– Мир меняется так, что нехорош он для них больше. Когда я был молод, мы знали, чего можно желать и где это брать, и знали, что в итоге придется что-то предъявить. Урожай, или стадо, или дом, или семью. В этом великая сила. А теперь столько всего тебе велят хотеть, что никак не добыть всего этого, и когда устанешь пытаться, что предъявишь? Позвонил тому-сему, напродавал схем электроснабжения, может, или на совещаниях пустопорожних насиделся; нажил себе что-то на халтуре, какую в интернетах нарыл, на Ютупе ентом лайков насобирал. Руками ничего не потрогаешь. Женщинам шик, по-любому, они-то приспосабливаются. А вот парням непонятно, что с собой делать-то вообще. Есть среди них некоторые вроде Фергала О’Коннора, с которым ты познакомился, – те вот крепко на земле стоят несмотря ни на что. Остальные же вешаются, или напиваются и слетают в канавы, или передоз у них на героине ихнем, или чемоданы пакуют. Не хочу я, чтоб тут пустырь стал, чтоб все фермы были, как твоя, пока ты не приехал, чтоб дрянь и разруха, пока янки какой-нибудь не приглядит и не сделает из этого себе хобби.

Коджак, чуя печенье, плетется к столу и встает у стула Марта, ждет. Март протягивает остаток печенья псу, дает выхватить.

– Не собирался я стоять и смотреть, как мы из-за Брендана Редди и его затей потеряем еще молодежи.

– Вы Брендана потеряли, – указывает Кел.

– Я тебе сказать хочу только, что это не умышленно, – обиженно говорит Март. – Кроме того, если б дали ему этим заниматься, потеряли бы много больше, так или иначе. Лес рубят – щепки летят, так говорят, кажись?

– Ты так и думал, когда ходил к Шиле Редди тут на днях? – Кел старается говорить ровно, однако слышит, как в нем взбухает рокот гнева.

Март не обращает внимания.

– Это надо было сделать. Вот о чем я думал. И думать тут больше не о чем было. – Хлопает Коджака по боку, чтоб шел обратно к очагу. – И то же думал и ты, когда всыпа́л Дони перца под хвост, уж точно. Ты не думал: “Ой, ну правда, а что такого?” Ты думал, что время от времени возникает такое, что просто нужно сделать и ничего не попишешь, а потому чего хлопать крыльями и кудахтать. Берешь и делаешь. И, как ни жалко, ты был прав.

– Не уверен, что я б так выразился, – говорит Кел.

Март смеется.

– Уж всяко так думала Тереза Редди вчера ночью, когда палила из того ружья. Ты никак не возражал.

– Кто там из мужиков схлопотал, – говорит Кел, – как у него дела?

– Шик у него всё. Кровищи было, как от заколотой свиньи, но толком никакого ущерба. – Март берет еще одно печенье и лыбится Келу. – Ты глянь, как оживленно-то все стало последнее время? Не хотелось бы, чтоб ты забрал в голову, будто в округе всегда столько приключений. Зверски разочаруешься, когда самой громкой новостью года окажется, что у кого-то овца родила четверню.

– А ты где был вчера ночью? У меня?

Март смеется, лицо сморщивается.

– Ой батюшки, нет. Я? При моих суставах я на эти рулы-булы[62] уже не гожусь.

Ну или не хотел рисковать: вдруг бы Кел его узнал?

– Ты больше по замыслам, – говорит Кел.

– Я тебе добра желаю, Миляга Джим, – говорит Март. – И всегда желал. Пей давай чай, иди домой да выложи ребенку столько этой истории, сколько сам захочешь, – и скажи, что на том всё.

– Дело не в истории, – говорит Кел. – Ей надо знать одно: что он мертв, что это была драка, но она плохо закончилась; ей даже не надо знать, кто это сделал. Но она захочет доказательств.

– Не все, что хочется, можется. В ее возрасте пора б понимать.

– Я не про такое доказательство, из-за которого кто-то в говно вляпается. Но ее херней кормили слишком многие. Она не остановится, пока не получит в руки что-то осязаемое.

– Типа чего, как думаешь?

– У Брендана были при себе часы. Когда-то дедовы.

Март макает печенье в чай, смотрит на Кела.

– Он покойник полгода уже.

– Я не прошу тебя мне их добыть. Скажи, где искать, я сам добуду.

– По службе и хуже видал, а?

– Ни при чем тут никакая служба.

– Может, уже и нет. Но старые привычки не сдаются.

– Ясен-красен. И я сюда приехал, чтоб убраться подальше от старых привычек.

– Не очень-то у тебя получается, Миляга Джим, – указывает ему Март. – Без обид.

– Брендан Редди – не моя печаль, – говорит Кел. Пусть даже сам он понимает, что во многом так оно и есть, слова эти даются ему с трудом. Его пугает, что он не в силах разобрать, правильно поступает или нет. – Не собираюсь я тут ничего предпринимать. Жалею, что вообще о нем узнал. Я просто пытаюсь дать малой успокоиться, чтоб она это выбросила из головы и жила себе дальше.

