• Мы должны понимать, что крах северокорейского режима, хотя и неизбежен, может произойти еще не скоро и повлечь за собой насилие.





Проблема ислама




Коммунизм был псевдорелигией. Ислам, вне всякого сомнения, – реальная религия. Марксистско-ленинская идеология создавалась как некий суррогат веры. Она давала своим адептам внутреннюю установку на достижение ряда материальных целей. Но, как мы не раз уже видели после окончания холодной войны, в мусульманском мире атеистические идеологии, не подкрепленные принуждением, отступают перед религиозными верованиями. В странах Ближнего Востока и Северной Африки существующим режимам в наши дни противостоит не коммунистическая, а исламистская оппозиция. Каким должно быть отношение Запада к этому?

Было бы, конечно, вежливым и даже благоразумным оставить все как есть. В соответствии с западными либеральными идеями, которые большинство из нас усвоили не задумываясь, убеждения людей, практически по определению, не касаются государства. Америка – лидер Запада в этой сфере, как, впрочем, и в других, зашла здесь очень далеко, запретив любое взаимодействие Церкви и государства[182]. Мусульмане решают этот вопрос иначе. Ислам, в отличие от христианства, не проводит четкой границы между «кесаревым» и «божьим». Он, напротив, подчеркивает единство жизни. Недаром «ислам» означает «покорность».

Как консерватор и, конечно, христианка, я могу оценить многое из того, с чем мне приходилось сталкиваться при посещении мусульманских стран, и понимаю идеи мусульманских проповедников. Меня восхищает прочность семейных уз, нетерпимость к антисоциальному поведению, низкий (в целом) уровень преступлений против личности и чувство долга по отношению к бедным.

Один мусульманский классик, чтобы объяснить другим свою веру, написал о пророке Мухаммеде так:

Его [пророка] уважение к знаниям, терпимость к другим, щедрость духа, сострадание к слабым, почтение к родителям и стремление к лучшему, более чистому миру составляют главные элементы мусульманского идеала. Для мусульман жизнь пророка является примером победы надежды над отчаянием, света над тьмой[183].



В то же время существует и другая сторона мусульманского общества, проявляющаяся в коррупции и лицемерии некоторых из тех, кто стоит у власти, в угнетении женщин, в жестокости некоторых традиций, в частности наказаний, а также в убогости и отсталости многих городов Ближнего Востока.

В наши дни причиной беспокойства стала связь между исламом и насилием. За исключением Северной Кореи, все государства, причисленные к разряду «изгоев» (Ирак, Сирия, Ливия, Иран и Судан), являются мусульманскими. Это же можно сказать и о странах, которые Госдепартамент США считает «государствами, поддерживающими терроризм». Здесь, за исключением Северной Кореи, да еще Кубы, мы видим те же мусульманские Ирак, Сирию, Ливию, Иран и Судан. Пятнадцать из двадцати восьми организаций, отнесенных Госдепартаментом к террористическим, можно также (в широком смысле) считать мусульманскими. Исламские ученые и западные эксперты могут еще очень долго спорить о том, что говорит Коран и что под этим подразумевается, но в глазах многих существует тесная связь между исламским экстремизмом и терроризмом. Отвратительные угрозы Усамы бен Ладена в адрес Запада, перемежаемые обращениями к Богу, лишь усиливают это впечатление.

Следует, однако, сделать существенную оговорку. Несмотря на то что выражение «исламский терроризм» уже широко вошло в практику (я и сама пользуюсь им при необходимости), в нем есть что-то неправильное. Терроризм нельзя анализировать, и, в конечном счете, бороться с ним, исходя из его «мотивов» – религиозных или мирских, политических или экономических, социальных или этнических. Существует множество определений терроризма[184]. Но в любом случае бояться и ненавидеть террористов заставляют методы, подразумевающие насилие, а не причины или оправдания. Террорист пытается добиться своего не просто с помощью насилия, а с помощью страха перед насилием. Он хочет запугать не меньше, чем убить и причинить увечье. Его целью поэтому косвенно, а нередко и прямо, является гражданское население. Насилие в этом случае всегда применяется без разбора. У терроризма нет никаких ограничений, поскольку он не признает ни национальных законов, ни международных соглашений, ни норм морали. Терроризм Усамы бен Ладена – насилие, направленное против тысяч невинных людей, – можно, таким образом, считать абсолютным.

