– Оливия! Точно. Мы можем посетить ее «Райское местечко» на Рива дельи Скьявони.
– Карло нас не отпустит.
– Мы ему не жена! То есть ты и пока, – поправилась я быстро. – И к тому же Такколо нужно выспаться перед экзаменом. Давай оставим ему записку, чтобы не волновался, и уйдем потихоньку еще до того, как он вернется домой.
– Пиши ты, – велела Маура. – И наври, что мы идем гулять под присмотром князя Мадичи, Карлитто ему доверяет.
Я побежала в кабинет за пером и бумагой. Панеттоне тщательно обернула кастрюлю с ужином, чтобы она не остыла.
Оделись мы быстро и опомнились только на пороге. Гондолы у нас не было.
– Где твои служанки, когда они так нужны? – сварливо спросила я, поправляя потертую маску Арлекина.
– А где гондола твоего чудовищного князя?
– Гондола ему требовалась только для ночных серенад, и кое-кто, на кого мы не будем указывать пальцами, – я ткнула пальцем в пышную грудь Мауры, – запретил ему мне петь.
– Как приятно, когда твои женщины ждут твоего возвращения на пороге, – сообщил Карло Маламоко, орудуя веслом.
– Такколо!
– Карлитто!
Воскликнули мы одновременно, но дальше я успела первая:
– Это все она придумала!
– Нет, она. Милый, мне не пришло бы в голову тебя обмануть…
– Договоримся так, – строго проговорил Маламоко, закрепляя конец в швартовом кольце. – Сначала вы меня кормите, а потом я решаю, кого из вас и в каком порядке прощать.
Мои бормотания о том, что в вымаливаниии прощения у некоей пышногрудой блондинки есть передо мной преимущества, обращены были к небесам. Маура уже хлопотала, накрывая на стол, а непреклонный Карло выражал непреклонность раздраженным передвиганием мебели наверху. Он поднялся переодеться.
– Ну что ж, рагацце, – сказал он после ужина, – шалости так шалости. Как говорит мой батюшка, перед смертью не надышишься. Выучить что-то сверх того, что мы уже успели, нам до завтра вряд ли удастся.
– Мы поплывем в город? – ахнула я.
– Не в этих нарядах, – улыбнулся Карло. – Помогите. Я привез вам кое-какие подарки.
Втроем мы затащили с его гондолы довольно большой сундук.
– Какая знакомая резьба, – протянула Маура, проводя по его крышке пальчиком.
– Экселленсе велел Ночным господам прихватить его из гардеробной во дворце дожей.
– Милый Лукрецио! – Я отбросила крышку. – Он о нас позаботился.
Там были десятки платьев, и маски, украшенные перьями и драгоценностями, и туфельки с пряжками, и вышитые золотой канителью башмачки. Одежды хватило на всех с избытком. Карло, оставшись в мужском костюме, набросил поверх плащ и надел кошачью маску Ньяга, мы с Маурой оделись Дамами, я – алой с золотым, она – черно-белой. Кажется, у этой дамы было отдельное имя – Домино.
– А что экселленсе просил передать мне на словах? – спросила я уже в гондоле.
Маска Кошки блеснула в лунном свете, из-под нее донесся вздох:
– Ты уверена, что хочешь об этом знать?
– Чезаре мне изменяет? С кем? С Паолой?
– С Ангелой. Он велит одевать ее в наряды догарессы и каждую ночь запирается с ней в вашей спальне.
– Какой кошмар! – ахнула Маура.
– Слуги уверены, что таким образом Чезаре пытается утолить тоску по доне Филомене.
– Небольшое утешение, – сказала я зло. – Что вампирам удалось прознать о прочем? Артуро?
– С этим все чисто, то есть похоже на правду. Отходные молитвы над телом синьоры Муэрто прочел лично кардинал, гроб отправили в портшезе на пристань. Коппальди взошел на борт… Черт, князь не сказал мне названия борта.
– Это важно?
– Не знаю! Но я должен был уточнить. Эта Лукреция…
– С этого места, – тонким голоском, о который можно было порезаться, попросила Маура, – поподробнее. Нашего Маламоко принимала сестра его сиятельства?
«Наш Маламоко» глухо ответил «да». Его тоненько спросили, хороша ли княгиня. Я решила прийти на помощь другу:
– Лукрецио говорил, что они близнецы. Представь себе женскую ипостась чудовищного князя и прекрати ревновать.
