть на двух стульях сразу.

Скорее пробурчав себе под нос последнюю фразу, Випольд тоже берет печенье.

– Что еще за стулья? – спрашиваю я.

– Увы, многие старожилы Амберлинга, и мой отец в том числе, не могут смириться с новыми обстоятельствами. Они втайне надеются, что император рассердится настолько, что отсоединит нас от Империи. Но это обернется катастрофой. Времена изменились. Мы зависим от мира, с которым ведем торговлю. Если император изолирует нас от других провинций, возникнут большие проблемы.

– А что насчет древних колдунов и волшебников? Вайдфарбер был в Амберлинге единственным или есть еще?