– Да. Я должен лететь.

– Я с тобой!

– Нет.

Жена с каким-то отчаянием смотрела на меня. Мое короткое «нет» показывало, что я не стану это обсуждать. Слишком уж хорошо Маша знала вот это «нет», которое не так и часто возникало между нами.

Она без сил опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

– Я так боюсь. Там ведь настоящая война…

– Я должен.

– Я знаю…

Никогда не видел ее такой испуганной. Присаживаюсь перед ней на корточки и беру ее ладошки в свои. Шепчу мягко:

– Ну, что ты, в самом деле. Что со мной может случиться? Я же не пойду в атаку на пулеметы. Буду от линии фронта далеко-далеко сидеть, в крепком и надежном бункере, откуда и боя-то даже не будет слышно.

Маша горько усмехается.

– Ты разговариваешь со мной, словно с маленькой. Если бы это было так, ты бы не летел. Ты бы командовал отсюда, если бы мог.

– Я не могу. Без меня они там не справятся. Я должен, понимаешь?

Вздох.

– Понимаю. Видимо, за это тебя и любят твои солдаты.

– А ты?

– И я…

Целую ее пальцы.

– Ваше величество, остаетесь тут за старшую. Ваше кресло в ситуационном центре, если вы не забыли.

Грустная улыбка.

– Я помню.

– И за остальными присматривай, чтобы не безобразничали тут без меня.

Вздыхает.

– Обязательно. Натали с пистолетом поможет.

– Да, уверен, что вы разберетесь.

За окном просигналила машина и нарушила наш долгий прощальный поцелуй.

– Ну, мне пора. Я буду писать.

– Я буду ждать…

Закрыв за собой дверь, слышу, как Маша рыдает…





Письмо императора Всероссийского Михаила Второго президенту США Вудро Вильсону.



10 (23) августа 1917 года


Excellency, Mr. President!

Наш добрый и великий друг!

Благодарим Вас за письмо и теплые слова в адрес страны Нашей. Известно, что именно в дни испытаний, в дни войны проверяются настоящие друзья, и Нам отрадно знать, что дружба наших стран, закаленная сражениями времен Гражданской войны в США и поддержкой, которую всегда оказывала Америка России, все так же крепка.


Два великих народа, две великие идеи всеобщей свободы и освобождения являются залогом нашей дружбы и взаимного обогащения. Обогащения культурного, технического и морального.

Мы благодарим вашу Администрацию и всех патриотов США за всю ту поддержку и помощь, которую они проявляют и оказывают России во время Великой войны. Наше общее дело победит, наши знамена свободы и освобождения будут рядом реять над новым послевоенным миром.

Мы приветствуем стремление американских добровольцев помочь русской армии и внести свой вклад в дело нашей общей победы. Их роль и их заслуга не могут быть и не будут забыты.

Рады будем приветствовать и новые дивизии экспедиционного корпуса США, а также стремление американцев польского происхождения участвовать в деле освобождения земель Польши от германской и австро-венгерской оккупации. Святое дело освобождения Ближнего Востока, Балкан и Польши требует нашего общего участия и должно быть всемерно поддержано. В настоящее время в составе Русской императорской армии уже сформированы две польские стрелковые бригады, и присоединение к этим бригадам укомплектованных поляками американских частей внесло бы весомый вклад в общее дело.

Мы уверены, что уже близок тот час, когда участники сражений будут подводить итоги Великой войны. Пользуясь случаем, Мы приглашаем Вас, господин Президент, посетить Наш добрый город Ялта в октябре сего 1917 года, где планируется конференция глав государств – членов Антанты.

И сим Мы поручаем Вас покровительству Всевышнего. Дано при Нашем Севастопольском Дворе, в десятый день августа тысяча девятьсот семнадцатого года и в год Нашего Царствования первый.

Ваш добрый друг Михаил,

император Всероссийский





Крым. Дворец Меллас. Квартира их величеств.

11 (24) августа 1917 года

Утро не принесло покоя в ее полную волнений душу. Позади кошмарная ночь, полная тоски, слез и горячих молитв. Лишь перед самым рассветом забылась она тревожным сном, задремав в чем была прямо поверх покрывала.

Расстилать постель не было ни сил, ни желания. И она не хотела расстилать супружескую постель без него.