– Князь красавчик! – начала Панеттоне в запальчивости, но осеклась под тяжелым взглядом «супруга».
Я подумала, что им поскорее надо пожениться и завести малышей, потому что от их бесконечных сцен мне впору выть.
Видимо, загадочная Лукреция все же не оставила Карло равнодушным, потому что против посещения Рива дельи Скьявони с веселыми местечками на ней он ни словом не возразил.
Мы оставили гондолу в длинном ряду таких же глянцево-черных лодок у городского причала. Маура взяла под руку меня, чтобы кое-кто помучился небрежением. И мы медленно пошли вдоль пристани, дивясь нарядному многолюдию, вычурной отделке зданий и тому, насколько здешнее веселье было гуще и крикливее, чем на пристойных центральных площадях Акводораты. Карло брел за нами следом.
– Путтана! – вдруг вскрикнула Маура, резко остановившись.
– Тише! – Я испуганно осмотрелась. – Разумеется, путтана, их здесь довольно много. Не собираешься же ты каждой сообщать, кем именно она является?
– Путтана Раффаэле, – уже тише пробормотала Панеттоне и кивнула на лодки. – Сама посмотри.
Я проследила жест. На волнах внизу покачивалась алая с золотом гондола. Та самая. Маламоко нам это подтвердил.
«Ах, будь с нами малышка-маджента, – подумалось мне, – эта посудина уже полыхала бы, подняв столб пламени до неба».
Маура не думала. Она подобрала с мостовой кирпич и, перегнувшись через парапет, отпустила его. Раздался треск.
– Бежим!
Расхохотавшись, мы взялись за руки и припустили куда глаза глядят.
Наша крошечная месть наполнила меня беззаботной радостью. Карло нагнал нас в переплетении переулков, мы как раз вполне успешно отбивались от ухаживаний двух нетрезвых синьоров самой материковой наружности. По-аквадоратски поклонники не разумели, поэтому переспрашивали, куда именно предложили им проследовать прелестные синьорины. Мы хохотали как ненормальные. Маламоко пообещал нас отшлепать, потом перешел на гортанную чужеземную речь и что-то пообещал синьорам. Провожая две понурые фигуры взглядами, мы с Маурой решили, что Такколо только все портит.
Панеттоне захотела копченых мидий, я – танцевать. Торговец насыпал лакомство в бумажный пакетик, и я потащила друзей туда, откуда доносилась музыка. Здесь терзал виолу уличный музыкант, терзал истово, но ритмично. Я влилась в хоровод, подпрыгивала, крутилась на месте, поднимала локти, чтобы исполнить парную фигуру с тем, кто оказывался под рукой.
Когда я, раскрасневшаяся и удовлетворенная, вернулась к друзьям, Маура, уже расправившись с мидиями, любовалась разноцветными сахарными леденцами на лотке разносчика.
Карло заплатил за зеленую лошадь с непропорционально большой головой, и Панеттоне, приподняв маску, обезглавила несчастное создание с первого укуса.
– Мы хотели навестить Олимпию, – вспомнила я. – Она говорила, что обитает в «Райском местечке». Такколо, только не начинай стонать о приличиях и прочем в таком роде.
– Он не начнет, – успокоила меня Панеттоне, разворачивая фунтик с жареными креветками. – Карлитто уже с четверть часа наблюдает вон за тем домом и всячески сдерживается, чтоб не устремиться туда. Вывеску с такого расстояния мне не прочесть, но первая буква явно «Р».
Маламоко вздохнул:
– Просить вас подождать снаружи – безнадежное дело?
– Мне послышалась вопросительная интонация? Правильно так: просить нас подождать снаружи – безнадежное дело. – Взяв обоих друзей под руки, я зашагала к «Р» и тихонько шепнула Мауре: – Притормози, милая, тебя скоро вырвет от этой мусорной еды.
У входа в «Райское местечко» стояли на страже обнаженные по пояс мавры с золотыми алебардами. Я ощутила робость и сделала вид, что глазею вовсе не на чернокожих красавцев, а на финиковую пальму в кадке. На пальме почему-то висело яблоко, явно из воска, а ствол обвивала зеленая плюшевая змея. Рай! Точно. Значит, это у нас древо познания добра и зла, на нем – запретный плод и змей-искуситель тоже. Так себе решение. Потому что тогда нужно идти дальше и вместо пары алебардщиков ставить святого Петра с ключами. А это уже попахивает святотатством.
