– Уж пусть. Нельзя тебе красоту терять – а сейчас и подавно. А с рукой что? Ее тоже сломал?

– Не. Ключица, думаю, треснула. И коленкой приложился хорошо.

– Могло, конечно, и хуже быть, – философски изрекает Март. – Знаю я одного мужика из-под Баллимота, тот свалился с крыши, один в один как ты, да шею себе сломал. До сих пор в инвалидной коляске. Хозяйка евойная жопу ему подтирает. Тебе еще повезло. У врача был?

– Не, – отвечает Кел. – Ничего они мне толком тут не сделают, скажут только, чтоб отдохнул, а это я сам себе скажу бесплатно.

– Или Лена, – замечает Март, по лицу опять расползается ехидная улыбка. – Ей не понравится, если ты неисправный будешь. Лучше отдыхай и занимайся своим, чтоб опять быть на коне.

– Хосспидя, Март, – говорит Кел, давясь ухмылкой и заинтересованно глядя на свою ногу, пинающую ножку стула, – брось ты.

Под стулом лежит полотенце, закаменевшее от крови. Подняв взгляд, он вперяется в глаза Марту. Видит, как Март размышляет, не сказать ли, что у него кровь носом пошла, затем подумывает о неведомом прохожем, забредшем к нему в дом с таинственной раной. В конце концов не говорит ничего.

– Ну что, – произносит Кел после долгого молчания. – Вот же идиотом-то я себя чувствую.

– Ой, да нет, – великодушно успокаивает его Март. Наклоняется, подбирает полотенце, опираясь на спинку стула и кряхтя, неторопливо топает через всю кухню, кладет полотенце в стиральную машинку. – Незачем. Ну откуда ж тебе знать здешние ходы-выходы, ты ж чужак. – Закрывает дверцу стиральной машинки, смотрит на Кела. – Но теперь-то знаешь.

Кел говорит:

– Расскажешь, что случилось?

– Отцепись, – бережно и решительно говорит Март тем самым голосом, каким Кел сотню раз сообщал подозреваемым, что они дошли до конца, туда, где выбора не остается, где нет больше ни пути, ни борьбы. – Ступай домой к ребенку и скажи ей, чтоб отцепилась. Больше ничего тебе делать не надо.

– Она хочет знать, где ее брат.

– Тогда скажи ей, что он сгинул да похоронен. Или скажи, что утек, если тебе так больше нравится. Что угодно, лишь бы отцепилась.

– Я пробовал. Она хочет знать точно. Вот как у нее. Не отступится. – Март вздыхает. Наливает в лоток машинки моющее средство, включает. – Если ей этого не дать, она продолжит, пока тебе не придется ее убить. Ей тринадцать лет.

– Святый боже, – осуждающе говорит Март, глядя через плечо, – экие темные у тебя мысли все же. Никто не собирался никого убивать.

– А Брендана?

– Его тоже никто убивать не собирался. Сядь ты уже, Миляга Джим, у меня с тебя все зудит.

Кел усаживается за кухонный стол. В доме студено и пахнет сыростью. Медленно и ритмично работает стиральная машинка. Дождь безостановочно струится по стеклам.

Чайник закипел. Март наливает воду в далека, помешивает пакетики ложкой. Ставит кружки и заварник, достает молоко и сахар, затем опускается на стул, сустав за суставом, и наливает чай.

– Брендан Редди пер в том направлении сам, – говорит Март, – шустрее, чем бегом. Если б не мы, так кто другой бы.

– Пи-Джей заметил, что у него ангидрид сливают, – говорит Кел. – Так? – От прогулки к Марту у него в колене разыгрался зверский пульс. Он чувствует тяжесть тусклого гнева: угораздило же заниматься этим именно сегодня, когда ловкости управиться с этим никакой.

Март качает головой. С натугой приподнимается с одного бока, вытаскивает из кармана штанов табак.

– Ай, господи, нет. Пи-Джей ни при чем тут, уж конечно. Не то чтоб он был на голову невезучий или как-то, но подозрительности в нем ноль. Никакой такой дури не заподозрил бы ни в жисть. Я б решил, что для начала Брендан потому его ферму и выбрал. – Март расправляет на столе бумажку и начинает прилежно выкладывать на нее табак. – Нет. Пи-Джею доложили.

