Скутер чувствовал себя кем-то вроде Рико в исполнении Эдварда Робинсона из того фильма про гангстеров, «Маленького Цезаря»[17], когда нырял в переулок (который был не столько переулком, сколько широким открытым пространством между театром и зданием Ротари-клуба). В груди поселилось авантюрное тепло, будто вместо торса ему поставили водонагревательный бак. Пришлось подавить возбужденный смешок, когда он взял за руку Марджи и повернулся лицом к черному ходу кинозала.

Дверь отставала от косяка не более чем на полтора дюйма. Глаза Скутера скользнули вдоль щели к полупустому пакету попкорна, который кто-то запихнул в самый ее низ, так, чтоб дверь не закрылась.

— У тебя в этом заведении — свои люди? — спросил он, цепляясь за свою гангстерскую фантазию.

— Можно и так сказать, — ответила Марджи с кокетливой улыбкой.

Многозначительно промычав в ответ, он наклонился и заглянул в щель. Прохладный воздух приятно плеснул в лицо, остужая горошины пота на щеках и лбу.

— Ну, что видно? — спросила Марджи.

— Особо ничего. Какие-то коробки, лампочка на потолке. Это какая-то подсобка.

— Значит, горизонт чист?

Сглотнув, он улыбнулся и кивнул.

— Нет времени лучше настоящего, — произнес он, повторяя фразочку, услышанную когда-то в каком-то фильме.

Просунув руку в щель, он распахнул тяжелую дверь и дал Марджи проскользнуть за нее. Сам отправился следом, и, когда дверь за ними закрылась, они будто из полумрака холла шагнули на солнце. Впереди холл переходил в главный вестибюль, где какофония голосов сливалась в неразборчивый рев.

— Ты готов? — спросила Марджи.

Наконец-то Скутер почувствовал себя смелым. Игриво шлепнув подружку по заду, он ответил:

— Готов как никогда.



Рас Кевинью сидел, склонившись над письменным столом у себя в кабинете, одной рукой сжимая щербатый стакан с остатками бренди на дне, другой — не запаленную пока сигарету. Он почти забыл и о выпивке, и о куреве. Все, о чем он мог сейчас думать, — лишь о том, что заснуть не выйдет.

На столе лежал маленький календарь, подпертый картонной закладкой. На верхней странице жирными красными буквами было написано «июль», а слева — «Бензозаправочная станция Макмэхона». Основная часть небольшой прямоугольной страницы состояла из пяти рядов квадратов, тридцать один из которых обозначал дни месяца. Поперек каждого ряда были написаны названия запланированных на эту неделю мероприятий со строчками, обозначающими соответственно показы со среды по вторник: рукой Раса в верхнем ряду нацарапано: «Верхом» и «Вне закона», на втором: «Пункт назначения: Токио» и «Батаан». Начиная со среды третьей недели, Рас написал только два слова: «Заезжее шоу». И хотя он заказал пару фильмов ужасов — «Я гуляла с зомби» и «Безумный вурдалак»[18] — на последнюю неделю июля заранее, по какой-то причине он так и не удосужился вписать их в сетку показов. На самом деле он туда вообще ничего не внес на будущее, несмотря на то, что договоренности были достигнуты уже в сентябре. Он просто не мог взять в толк, зачем продолжать что-то планировать после гигиенической картины, но, откуда это странное непонимание взялось, не понимал.

Так вышло, что кинобизнес процветал, несмотря на нормирование, дефицит и все те жертвы, которые правительство навязывало всей стране, ведь именно война принесла ему такую кругленькую прибыль. Люди хотели сбежать от реальности, даже в военную картину — ведь то сказка, а не быль. Расу еще ни разу не приходилось видеть настолько полные залы в выходные — без разницы, что у него на экране крутилось. Для кино настала золотая пора, и всякий, кто не дурак, проводил бы каждую свободную минуту за придумыванием способов, как состричь с новой упитанной овечки еще больше, чем она дает: поставить ли второй экран, делать ли повторные показы хитов минувших лет на неделе? Рассел Кевинью дураком не был, может, не семи пядей во лбу, но как минимум проницательный малый. И все же он не мог сосредоточиться на делах и разыграть на полную ту карту, что сдала ему война. Единственное, чего ему хотелось, это чтобы все оставили его в покое. И еще — выспаться наконец как следует. Хоть бы и целый месяц кряду — главное, чтоб никто не трогал.

Конечно, Зазывала Дэвис розовой мечте нипочем не даст сбыться.

Этот скользкий сукин сын вкатился в город, как лесной пожар, и жара начала докатываться до Раса. Он никогда раньше не принимал у себя передвижные шоу, но худо-бедно понимал, что этим ребятам всего-то и нужно, что сдать в аренду заведение на своих условиях. Но в случае с Зазывалой и компанией дело шло иначе. Эта кодла не только вовлекла хозяина «Дворца» в свое действо, но и настояла на том, чтобы он участвовал в их делах. И вот теперь он, оборванный и истощенный, мечется туда-сюда… Выпивка ему не помогала, но Рас не верил, что сможет без нее протянуть.