Религия и в самом деле нередко дает некое извращенное оправдание терроризму. И фанатики, убивавшие крестоносцев в XII веке, и их наследники, террористы-смертники из организаций «Хамас», «Хезболла» и «Исламский джихад» в XXI столетии, – убежденные мусульмане. Однако тамильские экстремисты, в числе которых был смертник, убивший Раджива Ганди, – индуисты, а баскские террористы из запятнанной кровью организации ЭТА и беспощадные партизаны из организации «Сияющий путь» в Перу – марксисты. Даже там, где корни насилия лежат в религиозных убеждениях, его внешние проявления могут разочаровывать. Большинство ирландских республиканских террористов давным-давно перестали считать себя католиками, перестала считать их католиками и Церковь. Они, как и их коллеги «лоялисты» – полувоенная организация в Ольстере, переключились на рэкет, отмывание денег и торговлю наркотиками. Даже муллы из «Талибана», при всей их набожности, финансируют свой режим и покупают оружие на деньги, полученные от экспорта героина. Как мотив для террора религия в большинстве случаев требует изрядного сдабривания презренным металлом.

Однако необходимо добавить, что взгляды Усамы бен Ладена на ислам разделяют немногие. Его действия широко осуждаются правоверными мусульманами, хотя и не везде. Беспокоит то, что условия, при которых он и его организация могут действовать, создавались на протяжении многих лет теми, кто теперь ужасается при виде результатов. Мусульманским религиозным лидерам, которые не устают осуждать Израиль и призывают к борьбе против Америки, не стоит удивляться тому, что некоторая часть их паствы воспринимает их призывы буквально. Когда же, как это часто бывает, последующее осуждение терроризма сопровождается двусмысленными намеками на то, что Запад тоже виноват – из-за своей политики, – это осуждение превращается в пустой звук. Исламский мир не несет ответственности за то, что сделал бен Ладен. Однако в прошлом многие влиятельные мусульманские деятели не считали нужным открыто выступать против того, к чему призывает Усама и его окружение.





Существует еще одна, более широкая, проблема, которую необходимо учитывать при поиске подходов к решению задач, поставленных исламом. Она заключается в неспособности государств, где преобладает мусульманское население, создать либеральные политические институты, по крайней мере до настоящего момента. Заметного прогресса на этом пути смогли добиться лишь Турция и Индонезия, да и то с оговорками. В результате нерешенности политической проблемы мусульманские государства в большинстве случаев страдают от экономической отсталости.

Конечно, пока еще рано делать окончательный вывод о несовместимости ислама и демократии. Однозначно можно утверждать лишь, что ценности исламского общества всегда оказывают очень сильное влияние на формы, которые приобретает зарождающаяся демократия. Эти ценности гораздо больше, чем в немусульманских странах, ориентированы на интересы не личности, а общества – прежде всего общины единоверцев (уммы). Они традиционно предполагают большее уважение к власти всех уровней. Роль исламского закона – шариата также своеобразна. Доподлинно известно, что, когда в конце XVIII века одному из представителей мусульманского мира довелось увидеть процесс работы палаты представителей в Англии, его поразило, как он позднее написал, что британский парламент сам устанавливает законы и назначает наказание за их несоблюдение. По его мнению, англичане вынуждены действовать столь сомнительным образом, поскольку, в отличие от мусульман, они не руководствуются законом божьим, данным свыше[185]. Мусульмане до сих пор вкладывают в выражение «торжество закона» иной смысл, чем большинство представителей Запада.

