На свежем воздухе, вдали от захламленной тесноты и слащавых баллад, кажется просторно и свободно, покойно. На главной площади семьи при полном параде и старушки в платках выходят из церкви, высится ее шпиль, ветер гонит по синему небу ошметки облаков.
Кел надеялся, что Брендан, может, выложил Каролайн свои грандиозные планы по добыче денег. У пацанов рот не закрывается, когда они пытаются произвести впечатление на девушек. Каролайн не из тех, кого можно впечатлить противозаконными затеями, но Брендан слишком юн, слишком поспешен и слишком отчаян, а потому, наверное, этого не замечал. Но Кел доверяет Каролайн. Что б там ни назревало, Брендан держал это при себе.
Однако ж не с пустыми руками Кел вышел из лавки. Самоубийство вычеркиваем – ну или будем так считать. Не потому что Каролайн уверена, будто Брендан не из таких, а потому что Каролайн – Кел видит в ней покамест лучшего свидетеля из всех, с кем успел потолковать, – утверждает, что Брендану очень важно держать слово. Брендан сказал, что к дню рождения раздобудет Трею велосипед, а Фергалу вернет сто дубов – деньги, которые ему были б ни к чему, если б он собирался влезть на горку и там повеситься. Если Брендан намеревался куда-то уехать, намеревался он и вернуться.
И Каролайн полагает, что ничего плохого с головой у Брендана не происходило. Кел этому рад. Если Брендана спугнули, если он сбежал, если прячется в горах, получается, у него имелись причины, существовавшие вне ума. А значит, попутно он должен оставить осязаемый след.
Может, у Каролайн есть догадки, чем Брендан занимался, и она не хочет это обсуждать – во всяком случае, не с пришлым и не с бывшим легавым. Вместе с тем Кел, возможно, не единственный, кого предостерегли.
Больших надежд на то, что полицейский участок окажется открыт в воскресенье, Кел не питает, но гарда О’Малли за своим столом, читает газету и ест здоровенный кусок шоколадного торта, зажав его в руке.
– Ох батюшки, офицер Хупер, – говорит он, сияя и пытаясь сообразить, вставать ли. – Руку подать не могу, видите… – показывает липкие пальцы. – Моему пацаненку сегодня восемь, и уж такой торт моя хозяйка забабахала, мы до девятилетия его доедать будем.
– Не беда, – улыбаясь, говорит Кел. – Отличный торт, судя по виду.
– Ой, роскошный. Она у меня все кондитерские телепрограммы смотрит. Знай я, что вы зайдете, принес бы и вам кусок.
– На будущий год заскочу, – заверяет его Кел. – Зашел сообщить, что ружье-то я получил. Спасибо вам большущее за помощь.
– Никаких хлопот вообще, – говорит О’Малли, расслабляясь в кресле и облизывая глазурь с большого пальца. – Уже опробовали?
– Стрелял по жестянкам пока, глазомер восстанавливаю. Хорошее ружье. У меня на земле кролики водятся, собираюсь настрелять себе чуток.
– Коварная они мелюзга, – сообщает О’Малли с меланхолической многозначительностью. – Удачи вам.
– Ну, – говорит Кел, – на выбор еще есть целое дерево грачей, они у меня на лужайке хулиганят. Может, подскажете – как они в пищу?
Вид у О’Малли изумленный, но гарда из вежливости осмысляет вопрос.
– Сам я грачей не йил ни разу, – отвечает. – Но отец говаривал, что его мать готовила грачиное рагу, когда больше есть нечего было, он тогда сам был мальчонкой. С картошкой типа и с чуточкой лука. Думаю, в интернете рецепт найдется уж всяко, там же вообще все есть.
– Стоит попробовать, – говорит Кел. Не собирается он стрелять по своим грачам. У него подозрение, что выжившие станут ему заклятыми врагами.
– Вряд ли оно вкусно, – замечает О’Малли, еще раз подумав. – Жуть какой резкий вкус, наверное.
– Сберегу вам пайку, – ухмыляясь, обещает Кел.
– Ой нет, всё шик, – говорит О’Малли, немного напрягшись. – Уж всяко я буду все еще с тортом с этим занят.
Кел смеется, хлопает по стойке ладонью и уже направляется к двери, как вдруг его осеняет:
– Чуть не забыл. Кто-то мне тут говорил, что пару служивых из Гарды вызывали в этом году в марте в Арднакелти. Не вас ли?