Что говорил страже Маламоко, я не слышала, но алебарды разошлись в стороны и мы ступили на красную дорожку. Маура шелестела своим фунтиком, а я радовалась тому, что на мне маска и окружающие не видят мою отвисшую от удивления челюсть. «Райское местечко» изнутри было полностью отделано белоснежным карерским мрамором. Здесь журчали мраморные фонтаны, на второй этаж возносились мраморные лестницы, мраморные скамьи и столы стояли у стен, короткие туники синьорин тоже сверкали белизной, и их белоснежные волосы (парики, абсолютно точно парики) возвышались подобно мраморным башенкам.
Одна из таких синьорин проводила нас к стенному алькову, мрамор которого прикрывали расшитые парчовые подушки. Карло шепнул ей что-то на ухо и обратился к нам:
– Развлекайтесь, рагацце, я ненадолго отлучусь.
И он ушел. Нам принесли вина, сушеных фиников и засахаренных орехов в золоченой вазе. Мауру отсутствие супруга не опечалило. Она сняла маску.
– Дож здесь!
– Да ну?
– Ну да. Если бы ты меньше засматривалась на голых мужчин, заметила бы вон тех мужчин, – подбородок с ямочкой указал направление, – одетых.
Повернув голову, я внимательно осмотрела четверку синьоров в соседнем алькове, даже не одетых, а переодетых. Переодетых гвардейцев. Это была дворцовая стража.
– Моя драгоценная Львица… – Олимпия появилась из-за альковных занавесей подобно дивному видению. Ее туника была длинной, волосы свободно спадали на спину и были обычного человеческого цвета.
Мы с Маурой поздоровались, и хозяйка уселась на лавку между нами.
– Синьоринам не нравится вино?
– У синьорин завтра экзамен, поэтому нынче они блюдут трезвость, – пояснила я.
Маура задумчиво жевала, чередуя соленые креветки с засахаренными орехами. Пить ей явно хотелось.
Олимпия подозвала девицу-служанку, и нам принесли хрустальный кувшин, в котором среди обломков льда плавали дольки фруктов, лиловые ягоды и звездочки бадьяна.
– Карло нас не отпустит.
– Мы ему не жена! То есть ты и пока, – поправилась я быстро. – И к тому же Такколо нужно выспаться перед экзаменом. Давай оставим ему записку, чтобы не волновался, и уйдем потихоньку еще до того, как он вернется домой.
– Пиши ты, – велела Маура. – И наври, что мы идем гулять под присмотром князя Мадичи, Карлитто ему доверяет.
Я побежала в кабинет за пером и бумагой. Панеттоне тщательно обернула кастрюлю с ужином, чтобы она не остыла.
Оделись мы быстро и опомнились только на пороге. Гондолы у нас не было.
– Где твои служанки, когда они так нужны? – сварливо спросила я, поправляя потертую маску Арлекина.
– А где гондола твоего чудовищного князя?
– Гондола ему требовалась только для ночных серенад, и кое-кто, на кого мы не будем указывать пальцами, – я ткнула пальцем в пышную грудь Мауры, – запретил ему мне петь.
– Как приятно, когда твои женщины ждут твоего возвращения на пороге, – сообщил Карло Маламоко, орудуя веслом.
– Такколо!
– Карлитто!
Воскликнули мы одновременно, но дальше я успела первая:
– Это все она придумала!
– Нет, она. Милый, мне не пришло бы в голову тебя обмануть…
– Договоримся так, – строго проговорил Маламоко, закрепляя конец в швартовом кольце. – Сначала вы меня кормите, а потом я решаю, кого из вас и в каком порядке прощать.
Мои бормотания о том, что в вымаливаниии прощения у некоей пышногрудой блондинки есть передо мной преимущества, обращены были к небесам. Маура уже хлопотала, накрывая на стол, а непреклонный Карло выражал непреклонность раздраженным передвиганием мебели наверху. Он поднялся переодеться.
– Ну что ж, рагацце, – сказал он после ужина, – шалости так шалости. Как говорит мой батюшка, перед смертью не надышишься. Выучить что-то сверх того, что мы уже успели, нам до завтра вряд ли удастся.
– Мы поплывем в город? – ахнула я.