Пожалуй, не менее важно и то, что режимы мусульманских государств, взаимоотношения с которыми складываются в целом удачно и которые представляют наименьшую угрозу для нас, совершенно не похожи на либеральные демократии западного типа. Взять хотя бы Марокко. Это государство, где хорошо относятся к христианам, а в богатых национальных традициях много элементов западной, особенно французской, культуры. Вместе с тем при покойном короле Хассане I, который по праву считался одним из самых искусных и храбрых правителей арабского мира, Марокко определенно нельзя было назвать демократией, в чем мгновенно убеждались те, кто осмеливался поднять голос против короля.

Или, например, большинство государств Персидского залива, характеризующихся значительной стабильностью и очень хорошо относящихся к тем представителям Запада, которые соблюдают установленные правила и уважают местные обычаи. Со временем они, возможно, постепенно и придут к непосредственному участию народа в управлении. Однако в небольших, более традиционных государствах, не обладающих большими запасами нефти, которые могли бы привлечь нежелательное внимание со стороны таких алчных государств, как Ирак или Иран, древние системы правления работают на удивление хорошо. Западные либералы, недовольные отсутствием парламентской демократии, зачастую недооценивают значение прямых личных связей между правителем и его народом. Любой может с минимальными формальностями попасть на регулярно проводимые приемы и подать просьбу или жалобу. Подобные приемы позволяют эмиру и его министрам лучше, чем многие демократически избранные президенты, чувствовать настроения и ожидания народа.

Нам нечего стесняться своей заинтересованности. Саудовская Аравия и государства Персидского залива – одни из самых важных союзников Запада в регионе, который является основным источником нефти в мире. Любое действие, направленное против наших союзников, представляет непосредственную угрозу и нам самим. Игнорировать или, что хуже, умиротворять подобные посягательства было бы крайним безрассудством.

Турция – еще один важный союзник, который заслуживает всемерной поддержки со стороны Запада. Фактически она в равной мере европейское и ближневосточное государство. Свои соображения насчет политики в ее отношении я выскажу несколько позже. Однако в ответ на ту критику, которая раздается в адрес турецкой политической системы, замечу: главное, чего не следует забывать, – она работает.





Турция, пожалуй, единственная древняя нация и великая держава, которой удалось перестроиться. Благодаря жестокому гению Кемаля Ататюрка Турция превратилась в светскую республику, функционирующую на западный манер. Вместе с тем она была и остается государством, в котором вооруженные силы играют значительно более существенную роль, чем это допускают современные западные либеральные демократии. Исламистские партии в ней запрещены, а высказывания или действия, имеющие признаки исламского экстремизма, влекут за собой суровое наказание. Стремление сохранить единство государства и обеспечить его безопасность обусловило жестокость подавления курдских сепаратистов. Очень хотелось бы сказать, что, несмотря на все это, Турция – самое прозападное, терпимое и почти демократическое мусульманское государство. Однако вместо «несмотря на» было бы правильнее говорить «в результате». Я не сомневаюсь в том, что решительность, с которой Турция при поддержке вооруженных сил подавляет все, что представляет угрозу государству, вполне оправданна. В любом случае вопрос, нужно ли предоставлять людям и партиям, проповедующим антидемократические идеологии, такие же права, что и тем, кто отстаивает демократию, весьма спорен. Для такого государства, как Турция, сильного и одновременно хрупкого, ограниченная демократия и свобода – несомненно лучший выбор, чем тоталитаризм или хаос. Это лучше и той разновидности «демократии», суть которой можно выразить фразой «один человек, один голос, один раз».

Таким образом, вопросы относительно долгосрочного воздействия ислама на политику остаются открытыми. С течением времени, возможно, сам мусульманский мир даст на них однозначные ответы. Западу же не следует учить мусульманские страны, как им поддерживать баланс между обеспечением безопасности и соблюдением прав человека: правители и местная политическая элита знают это лучше нас. Если правительство относится к нам дружелюбно, способно удержать власть в своих руках и ведет себя порядочно по отношению к собственному народу, его необходимо поддерживать, особенно сейчас.