Прошло чуть меньше месяца со дня их свадьбы, но только сейчас она поняла, насколько полно Михаил вошел в ее жизнь, как и то, насколько сейчас пусто и страшно без него.

Да, идет война, и Маша внутренне это все прекрасно понимала. Миллионы, десятки миллионов семей разлучила эта ужасная бойня. И хорошо еще тем, кто сможет вернуться. А сколько останутся там, в полях, навсегда? Останутся вдовами жены и сиротами дети.

Императрица непроизвольно положила ладонь себе на живот, но осознав свой жест, поспешила резко убрать руку. Не смей думать всякие глупости! С ним ничего не случится! Он обещал. Он всегда выполняет свои обещания!

Стук в дверь вывел Машу из состояния яростной тоски. Этот обычный, в общем-то, звук был совершенно немыслим здесь. Никто и никогда не стучал в двери их квартиры. Никто и никогда. Даже Евстафий.

Кто это? Какие-то… новости?

Сердце екнуло.



Османская империя. Окрестности Силиври.

24 августа 1917 года

Рокот мотора вновь послышался далеко в небе. Многие даже не стали поднимать головы. Так и брели вперед, безразлично глядя перед собой.

Аэропланы прошли над колонной, и из их чрева вновь посыпались листки бумаги.

Томимый скукой адмирал Сушон без особого интереса поднял с земли первую попавшуюся листовку, не ожидая там увидеть что-то понятное. Каково же было его удивление, когда он увидел текст, продублированный на нескольких языках. В листовке был текст даже на немецком!

«Вниманию христиан и тех, кто желает принять Святое крещение!

Министерство спасения Российской империи организовало временные лагеря, где вы будете накормлены, вам будет обеспечен медицинский уход и ночлег. Позднее желающие смогут проследовать к месту проживания. Возьмите эту листовку и идите в сторону, противоположную морю. Встретив русского или болгарского солдата, покажите эту бумагу ему, и вам укажут путь дальше».

Адмирал хмыкнул. Но тут его взгляд упал на еще одну, гонимую ветром листовку. И его глаза расширились. На листовке был напечатан портрет капитан цур зее Рихарда Аккермана, командира погибшего крейсера «Гебен» и предпочетшего принять смерть вместе со своим кораблем.

Пораженный Сушон поднял листовку и прочитал переведенное на немецкий язык сообщение русского официального телеграфного агентства об обстоятельствах гибели командира «Гебена», о геройском поведении экипажа, о героическом сражении, в котором погиб крейсер. Русские отдавали дань уважения немецким морякам. Тут же приводилось сообщение о том, что русский император повелел поднять всех погибших на корабле и похоронить с воинскими почестями.

Старый моряк покачал головой. Да уж. Не ожидал. Не ожидал…

Просмотрев еще раз листовку, адмирал прочитал на обороте:

«Вниманию солдат, матросов и офицеров германской и австро-венгерской армий!

Битва за Проливы завершилась победой русского оружия. Не совершайте бессмысленных маршей и не подвергайте себя напрасным страданиям. Впереди вас ничего не ждет, кроме мучительной смерти от жары и жажды. Согласно законам и правилам ведения войны, Русская императорская армия предлагает вам почетную сдачу в плен. Возьмите эту листовку и идите в сторону, противоположную морю. Встретив русского офицера или солдата, покажите эту бумагу и передайте ему свое личное оружие. Вас сопроводят в один из лагерей для германских военнопленных».

Вот так, значит?

Сушон огляделся. Что ж, как он и предполагал, листовки читал не только он. Многие его подчиненные не только пялились в листки бумаги, но и живейшим образом обсуждали прочитанное. И если внимание одних было привлечено портретом командира «Гебена», то у других в центре внимания была именно та сторона листовки, где описывались условия сдачи в плен. И никакого негодования или демонстративной лояльности он на лицах своих моряков не замечал. Скорее, даже некоторая мечтательность у них появилась. Словно не плен обсуждался, а хорошенькие фройляйн.

Тут невдалеке прозвучал выстрел, и поднялась какая-то суматоха. Кто-то куда-то бежал, кого-то то ли били, то ли убивали. Крики, женский визг, стоны. Неожиданно адмирал заметил участие в общей свалке и своих подчиненных. Не теряя ни секунды, Сушон начал отдавать приказы, зазвучали выстрелы, затрещали под прикладами кости, и через несколько долгих мгновений толпа отхлынула, злобно глядя на немцев.