– Не в этих нарядах, – улыбнулся Карло. – Помогите. Я привез вам кое-какие подарки.
Втроем мы затащили с его гондолы довольно большой сундук.
– Какая знакомая резьба, – протянула Маура, проводя по его крышке пальчиком.
– Экселленсе велел Ночным господам прихватить его из гардеробной во дворце дожей.
– Милый Лукрецио! – Я отбросила крышку. – Он о нас позаботился.
Там были десятки платьев, и маски, украшенные перьями и драгоценностями, и туфельки с пряжками, и вышитые золотой канителью башмачки. Одежды хватило на всех с избытком. Карло, оставшись в мужском костюме, набросил поверх плащ и надел кошачью маску Ньяга, мы с Маурой оделись Дамами, я – алой с золотым, она – черно-белой. Кажется, у этой дамы было отдельное имя – Домино.
– А что экселленсе просил передать мне на словах? – спросила я уже в гондоле.
Маска Кошки блеснула в лунном свете, из-под нее донесся вздох:
– Ты уверена, что хочешь об этом знать?
– Чезаре мне изменяет? С кем? С Паолой?
– С Ангелой. Он велит одевать ее в наряды догарессы и каждую ночь запирается с ней в вашей спальне.
– Какой кошмар! – ахнула Маура.
– Слуги уверены, что таким образом Чезаре пытается утолить тоску по доне Филомене.
– Небольшое утешение, – сказала я зло. – Что вампирам удалось прознать о прочем? Артуро?
– С этим все чисто, то есть похоже на правду. Отходные молитвы над телом синьоры Муэрто прочел лично кардинал, гроб отправили в портшезе на пристань. Коппальди взошел на борт… Черт, князь не сказал мне названия борта.
– Это важно?
– Не знаю! Но я должен был уточнить. Эта Лукреция…
– С этого места, – тонким голоском, о который можно было порезаться, попросила Маура, – поподробнее. Нашего Маламоко принимала сестра его сиятельства?
«Наш Маламоко» глухо ответил «да». Его тоненько спросили, хороша ли княгиня. Я решила прийти на помощь другу:
– Лукрецио говорил, что они близнецы. Представь себе женскую ипостась чудовищного князя и прекрати ревновать.
– Князь красавчик! – начала Панеттоне в запальчивости, но осеклась под тяжелым взглядом «супруга».
Я подумала, что им поскорее надо пожениться и завести малышей, потому что от их бесконечных сцен мне впору выть.
Видимо, загадочная Лукреция все же не оставила Карло равнодушным, потому что против посещения Рива дельи Скьявони с веселыми местечками на ней он ни словом не возразил.
Мы оставили гондолу в длинном ряду таких же глянцево-черных лодок у городского причала. Маура взяла под руку меня, чтобы кое-кто помучился небрежением. И мы медленно пошли вдоль пристани, дивясь нарядному многолюдию, вычурной отделке зданий и тому, насколько здешнее веселье было гуще и крикливее, чем на пристойных центральных площадях Акводораты. Карло брел за нами следом.
– Путтана! – вдруг вскрикнула Маура, резко остановившись.
– Тише! – Я испуганно осмотрелась. – Разумеется, путтана, их здесь довольно много. Не собираешься же ты каждой сообщать, кем именно она является?
– Путтана Раффаэле, – уже тише пробормотала Панеттоне и кивнула на лодки. – Сама посмотри.
Я проследила жест. На волнах внизу покачивалась алая с золотом гондола. Та самая. Маламоко нам это подтвердил.
«Ах, будь с нами малышка-маджента, – подумалось мне, – эта посудина уже полыхала бы, подняв столб пламени до неба».
Маура не думала. Она подобрала с мостовой кирпич и, перегнувшись через парапет, отпустила его. Раздался треск.
– Бежим!
Расхохотавшись, мы взялись за руки и припустили куда глаза глядят.
Наша крошечная месть наполнила меня беззаботной радостью. Карло нагнал нас в переплетении переулков, мы как раз вполне успешно отбивались от ухаживаний двух нетрезвых синьоров самой материковой наружности. По-аквадоратски поклонники не разумели, поэтому переспрашивали, куда именно предложили им проследовать прелестные синьорины. Мы хохотали как ненормальные. Маламоко пообещал нас отшлепать, потом перешел на гортанную чужеземную речь и что-то пообещал синьорам. Провожая две понурые фигуры взглядами, мы с Маурой решили, что Такколо только все портит.