– Дони.

Судя по всему, Кела здесь за дурачка держали все подряд, даже этот дурачок Дони. Надо было увидеть это с ходу, еще в угаре телесной вони и дыма у Дони в спальне. Понимает он и как дублинские ребятки узнали, что Брендана подставили. Дони хорошо соображает в законах передряг, чтобы устраивать их другим, когда необходимо.

– Он и есть. Дони с Бренданом не ладили никогда, даже мальчишками; я б решил, он прямо-таки схватился за возможность насолить Брендану. Да только ибучий идиёт пошел да сказал Пи-Джею, а не мне, как надо было б, случись у него мозгов побольше, чем у ишака. А Пи-Джей-то попросту вызвонил Гарду.

– А что тут такого? – спрашивает Кел, давая Марту повод поспорить. – Я б тоже так.

– Я против Гарды ничего не имею, – говорит Март, – когда они по делу, но какая от них польза в этих раскладах, я не видел. Нам и так бардака хватает, еще и они чтоб тут шастали по округе, задавали вопросы да арестовывали кого ни попадя. – Он скручивает тощую папироску, прищуривается, чтоб получилась ровная. – Удачно, что приезжать они не спешили. Времени хватило, чтоб Пи-Джей пришел и сообщил мне новости, а я ему смог втолковать, что к чему. Мы с Пи-Джеем отправили Гарду восвояси, а я позвал других ребят – из тех, кто живет поодиночке, кому не надо ни у кого отпрашиваться, – покамест вернуть Пи-Джеев ангидрид. – Вскидывает бровь, глядя на Кела поверх самокрутки, лижет краешек бумаги. – Ты знаешь, где это, ну.

– Ага, – отвечает Кел. Интересно, кто следил за ними с Трей на той горной тропе.

– Нашли они там еще и прорву судафеда, и прорву батареек. Не диво. Заодно и это все с собой забрали. Если простынешь этой зимой, Миляга Джим, или будильник тебя подведет, дай знать – я все тебе улажу в лучшем виде.

Кел уже давно усвоил, как распознавать, когда говорить ничего не надо. Греет руки чашкой, попивает чай, слушает.

– Ты учти, – говорит Март, уставив на него самокрутку, – я Дони на слово не поверил ни разу. Он, может, сам тот ангидрид сливал, но что-то там пошло через жопу, и он решил не упускать возможности, чтоб поднасрать Брендану. Но я знаю одного парнягу, у него окна на дорогу к тому старому дому; он присматривал. И само собой, аккурат перед тем, как объявилась Гарда, Брендан-то Редди подхватился да побежал по той дороге в жуткой спешке. Тут-то мы и узнали наверняка.

Щелкает зажигалкой и праздно, приятственно затягивается папиросой, отвертывает голову, чтоб выдуть дым подальше от Кела.

– Брендан потом несколько дней не отсвечивал, – продолжает Март. – Прикидывал небось варианты. А мы за ним посматривали. Понятно, взаперти он вечно торчать не мог: дружки евойные из Дублина уж всяко пожелали бы с ним словом перемолвиться. Нам-то с ребятками что, но мы хотели свое слово ему сперва сказать, чтоб юный Брендан соображал, на чем стоит. Мы ему услугу оказать хотели – чтоб никаких глупых обязательств перед дублинскими пацанчиками на себя не брал. Когда он в тот домик опять собрался, мы его там встретили.

Кел вспоминает рассказ Трей, как Брендан выскочил за дверь веселым кузнечиком и отправился отдать Остину наличку, чтоб возместить то, что прибрали к рукам Мартовы ребята, восстановить все планы.

– Он этого не ждал.


– Уж это точно, – говорит Март, на миг отвлекаясь от своей истории, чтобы это обдумать. – Во физия у него была – будто вошел в комнату, а там толпа бегемотов. Такой парень смышленый, вроде мог бы знать наперед, а? Но тогда он и на шаг впереди такого пня, как Дони, вроде должен быть. Будь чуть менее смышленым во всем, что химии евойной касалось, и чуть более смышленым во всем, что касается людей, остался бы жить.