О’Малли задумывается.
– Не, не меня. Я там всего раз бывал в этом году – в горках, когда пытался ребятню эту, Редди, загнать на учебу. Арднакелти не очень-то нуждается в наших услугах.
– Ну, так я и думал, – говорит Кел, слегка нахмурившись. – А вы не в курсе, что там такое в марте приключилось?
– Да ничего серьезного не могло быть, – заверяет его О’Малли. – Уж всяко если б иначе, я б о том узнал.
– Мне б хотелось понимать все равно, – настаивает Кел, хмурясь все больше. – Нет мне покоя, пока не разберусь, с чем рядом живу. Побочка от службы – ну, в смысле, кому я объясняю, да?
По лицу О’Малли не скажешь, что он хоть раз смотрел на это под таким углом, но кивает рьяно.
– Сделаем вот как, – говорит он, сообразив. – Погодите тут минутку, я гляну по базе.
– Ой, как любезно с вашей стороны, – говорит Кел, приятно удивившись. – Ценю. Грачиное рагу теперь уж точно за мной.
О’Малли смеется, с громким скрипом выбирается из кресла и скрывается в недрах участка. Кел ждет и смотрит в окно на небо, где тучи густеют, темнеют и делаются все более зловещими. Вряд ли он когда-нибудь освоится с непринужденными крутыми поворотами здешней погоды. Привык к тому, что жаркий летний день – это жаркий летний день, холодный дождливый день – холодный дождливый день и так далее. Здесь же бывают дни, когда погода крутит людям мозги чисто из принципа.
– Так, – говорит О’Малли, возвращаясь, довольный результатами. – Я ж сказал, вообще ничегошеньки серьезного. Шестнадцатое марта, фермер сообщил о признаках вторжения на его землю и возможную кражу сельхозинвентаря, но когда ребята приехали, заявил им, что это недоразумение. – О’Малли усаживается в кресло и закидывает кусок торта в рот. – Видать, выяснил, что это какая-нибудь местная молодая шелупонь безобразит. Скучно им, это да. Иногда самый борзый спрячет что-нибудь чисто ради ржаки – поглядеть, как фермер бесится, пока ищет. А может, все же украли что-то, но фермер выяснил, кто это, и вернул себе свое да и решил на том закончить. Они тут такие, в этих краях. Им сподручнее держать нас от себя подальше, пока совсем не припрет.
– Ну, так или иначе, – говорит Кел, – у меня от души отлегло. Никакого сельхозинвентаря у меня нету, воровать нечего. Старая тачка есть, досталась мне вместе с землей, но если кому-то она уж так нужна, пусть забирают.
– Да они скорее ее вам на крышу втащат, – снисходительно говорит О’Малли.
– Это может украсить мне дом, – отзывается Кел. – Эти ребята дизайнеры берут с яппи тысячи дубов за такие идеи. Кто был тот фермер?
– Мужик по имени Патрик Фаллон. Я его не знаю. Не из постоянных он, значит, никакой у него вражды нету ни с кем, ничего такого.
Патрик Фаллон – судя по всему, Пи-Джей.
– Хм. Это сосед мой, – замечает Кел. – Не заикался он при мне ни о чем таком, пока я тут. Видать, что-то разовое тогда приключилось.
– Пацанва дурит, – убежденно заключает О’Малли, отламывая очередной здоровенный кусок торта.
От вида торта у Кела пробуждается голод. Отыскивает кафе, берет себе кусок яблочного пирога и кофе, коротает время до окончания стирки. Достает из кармана куртки блокнот и открывает чистую страничку.
Обмозговывает вероятность того, что Брендан оборудовал себе точку приема ворованного сельхозинвентаря, стырил что-то у Пи-Джея, его спугнули, он вернул, когда выяснилось, что вызвали легавых, и удрал из города, чтоб не нарываться, или его выгнали, как того парня Манниона, угробившего кота. Не клеится оно: кто угодно хоть с каким-то мозгом учитывал бы полицию, а Брендан не дурак, ну или не был им; однако, возможно, не рассчитывал, что пропажу так быстро обнаружат. Каролайн сказала, что реакции других людей Брендан в расчет не принимал.