Ирак




И снова об Ираке. Я уже останавливалась на уроках, которые вытекают из подхода Запада к Ираку во время войны в Персидском заливе и после ее окончания[186]. Однако взаимоотношения Саддама Хусейна с остальным мусульманским миром также очень поучительны. Во время войны в Персидском заливе Саддам неожиданно стал публично демонстрировать свою преданность исламу. Появились фотографии, показывающие, как он молится в мечетях, а в его высказываниях засквозили интонации иранских мулл. На деле все это было полным обманом с очевидной целью – представить агрессию против Кувейта как некую разновидность джихада.

По правде говоря, политика иракского режима строится совсем на другой основе, а именно на баасизме. Правящие партии БААС в Ираке и Сирии – это партии светского арабского национализма, сильно замешанного на идеях как социализма, так и фашизма. Иракский режим представляет собой коррумпированную, жестокую, основанную на насилии диктатуру. Саддамом и его кликой движет простое желание удержать власть и использовать ее в своих целях. В то время как иракский народ несет на себе всю тяжесть международных санкций, Саддам обустраивает фешенебельные места отдыха, как, например, открытый недавно курорт на берегу озера Тартар в 150 км к западу от Багдада, где он со своими друзьями может купаться в роскоши. Там находится один из его многочисленных дворцов. Массивная бронзовая статуя диктатора в военной форме напоминает о том, кто здесь хозяин. Там есть и казино, и сафари-парк. Два здания предназначены для его подруг[187].

Вряд ли это можно счесть рекламой исламского аскетизма. Светский характер режима подчеркивается и тем, что большинство иракцев являются шиитами, а на руководящих должностях находятся сунниты[188] (заместитель Саддама премьер-министр Тарик Азиз – вообще христианин). Если бы религиозное начало когда-либо взяло верх, положение Саддама оказалось бы под угрозой. Чтобы этого не произошло, он безжалостно подавляет шиитских инакомыслящих, посылает танки в их города, лишает их продовольствия и лекарств, а в марте 1999 года организовал убийство верховного религиозного лидера шиитов в Ираке.

Враждебное отношение Саддама к иракским шиитам объясняется еще и его страхом перед Ираном. Во время восьмилетней ирано-иракской войны, в ходе которой погибло около миллиона человек, а Ирак применил химическое оружие против собственного населения (курдов), Саддам фактически принял обличье прозападного исламского фундаменталиста. Однако реальной целью войны были власть и деньги, в данном случае речь шла о контроле над богатой нефтью иранской провинцией Хузестан и стратегическим судоходным путем – рекой Шатт-Эль-Араб. Кроме того, война оказалась неудачной. Ираку пришлось отказаться от всех своих притязаний, с тем чтобы быстро добиться мира и получить возможность сконцентрировать силы на Кувейте в 1990 году.


Если бы вторжение Саддама в Кувейт тем летом не встретило отпора, он бы получил контроль над четвертой частью нефтяных запасов залива. Если бы ему позволили продвинуться дальше вниз по заливу, он стал бы обладателем 60 % мировых запасов нефти. За нападением на Кувейт не стояло ничего возвышенного или сложного для понимания, мотивы были те же, что и в случае с Ираном. Ирак под властью Саддама – это не просто государство-изгой, это еще и грабитель, жертвами которого практически всегда оказываются другие мусульмане. Сознавая это, мусульманские государства отказались поддержать Саддама в 1990 году. В открытую о поддержке заявили лишь палестинцы и иорданцы, которые сильно пожалели об этом после того, как их рабочие были выдворены из государств Персидского залива.

Любому, кто сомневается в порочности Саддама – а условия жизни в Ираке не оставляют места для сомнений, – следует посетить Кувейт. Лично я сделала это в ноябре 1991 года, а затем в феврале 1998-го.