Кел обнаруживает, что нет в нем ни чувств, ни мыслей. Он переместился в пространство, хорошо знакомое ему по службе, в этом круге недвижим даже воздух, не существует ничего, кроме истории, которую слушает, и человека, рассказывающего ее, сам же Кел растворяется в сплошное зрение, слух и готовность. Даже боли его кажутся чем-то далеким.

– Мы собирались растолковать ему положение, вот и все, – говорит Март. Кивает на разбитое лицо Кела. – Сам знаешь, каким способом, ну. Чуток пояснений. Да только парнишка не захотел ничего прояснять. Не люблю я плохое говорить о покойных, но уж ты-то понимаешь – наглый он был муденыш. Сказал, что мы не соображаем, куда лезем, и если мозгов нам хватит, мы свалим обратно на свои фермы и носов не будем совать в то, в чем не смыслим. Знаю, что парня этого не растили, а тащили из земли, но моя маманя ложку деревянную об меня сносила б, разговаривай я так с людьми, которые мне в деды годятся. – Тянется за старой банкой из-под варенья, превращенной в пепельницу, отвинчивает крышку, стряхивает пепел. – Мы взялись вложить ему вежливости, но он сделался такой весь вздорный и давай драку-то затевать, ну и все зашло чуток далековато. Кровища во все стороны типа. Парнишка кого-то стукнул, кто-то вышел из себя и влепил ему в челюсть, он спиной упал да ударился головой о свой же баллон с пропаном.

Март крепко затягивается самокруткой, запрокидывает голову, выдувает дым в потолок.

– Я поначалу решил, что его просто вырубило, – говорит. – Да тока глянул поближе и понял, что дело табак. Не знаю, с чего именно, от удара или от падения, но как бы то ни вышло, голова у него оказалась свернута, и глаза он закатил. Вроде как всхрапнул, ногами подрыгал раз-другой – и все. Вот так быстро.

В окне за его головой поля зелены так мягко и так глубоко, что в них можно утонуть. Ветер дует по траве шепотом дождя. Устало трудится стиральная машинка.

– Как человек быстро умирает, я разок до этого видал, – продолжает Март, – мне тогда пятнадцать было. Сенной пресс не подсекал как следует, ну и пошел тот мужик глянуть, что случилось, да движок не заглушил. Рука попалась, ну пресс его и затянул. Когда я его выключил, у мужика ни руки, ни головы не осталось. Нашинковало, как мокрый рулон полотенец.

Смотрит, как дым вьется и растекается по кухне.

– Дед у меня помирал за месяц до этого, от инсульта. Четыре дня. Жизнь кажется такой большой, когда четыре дня из человека выходит. А когда за несколько секунд, вдруг кажется жуть какой маленькой. Не нравится нам такое признавать, но животные это понимают. Они-то про свою смерть не ведают. Мелочь какая-то, раз – и готово. Лисе на один чик. Или сенопрессу, или баллону с пропаном.

Кел говорит:

– Что с телом сделали?

Брови у Марта вздергиваются.

– Уж всяко не было у нас возможности вообще с ним что-то сделать, не тогда же, в любом разе. Суматошный выдался денек. Не успели мы сообразить, что вообще стряслось, как позвонил мужик, который у нас в дозоре был, говорит, что дублинские пацанчики едут. Положили мы нашего парня-то на простынку, какую в дальней комнате нашли, да потащили его на склон за домом, как можно дальше в деревья, покуда времени хватало. Услыхали мотор – здоровенная махина, “хаммер”, не знаю, как они его такой в повороты вписывают, – парня в кусты пристроили и сами рядом пригнулись.

Смотрит на Кела сквозь завитки дыма.

– Я было думал, не оставить ли его в доме, пусть пацанчики найдут. Типа весточка им такая. Но в итоге решил – не надо. Незачем сообщать больше, чем им положено знать, уж всяко. Короче, суть просекут, когда выяснится, что парень исчез.

– И они что? – спрашивает Кел.

Март лыбится.

