Наконец прокурор сообщил, что решение о моей дальнейшей судьбе примет его серенити лично, свернул в трубочку свои записи, встал, поклонился и вышел.
Что? Решение о судьбе? Я не ослышалась?
Дверь оказалась заперта, мебель – приколочена к полу гвоздями, окон попросту не было. Можно было извлечь ящик письменного стола и колотить им до посинения, но я рухнула на свой стул и расплакалась.
Поздно, дурочка, рыдать нужно было при синьоре Лакорте, требовать встречи с супругом, изображать обморок и нервный припадок. А ты отчего-то решила демонстрировать стойкость. Вот и сиди теперь, жди неизвестно чего.
Наверное, я, обессилев, задремала, или, скорее, впала в тяжелую сонную одурь. Когда повернулся ключ в замке, я испуганно вскочила.
– Дона Филомена, – церемонно проговорил появившийся на пороге синьор Копальди, – вас ждет его серенити.
Гвардейцы посторонились, пропуская нас вперед.
– Артуро, – спросила я, – что происходит? Как чувствует себя его серенити? Вы нашли преступника?
Он посмотрел через плечо на стражников и прошептал:
– Мне очень жаль, Филомена. Чезаре попытается свести ваши потери к минимуму, но вам придется покинуть дворец.
– Что?! Почему?
Синьор Копальди поморщился от моего возгласа:
– Его серенити считает, что в гибели синьоры Муэрто повинна ваша маджента.
– Какая чушь!
– Прекратите кричать, – Артуро с силой сжал мой локоть, – вы лишь усугубите свое положение. Чезаре понимает, что не вы науськали саламандру против его матушки, но факт остается фактом: ящерица принадлежала вам. Не возражайте. Вы сами рассказывали, что все качества Чикко никому не известны и что она каждый раз удивляет вас новыми талантами. Его серенити не обвиняет вас в убийстве, лишь в преступной неосторожности.
– Я потребую у дожа возможности оправдаться в суде.
– Не вздумайте! Нам стоило колоссальных усилий вывести вас из-под разбирательства. О мадженте знают лишь трое – вы, я и Чезаре. Мы с его серенити будем молчать, вам советую сделать то же самое.
– Но Чикко не могла…
– Мы об этом не знаем.
Возражения мои иссякли. Действительно, никто не знает, на что была способна моя волшебная саламандра, я сама, нисколько не задумываясь, использовала ее. Кто мне теперь поможет? Ученые мужи, призванные с материка для консультации? А вдруг во взрыве повинна именно Чикко? Я столь горячо отрицаю эту возможность, но мне нечем подкрепить свою позицию. Да и уверена ли я в ней? А Чезаре? Боже мой, бедный Чезаре! Как больно ему сейчас будет видеть меня, виновную, пусть косвенно, в смерти его матушки.
Дож ждал нас в Большой зале заседаний, сидя на резном стуле, нисколько не отличающемся от прочих таких же стульев, которые сейчас были пусты. Группка младших секретарей толпилась у стены, и несколько патрициев занимали кресла на полукруглой галерее. На балконе я заметила одинокую фигурку синьорины Раффаэле.
Следуя кивку синьора Копальди, я пересекла залу и остановилась перед его серенити. Глаза цвета спокойного моря смотрели на меня безо всякого выражения. Безжизненный голос, каждое слово летело в меня подобно камню.
– Дона Филомена Муэрто изгоняется из дворца. Документы о разводе будут переданы ей…
Я оглохла. Губы, которые я совсем недавно, а кажется, сто лет назад, целовала, шевелились, но до меня не доносилось ни звука.
Как же ему плохо, моему Чезаре. Как он измучен и бледен, как дрожат крылья носа и чудовищно набухли синие жилки на висках. Любимый, позволь мне взять твою боль, позволь быть рядом, обнять, прижать к себе.
– Филомена… – Артуро вел меня под руку. – Филомена, вам нехорошо?
Мы были уже не в зале, я с удивлением обнаружила под ногами мрамор ступеней. Над Аквадоратой вставало солнце нового дня.
Нехорошо? Да я только что умерла.