С точки зрения тех, кто принимал меня во время визита в 1991 году, это была еще одна возможность сказать спасибо за то, что Великобритания в последние месяцы моего пребывания на посту премьер-министра так быстро и решительно ответила на агрессию Саддама. Теплые слова эмира и членов его семьи, приветствие толпы поддержали меня в трудное время привыкания к жизни за пределами Даунинг-стрит. Один из запомнившихся мне лозунгов, написанных на обочине дороги, не знаю намеренно или случайно, имел особый смысл – «Tank U Thatcher».

На вертолете меня доставили в пустыню, к дороге на Багдад, которая была усеяна разбитыми иракскими танками, грузовиками и легковыми автомобилями, – это было все, что осталось от иракской колонны после того, как войска союзников нанесли удар. Иракцы жестоко поплатились за безрассудство Саддама. Однако мое сострадание к ним несколько уменьшилось, когда я увидела, какое опустошение они принесли с собой.

Я побывала на нефтепромыслах с обгоревшими конструкциями и оборудованием вокруг скважин, подожженных иракскими солдатами (последний пожар был потушен лишь в день моего прибытия). Песок вокруг был покрыт толстым слоем нефти. Я не ожидала такого и быстро испортила пару новых туфель.

Хозяева показали мне также полуразрушенный дом, в котором погибли несколько граждан Кувейта, сражавшихся с превосходящим их по численности и лучше вооруженным врагом. Я вошла внутрь и представила себе последние мгновения жизни этих людей. Руины сохранили и назвали «Домом мучеников». Мне удалось встретиться также с женами – а может, уже вдовами? – тех шестисот кувейтцев, которые были угнаны отступающими иракцами и пропали без вести. Их семьи ждали хоть каких-нибудь новостей и боялись самого худшего. Я пообещала сделать все от меня зависящее, чтобы об этом узнали те, кто мог заставить Саддама предоставить хотя бы информацию.

К моменту моего второго визита в 1998 году многое было отстроено заново. Однако когда я в очередной раз встретилась с родственниками угнанных в плен, оказалось, что с тех пор практически ничего не изменилось. Пустыня в тот год местами зеленела и пестрела цветами – результат необычайно влажной зимы. Вместе с тем грязные черные пятна пропитанного нефтью песка все еще напоминали об экологическом вандализме, который намеренно творил Саддам. Основным предметом беспокойства была, как всегда, безопасность. Саддам Хусейн пока еще не был окончательно побежден. В 1994 году он даже вновь осмелился сосредоточить войска на границе с Кувейтом. Мы с эмиром обсудили сложившуюся ситуацию. Он сказал, что любой бы извлек урок из войны в Персидском заливе, но только не Саддам. По всей видимости, так оно и было, – так оно и есть.

Из этого следует, что принципиально важным является строгое выполнение международных санкций, наложенных на Ирак после войны в Персидском заливе. В том, что у иракцев не хватает продовольствия и лекарств, виноват Саддам, а не мы. Комитет ООН по санкциям одобрил почти все представленные Ираком контракты по программе «нефть в обмен на продовольствие», а для импорта лекарств нет вообще никаких препятствий. Однако Саддам намерен освободиться от всех ограничений, с тем чтобы восстановить свою военную машину, и использует в пропагандистских целях любую возможность. Именно поэтому мы должны подвергать тщательному анализу каждое предложение Ирака, несмотря на то что это дает повод обвинить нас в бессердечности. Режим, для которого строительство дворцов важнее заботы о народе, не может рассчитывать на сомнения в отношении его намерений.

Неприкрытая радость режима по поводу атаки террористов на Америку не оставляет места для сомнений в том, что Ирак с энтузиазмом будет помогать любому, кто может нанести вред его главному врагу. Ответа на вопрос, имел ли Саддам Хусейн отношение к замыслам бен Ладена, во время работы над этой книгой еще не было. Но если он приложил к этому руку, то должен заплатить за все сполна.