Записывает: “Сельхозинвентарь 16/03. Что украдено? Вернули?”
И вот еще какая мысль болтается у него на краю сознания: те убитые овцы. Март не наудачу сидит в лесочке. У него есть основания думать, что следующей будет овца Пи-Джея.
Кел зарисовывает план окрестностей Арднакелти, подглядывая в интернет-карты. Отмечает землю Марта, Пи-Джея и Бобби Фини; где именно расположен участок Франси Ганнона, он не знает, но “рядом с деревней” – это приблизительно понятно. Затем обозначает все остальные известные ему овцеводческие хозяйства.
Географически эти четыре участка никак не выделяются среди остальных. Не ближайшие к горам или к какому-нибудь лесу, где может прятаться какой-нибудь зверь, и не рядом друг с другом, да и не примыкают к основной дороге, чтобы можно было быстро скрыться. Нет причин – или, во всяком случае, нет причин, очевидных Келу, – с чего б этим хозяйствам стать мишенями хоть для человека, хоть для зверя.
Пишет: “Франси/Бобби/Март/Пи-Джей. Связи? Родство? Терки с Бренданом? С кем-то еще?”
В голову приходит всего один человек, у которого могли быть терки с Мартом, и, похоже, незадолго до того, как убили Мартову овцу. Пишет: “С Дони Макг?”
Остаток кофе остыл. Кел закупается всякой всячиной, включая Мартово печенье и упаковку из трех носков, забирает стирку и уезжает из города.
Дорога в горы на машине ощущается иначе – каменистее и недружелюбнее, словно ждет своего часа, чтоб пробить Келу покрышку или сбросить его на болотистом участке. Он останавливается у ворот дома Редди. Обочины тут нет, но потенциальная необходимость другой машине проехать волнует Кела не слишком.
На этот раз двор Редди пуст. Холод покусывает Кела за шею. Веревки, свисающие с игровой конструкции, болтаются на ветру. Окна, смотрящие на дорогу, пусты и темны, но, пересекая двор, Кел чует, что за ним наблюдают. Шагает медленнее, позволяет себя рассмотреть.
К двери Шила не подходит долго. Открывает ее на ширину ступни и смотрит на Кела в щель. Узнает его или нет, непонятно. Откуда-то изнутри едва доносится веселый мультяшный смех.
– Добрый день, миз Редди, – говорит он, держась на приличном расстоянии. – Кел Хупер, вы на днях выручили меня сухими носками, помните?
Она все смотрит на него. Настороженность не растворяется.
– Я вам привез вот, – говорит он, протягивая носки. – С признательностью.
От этого у Шилы в глазах вспыхивает огонек.
– Не надо мне. Не такая уж я нищая, что не могу пару старых носков отдать.
Кел, опешив, вжимает голову и переминается на ступеньке.
– Миз Редди, – говорит, – я не хотел никак обидеть. Спасибо вам, не пришлось мне долго топать домой с мокрыми ногами, а меня учили не быть неблагодарным. Бабуля моя села бы в могиле и наорала б на меня, если б я вам не вернул, что взял.
Через миг враждебность тает, Шила отводит взгляд.
– Все шикарно, – говорит. – Просто…
Кел ждет, по-прежнему смущенный.
– У меня дети. Нельзя, чтоб посторонние мужчины толклись тут.
Когда Кел вскидывает голову, изумленный и оскорбленный, она продолжает едва ли не сердито:
– Дело не в вас. Люди, они сплетники лютые в этих краях. Нельзя давать им повод болтать обо мне всякое хуже того, что и без того уже болтают.
– Что ж, – говорит все еще слегка обиженный Кел, – приношу извинения. Не хочу создавать вам никаких хлопот. Больше не буду под ногами путаться.
Вновь протягивает носки, но Шила не берет их. На мгновение ему кажется, что она скажет еще что-то, но Шила кивает и пытается закрыть дверь.
Кел спрашивает:
– Слыхали что-нибудь о сынке вашем Брендане?
Вспышка страха в глазах у Шилы сообщает ему то, что он хотел узнать. Шилу тоже предостерегли.
– С Бренданом все шик, – говорит она.
– Если услышите что-нибудь, – говорит Кел, – может, дадите знать Каролайн Хоран… – Но не успевает договорить, как Шила захлопывает дверь у него перед носом.