– Расклад им не понравился вообще и совсем. Осмотрели они дом, а потом обшарили двор, а следом опять ушли в дом, и все заново. Четверо их там было, и ни один не мог постоять спокойно хоть, блин, секунду, скакали, как блохи. И какими же словами выражаются, боже ты мой. Мы были довольно близко, слышали – мировецкий весенний день, ни ветерочка. Сам я не ханжа, но у меня чуть уши не расплавились. – Улыбка его ширится. – А еще знаешь что они делали? Они звонили Брендану. Полдесятка раз. Я знал, что звонить будут, и полез к нему в карман за телефоном, но разблокировать не смог, чтоб отключить звук. Пытались отпечаток пальца его применить, да там код. Тебе сказать, что мы с тем телефоном сделали? Усадили на него Бобби жопой его жирной. Такая что хочешь заглушит. Во рожа-то у Бобби была, когда телефон вибрировал, так уж Бобби старался с него не спрыгнуть. Красный был как свеклища. Остальные мы все чуть не полопались, так старались не ржать.

Тушит самокрутку о крышку банки.

– Под конец они плюнули, да и уехали обратно с гор. Знаешь, что один из них делал, пока они к своему миленькому полированному “хаммеру” топали? Ныл и ныл весь, что дорогие ботинки выпачкал. Все равно как баба на бал собралась.

Кел вполне уверен, что каждое слово тут правда, и ни с чем из сказанного он ничего поделать не сможет. Не верить причин нет – кроме одной: Мартовой привычки морочить людям голову из принципа. Но Келу кажется, что они с Мартом уже миновали этот рубеж.

– Где теперь Брендан?

– Там же, в горах. Погребли мы его, да, не просто бросили, так пускай ребенок не волнуется, что его там вороны и крысы достали, ничего такого. Мы над ним даже молитвы почитали и прочее. – Март берется за пачку печенья, осторожно вскрывает ее, чтоб не раскрошить ни одного. – На том и все.

– Кроме Дони и того, что он творит с овцами, – говорит Кел.

Март презрительно фыркает.

– Это я в расчет не беру уж точно. Этого, блить, идиёта я в расчет не беру принципиально. – Протягивает пачку Келу. – Давай, тащи одну. Заслужил. Смышленый ты сучонок, а? Вроде идиётом себя чувствовал, но все ж разгадал, ей-бо. В одном только ошибся. Но позору в том нету.

Кел говорит:

– Дони сообразил, что тут замешан Пи-Джей, раз это его ангидрид. А как он вычислил, что в игре еще и вы с Бобби и Франси?

Март выбирает печенье, решает неспешно.

– Я б сказал, Дони и сам присматривался, что происходит. Небось засек нас четверых как-нибудь и помчался к дублинским ребяткам. Отличный двойной агент из парня вышел бы, если б мозги у него водились в голове. И славные те пацанчики велели ему намекнуть нам, чтоб мы в их дела не лезли. – Улыбается Келу. – Намек мы поняли. Даже если не отнеслись к нему так, как они ожидали.

Кел спрашивает:

– Бобби все еще считает, что это пришельцы?

– Ой, господи, Бобби, – снисходительно произносит Март, макая печенье в чай. – Да ему только в радость, что пришельцы его овцами интересуются. Не стал бы я этого у него отнимать, да и не смог бы в любом разе. Даже если б снял Дони на видео, Бобби мне б не поверил. Дони-то просекал, что сам я намек пойму после второй или третьей овцы. Только не думал, что я выясню, кто тут у нас намекает. Думал, я по умолчанию решу, будто это крутые дублинские ребятки или кто-то подосланный из города хотя бы, и так весь перепугаюсь, что не посмею и пальцем двинуть. Теперь-то он в курсе.

– Сдается мне, – говорит Кел, – если бы вы, ребята, хотели зачистить местность, вам бы надо было Дони убирать.

– Такие, как Дони, они ж везде, – говорит Март. – По мозгам ездят будь здоров, мудачье, но в итоге погоды не делают. Пучок пятачок они, как есть; одного убери – другой тут же возникнет. Брендан Редди – совсем другое дело. Таких немного. И то, за что он взялся, повлияло бы на всю округу точно.

– Тут уже есть наркота, – говорит Кел. – Целая прорва. Не то чтоб Брендан принес ее в райский сад.

– Мы теряем нашей молодежи изрядно, – говорит Март.

Келу кажется, что Марту вроде полагается оправдывать свои поступки, но нет. Взгляд его ровен, голос спокоен и решителен, ему подыгрывает тихий перестук вездесущего дождя.