• В своих отношениях с мусульманским миром мы не должны бояться переусердствовать, подчеркивая, что Саддам Хусейн – это не исламский мученик, а человек, который цинично и безжалостно использует религию и своих арабских собратьев.

• Санкции должны действовать и впредь.

• В регионе не будет мира и безопасности, пока Саддам остается у власти.





Сирия




Если иметь в виду поведение Сирии во время войны в Персидском заливе, вполне может показаться, что она – друг Запада. Покойный президент Хафез аль-Асад был одним из тех представителей арабского мира, кто наиболее горячо поддержал проведение союзниками операции «Буря в пустыне», за что получил помощь в размере около 2 млрд долларов. Однако такое впечатление ошибочно. Президентом Асадом двигали чувства соперничества и ненависти к Саддаму Хусейну. Корни этого соперничества и зависти следует искать, как ни странно, в сходстве двух режимов. Как и Ирак, Сирия на протяжении последних десятилетий находится под властью диктатуры, идеологию которой определяет партия БААС. Подобно Ираку, Сирия, несмотря на официальный статус республики, превратилась в нечто очень близкое к наследственной монархии, или, что точнее, тирании. Асад действовал точно так же, как и Саддам, который готовит своего сына к роли преемника. Образование офтальмолога, которое получил нынешний президент Сирии Башар аль-Асад, в большинстве стран сочли бы неподходящим. Как и Саддам, который со своими друзьями и родственниками из провинции Тикрит представляет крошечную группу, способную удержать власть над большинством только с помощью силы, так и семья Асада с ее родственниками вышла из алавитов, составляющих лишь 11 % населения Сирии (суннитского в подавляющем большинстве). Именно поэтому алавиты не могут допустить проявления исламского радикализма. Именно поэтому исламистские партии и группировки безжалостно подавляются. В 1982 году Хафез аль-Асад подавил восстание организации «Мусульманское братство» в Хаме с такой жестокостью, что город был превращен в груду развалин, а число жертв, по оценкам, оставило 20 тысяч человек.

Существующий в Сирии режим, таким образом, отвратителен по своему характеру, несмотря на то что его враждебность в большей степени направлена на мусульман, а не на представителей Запада. Сирия поощряет терроризм за пределами своих границ и, кроме всего прочего, создает немало проблем Израилю, чьи интересы тесно связаны с американскими. В фактически подконтрольном ей Ливане, где она держит 35-тысячный воинский контингент и имеет значительные финансовые интересы, Сирия поддерживает террористические группы, пытающиеся дестабилизировать обстановку в Израиле, и блокирует заключение мира с палестинцами. Даже когда Израиль пошел на рискованный шаг и вывел свои войска из южной части Ливана, Сирия упорно продолжает создавать препятствия на пути мирного процесса на Ближнем Востоке.

Израильтяне согласились вернуть Сирии Голанские высоты, захваченные в 1967 году во время Шестидневной войны. Однако покойный сирийский президент добивался большего, а именно ухода Израиля за демаркационную линию, которая существовала до конфликта. Это означало бы восстановление контроля Сирии над северо-восточным побережьем Галилейского моря. На это Израиль не пошел. Во время конфликта 1967 года Хафез аль-Асад занимал пост министра обороны и, как считается, именно поэтому не мог согласиться на меньшее, чем возврат всей утраченной территории до последнего дюйма. Его сын, по-видимому, лишен подобной сентиментальности. Тем не менее, судя по тем угрозам и оскорблениям, которые Башар аль-Асад бросает в адрес Израиля, новый президент не собирается умерить жесткость позиции Сирии[189].