Панеттоне захотела копченых мидий, я – танцевать. Торговец насыпал лакомство в бумажный пакетик, и я потащила друзей туда, откуда доносилась музыка. Здесь терзал виолу уличный музыкант, терзал истово, но ритмично. Я влилась в хоровод, подпрыгивала, крутилась на месте, поднимала локти, чтобы исполнить парную фигуру с тем, кто оказывался под рукой.
Когда я, раскрасневшаяся и удовлетворенная, вернулась к друзьям, Маура, уже расправившись с мидиями, любовалась разноцветными сахарными леденцами на лотке разносчика.
Карло заплатил за зеленую лошадь с непропорционально большой головой, и Панеттоне, приподняв маску, обезглавила несчастное создание с первого укуса.
– Мы хотели навестить Олимпию, – вспомнила я. – Она говорила, что обитает в «Райском местечке». Такколо, только не начинай стонать о приличиях и прочем в таком роде.
– Он не начнет, – успокоила меня Панеттоне, разворачивая фунтик с жареными креветками. – Карлитто уже с четверть часа наблюдает вон за тем домом и всячески сдерживается, чтоб не устремиться туда. Вывеску с такого расстояния мне не прочесть, но первая буква явно «Р».
Маламоко вздохнул:
– Просить вас подождать снаружи – безнадежное дело?
– Мне послышалась вопросительная интонация? Правильно так: просить нас подождать снаружи – безнадежное дело. – Взяв обоих друзей под руки, я зашагала к «Р» и тихонько шепнула Мауре: – Притормози, милая, тебя скоро вырвет от этой мусорной еды.
У входа в «Райское местечко» стояли на страже обнаженные по пояс мавры с золотыми алебардами. Я ощутила робость и сделала вид, что глазею вовсе не на чернокожих красавцев, а на финиковую пальму в кадке. На пальме почему-то висело яблоко, явно из воска, а ствол обвивала зеленая плюшевая змея. Рай! Точно. Значит, это у нас древо познания добра и зла, на нем – запретный плод и змей-искуситель тоже. Так себе решение. Потому что тогда нужно идти дальше и вместо пары алебардщиков ставить святого Петра с ключами. А это уже попахивает святотатством.
Что говорил страже Маламоко, я не слышала, но алебарды разошлись в стороны и мы ступили на красную дорожку. Маура шелестела своим фунтиком, а я радовалась тому, что на мне маска и окружающие не видят мою отвисшую от удивления челюсть. «Райское местечко» изнутри было полностью отделано белоснежным карерским мрамором. Здесь журчали мраморные фонтаны, на второй этаж возносились мраморные лестницы, мраморные скамьи и столы стояли у стен, короткие туники синьорин тоже сверкали белизной, и их белоснежные волосы (парики, абсолютно точно парики) возвышались подобно мраморным башенкам.
Одна из таких синьорин проводила нас к стенному алькову, мрамор которого прикрывали расшитые парчовые подушки. Карло шепнул ей что-то на ухо и обратился к нам:
– Развлекайтесь, рагацце, я ненадолго отлучусь.
И он ушел. Нам принесли вина, сушеных фиников и засахаренных орехов в золоченой вазе. Мауру отсутствие супруга не опечалило. Она сняла маску.
– Дож здесь!
– Да ну?
– Ну да. Если бы ты меньше засматривалась на голых мужчин, заметила бы вон тех мужчин, – подбородок с ямочкой указал направление, – одетых.
Повернув голову, я внимательно осмотрела четверку синьоров в соседнем алькове, даже не одетых, а переодетых. Переодетых гвардейцев. Это была дворцовая стража.
– Моя драгоценная Львица… – Олимпия появилась из-за альковных занавесей подобно дивному видению. Ее туника была длинной, волосы свободно спадали на спину и были обычного человеческого цвета.
Мы с Маурой поздоровались, и хозяйка уселась на лавку между нами.
– Синьоринам не нравится вино?
– У синьорин завтра экзамен, поэтому нынче они блюдут трезвость, – пояснила я.
Маура задумчиво жевала, чередуя соленые креветки с засахаренными орехами. Пить ей явно хотелось.
Олимпия подозвала девицу-служанку, и нам принесли хрустальный кувшин, в котором среди обломков льда плавали дольки фруктов, лиловые ягоды и звездочки бадьяна.