Март осмысляет это, наслаждаясь печеньем.

– И думаешь, она сможет?

– Ага. Ей ни мести не надо, ни справедливости. Она хочет только одного – все оставить.

– Может, это сейчас так. А через несколько лет?


– У малой свой кодекс, – говорит Кел. – Если слово даст, что успокоится, я считаю, она его сдержит.

Март слизывает последнюю размокшую крошку с пальцев, смотрит на Кела. Глаза у него когда-то были синими, но цвет выгорел, появилась водянистая каемка. Вид у Марта от этого мечтательный, даже горестный.

– Ты знаешь, что случится, если что-то выплывет.

– Ага, – отзывается Кел. – Знаю.

– И готов рискнуть.

– Ага.

– Ну ты ж господи, – говорит Март, – надо брать тебя к нам в карты, потому что ты тот еще игрок. Веры у тебя в этого ребенка больше, чем у меня или у кого угодно на всем белом свете. Правда, может, ты и знаешь ее лучше.

Он отодвигает стул и тянется к кружкам.

– Скажу тебе, как мы поступим. Ты не в том состоянии, чтоб лазить по горам, ты на полдороге свалишься, а вниз я тебя не потащу. Раскатаешь меня в блин. Иди домой, потолкуй с ребенком. Прощупай обстановку. Подумай крепко. А потом, если все еще захочешь рискнуть, отдохни чуток, вернись в боевую форму и приходи ко мне. Пойдем копать.

Улыбается Келу из-за плеча, ставит кружки в мойку.

– Давай уже, – говорит, как сказал бы Коджаку, – отдохни. Если не окажешься на ходу скоро, Лена может не дотерпеть и заведет себе другого мужика.



Пока Кела не было – ему кажется, очень долго, – Трей отчаялась в дрессировке Нелли. Они с Леной взялись за малярные принадлежности и красят плинтусы в гостиной. “Айпод” играет “Девчонок Дикси”[63], Лена мурлычет под музыку, Трей распласталась на животе на полу, старается прокрасить угол безупречно, а Нелли заняла кресло. Келу хочется развернуться и выйти вон, забрать свое знание с собой.

Трей оборачивается к нему через плечо.

– Вы гляньте, – говорит. Садится, раскидывает руки. Лена, должно быть, уговорила малую принять ванну – Трей заметно чище, чем была, когда Кел уходил, и на ней новая одежда, которую он купил ей в городе.

– Классно смотрится, – говорит он. Одежда на размер больше нужного. Трей в ней такая маленькая, что аж больно. – Пока ты в краске не изгваздалась.

– Она себе места не находила, – говорит Лена. – Хотела чем-нибудь заняться. Я решила, что вы не будете против.

– Переживу, – говорит Кел. – Я их до сих пор не покрасил, потому что не собирался вот так на полу валяться.

– Сами знаете, что нам надо сделать, – говорит Трей.

– Что? – переспрашивает Кел.

– Вон ту стену. – Показывает на стену, где очаг. – По вечерам она вся золотая от солнца вон в том окне. Смотрится хорошо. Надо в тот цвет покрасить.

Кел ошарашен тем, что поднимается у него в груди, – то ли смех, то ли плач. Март и тут не ошибся: вот пожалуйста, женщина себе на уме у него в доме.

– Мне нравится, – говорит он. – Найду образцы краски, подберем, какая лучше всего подойдет.

Трей кивает. Что-то в голосе Кела цепляет ее; она глядит на него долго. А затем берет кисточку и укладывается обратно к плинтусу.

Лена смотрит на них обоих.

– Так, ну хорошо, – говорит она. – Я поехала.

– Можете еще немножко тут побыть? – спрашивает Кел.

Она качает головой.

– Есть дела.

Кел ждет, пока она наденет свою обширную куртку и разложит хозяйство по карманам, щелкнет пальцами Нелли. Провожает их за порог.

– Спасибо, – говорит на крыльце. – Сможете потом малую домой отвезти?

Лена кивает.

– Вы взяли ситуацию в свои руки, – говорит она, и это не вопрос.

– Ага, – говорит Кел. – Взял. Ну или почти.

– Ясно, – говорит Лена. – Удачи. – На миг касается руки Кела – то ли гладит, то ли пожимает. Затем уходит под дождем к машине, Нелли трусит рядом. Кел понимает, что пусть Лена ничего не знает наверняка и знать не желает, она довольно внятно себе все представляет – и давно.

Он закрывает за собой дверь, выключает “Девчонок Дикси” и идет к Трей. Колено по-прежнему болит, и устроиться на полу ему удается не сразу; наконец садится, вытянув ноги под неловким углом. Трей продолжает красить, но Кел чувствует, что она напряглась – тугая, как проволока, ждет.

Кел говорит:

– Я поболтал тут кое с кем, пока ходил.