Наиболее серьезную проблему для Запада представляет та форма, в которую выливается враждебность Сирии к Израилю и, в определенной мере, к его союзнице и традиционному для арабов предмету ненависти – Турции. Эта враждебность подталкивает Дамаск к приобретению оружия массового уничтожения. Официальные представители США и Израиля не раз заявляли, что Сирия продолжает наращивать запасы химического оружия и арсенал баллистических ракет. Начало этой программе было положено еще покойным президентом и вызвано стремлением компенсировать превосходство Израиля в обычных вооружениях, которое еще больше увеличилось за последние годы. Сирия начала производить боеголовки, начиненные зарином, еще в середине 80-х годов. С тех пор у нее появились ракеты Scud большего радиуса действия, способные нести эти боеголовки. Сейчас, очевидно не без помощи Северной Кореи, ведется разработка ракет с радиусом действия 700 км, которые достигают Израиля даже при запуске из внутренних районов Сирии, что затрудняет обнаружение и уничтожение пусковых установок. Такие ракеты могут достать и до Анкары[190]. Подобные действия Сирии несут серьезную угрозу нашей собственной безопасности. Сирия должна ясно понять, что дальше так продолжаться не может, что ей не позволят это сделать.

Поведение Сирии и Ирака имеет очень большое сходство. Однако между ними есть три серьезных различия, которые необходимо учитывать при выработке наших подходов. Во-первых, как следует из сказанного выше, интересы Сирии неразрывно переплетены с израильско-палестинской проблемой, в то время как Ирак эксплуатирует эту проблему лишь в пропагандистских целях. Во-вторых, Сирия – бедное, неразвитое, в основном аграрное государство, тогда как Ирак обладает значительными запасами нефти. И, в-третьих, Сирия – это подлинно арабское государство с глубокими историческими корнями, а Ирак на деле – искусственное образование, возникшее на основе трех провинций Оттоманской империи в конце Первой мировой войны.

Из этих соображений следует, что, хотя мы и должны с помощью жестких мер заставить Сирию прекратить разработку оружия массового уничтожения, ее нужно воспринимать как государство, с которым в будущем вполне можно «иметь дело». В значительной мере ее опасное поведение обусловлено неразрешенным израильско-палестинским спором, прогресс на пути разрешения конфликта сделает позицию Сирии менее обструкционистской. Поскольку Сирия не входит в число крупных производителей нефти и не может рассчитывать на приток нефтедолларов, в долгосрочной перспективе у нее нет иного выбора, кроме создания жизнеспособной рыночной экономики. Для этого ей понадобится опыт Запада, его технологии и инвестиции, что также будет способствовать смягчению ее позиции. И, наконец, несмотря на неустойчивость нынешнего режима, опирающегося на религиозное меньшинство, антизападную идеологию и сильную армию, у Сирии есть все задатки стабильного государства. В отличие от Ирака, над ней не висит постоянная угроза распада. Эта фундаментальная долгосрочная стабильность должна в конечном итоге привести к превращению Сирии в нормальную страну.

• Сирия обладает всеми признаками «изгоя» и в настоящее время не заслуживает никаких поблажек.

• Оказывая давление всеми возможными средствами, мы должны прежде всего заставить Сирию прекратить осуществление программы разработки оружия массового уничтожения, которая угрожает непосредственно нашим союзникам – Израилю и Турции и косвенно – нам.

• В долгосрочной перспективе, при условии уменьшения напряженности в отношениях между Израилем и палестинцами, Сирия может превратиться в более позитивную силу региона.





Ливия




Нынешний ливийский режим, как и режимы Ирака и Сирии, был установлен в результате военного переворота. В сентябре 1969 года группа офицеров свергла монарха, короля Идриса, и основала республику, главной фигурой которой стал полковник Муамар аль-Каддафи (или Гадаффи). Каддафи очень быстро превратил режим в жестокую тоталитарную диктатуру, которая официально руководствуется эксцентрическими доктринами, включенными в сборник его идей, так называемую «Зеленую книгу». Некоторые из них были изложены в песне, которая сразу же, что неудивительно, заняла верхнюю строчку в списке наиболее популярных в Ливии шлягеров. В числе прочего в ней были такие слова:

Универсальная теория увидела свет,

С ней к людям пришел мир и восторг,

Древо справедливости, народовластия и социализма,

В корне отлично от неограниченной свободы

Предпринимательства и капитализма[191].