Обдумывая свое положение, он упер взгляд водянистых, налитых кровью глаз в свой стакан. Поднес граненое стекло к губам, опрокинул. Закурил сигарету и стиснул крепко зубы, жалея, что нарастающий шум в вестибюле за дверью кабинета нельзя заглушить.

Кто-то постучал в дверь. Каждый «тук-тук» болезненно отдавался в черепушке.

— Открыто, — проворчал Рас.

Дверь с визгом распахнулась, и в кабинет сунулась Лана.

— Эм… мистер Кевинью?

— Господи превеликий, — пробормотал он. — Закрой эту чертову дверь, Лана.

Она подчинилась. Рас потер лицо ладонью, вяло плеснул себе в стакан бренди на два пальца, затем еще на два, как бы невзначай.

— Я тебя голой видел, Лана. Как-то странно все еще звать меня «мистер Кевинью», ты не находишь?

— Я… да, я как-то не подумала, — тихо сказала она.

— В смысле, когда мы наедине, уж точно можно не важничать.

Она кивнула отстраненно.

— Там, снаружи, — он махнул рукой на дверь, — зови меня мистер Кевинью. Для виду, сама понимаешь. Понимаешь же?

— Да, мистер… эм, Рассел.

— Можно просто Рас.

Лана улыбнулась, ее щеки зарумянились.

— О, Рас, — проворковала она.

Нахмурившись, он глубоко затянулся сигаретой.


— Ладно, хорошо. Отлично. Итак, чего ты хочешь, Лана?

— А мистера Дэвиса мне тоже нужно звать «мистер Дэвис»?

— Боже, да, если ты только и с ним не чпокаешься, но это уже твое дело.

— Мистер Кевинью! Чпокаешься?..

— Забудь. Господи, просто забудь. Так что с этим Дэвисом?

— Думаю, он хочет поговорить с вами.

Рас прищурился. Дым от собственной сигареты щипал глаза.

— Он забыл, где находится мой кабинет?

— Ну, как такое можно забыть, мистер… эм… Рас…

Застонав, он прервал ее излияния:

— Где этот хрен моржовый сейчас?

— В проекционной будке.

— Прекрасно. А теперь вали.

— Ч-что? — Ее глаза заблестели, похоже, от слез.

— У меня своя работа, леди, у тебя — своя. Иди торгуй этими чертовыми сигаретами.

На мгновение ему показалось, что она вот-вот разрыдается в три ручья, но Лана кое-как взяла себя в руки, утерла мокрые уголки глаз и открыла дверь.

— Да, мистер Кевинью, — сказала она, выходя.

Дверь с грохотом захлопнулась, и он испуганно уронил сигарету на стол. Поднял ее, оглядел придирчиво и со смаком, словно убивая личного врага, раздавил в пепельнице.



Все еще думая об Айрин Данн, чей образ сильно омрачился в его глазах в связи с Бет, Джоджо взбежал по трем невысоким ступеням на просторное крыльцо Лероя Данна. На этих прогнивших досках до сего момента он стоял лишь раз — из-за той оказии с вором, Джексоном Бонди, залезшим в дом, чтобы проверить, правдив ли слух о том, что старина фермер хранит у себя тысячи долларов в железном сейфе. Неизвестно, байка или быль, но когда тем ранним утром Джоджо вошел в Лероевы покои, увидел Бонди распростертым на хорошо утоптанном коврике у входа с такой дырищей в затылке, что туда можно было спокойно засунуть кулак. По большей части люди неплохо относились к Лерою, но дорогу старому шакалу старались не переходить. Джексон Бонди перешел, вопреки всему, и уплатил непомерную цену.

Джоджо решительно постучал в дверь, достаточно громко, чтобы его услыхал тугой на ухо старик, и через минуту получил ожидаемый ответ:

— Танцы ведь только в субботу! И это не в доме, а в сарае!

— Мистер Данн, это Джордж Уокер.

— Мне все равно, хоть король Испании. Танцы все равно будут только в субботу.

Джоджо невольно улыбнулся. Он удивлялся, как «Дочери Конфедерации» умудрились уговорить такого вспыльчивого старого ублюдка, как Лерой Данн, устроить танцульки на своей рьяно оберегаемой территории.

— Это помощник шерифа Уокер, мистер Данн. Вы меня помните?

— Помощник шерифа? — послышался скрипучий голос за дверью. — Ты тот парень с порезанным лицом?

— Так точно.

— Тысяча чертей, сынок, почему сразу не сказал?

Защелкали, открываясь, многочисленные щеколды и замки. Дверь распахнулась, и глазам Джоджо предстал сутулый пожилой мужчина с бородой, седой как лунь, и с глазами цвета яркого неба.

— В последнее время я ни в кого не стрелял, помощник шерифа, — промолвил Лерой и лукаво ухмыльнулся.

— Рад это слышать, сэр, хотя, по правде говоря, я больше не помощник шерифа.

— Что значит — не помощник? Этот безбожный маленький дурачок Эрни Рич на тебя взъелся, что ль?

— Ну да, можно и так сказать.

Данн нахмурился и подергал себя за бороду.

— Голосовал за него дважды, но он мне никогда особенно не нравился. В следующий раз отдам голос за другого парня.

— Не для того, чтоб за меня отомстить, надеюсь?