– Куда вы меня ведете? – пролепетала я жалко и сморгнула слезы.
– К причалу, вас отвезут в «Нобиле-колледже-рагацце», багаж уже погружен в гондолу, серениссима.
– Не называйте меня так!
– Дона догаресса.
– Только что я получила развод!
Синьор Копальди грустно улыбнулся:
– Вы получите документы не раньше осени, Чезаре продолжает защищать вас.
Мне стало так стыдно, что нашлись силы попрощаться с достоинством.
– Всего доброго, Артуро, – присела я в церемонном реверансе. – Прошу лишь об одном: храните его безмятежность, оставайтесь ему другом до самого конца.
Гондольер был в маске Гражданина, а судно его – обшарпанной городской посудиной. Я села на свой сундук и смотрела на удаляющиеся резные колонны и башенки, пока они не скрылись за изгибом канала.
– Синьор Вольто, – спросила я, – вам оплатили маршрут до «Нобиле-колледже-рагацце»?
Гондольер молча кивнул.
– Сколько мне придется доплатить, если вы доставите меня в Дорсодуро?
Мне хрипло ответили, что доплаты не потребуется, так как расстояние примерно равно заказанному.
– Драгоценная дона желает посетить монастырь Санта Марии?
– Моя цель расположена неподалеку, добрый гражданин. Вы ведь поможете мне поднять багаж?
За четверть базанта он согласился. Когда сундук очутился уже на причальном порожке, я заплатила гондольеру целый базант из непонятно каким образом очутившегося на поясе кошеля. Кажется, за деньги я должна благодарить Артуро.
Ключ лежал под треснутым цветочным горшком справа от двери, отворив ее, я затащила в дом сундук. Пахло пылью и плесенью. Здесь давно никто не останавливался. Наверное, с последнего школьного бала, когда Филиппо и Франциско посещали Аквадорату. Городской дом достался батюшке по наследству от какого-то дальнего родственника, тоже Саламандер-Арденте, именно поэтому на кирпичном фронтоне кое-где сохранились фигурки выложенных из мозаики ящерок.
Достав из сундука первые попавшиеся тряпки, я поднялась в спальню, бросила их на голую кровать, рухнула следом и заснула.
Вечность. Сон длился именно столько.
– Идиотка, – говорил кто-то визгливо, – она собралась умереть здесь, в грязи? О боже, она воняет! Даже вампирского носа экселленсе не нужно, чтоб…
– Милая, ты была права, – отвечал мужчина. – Дорсодуро, напротив монастыря Санта Марии, дом с саламандрами.
– Нам повезло, что мои пышные прелести приглянулись Филиппо, или Франциско, я их абсолютно не различаю, и юный синьор Саламандер-Арденте передал мне любовную записочку на балу.
– Мне стоит ревновать?
– Дурачок.
Целовались они еще громче, чем беседовали. Я застонала.
– Она приходит в себя. Филомена!
Меня приподняли за плечи и энергично встряхнули.
Я открыла глаза.
– Маура?
Панеттоне улыбалась, по щекам ее текли слезы.
– Карло, помоги ее поднять, – велела командирша худощавому черноволосому синьору, в котором с трудом, но угадывалась моя дважды бывшая фрейлина Маламоко. – В ванную. Боже, Филомена, ты что, мочилась под себя?
Меня куда-то поволокли. Носки туфель зацепились за порог, Карло чертыхнулся.
– Брысь, Панеттоне! – Он подхватил меня на руки. – Разожги огонь, в гостиной я видел футляр с каминной саламандрой.
Маура, к удивлению, подчинилась. Издали до меня донесся ее голосок:
– Не вздумай раздевать Филомену, рожа твоя сластолюбивая.
Меня опустили на холодный мрамор, осторожно придержав затылок. Я потеряла сознание.
– Филомена, – звала Маура, – наша маленькая отважная Львица.
– Холодно… – прошептала я.
– У тебя лихорадка. Лекарь сказал, что худшее уже позади.
Я повернула голову, почувствовав щекой подушку. Спальню заливал полуденный свет, новые кисейные занавески трепетали у открытого окна. Синьорина да Риальто в домашнем сером платьице сидела боком на кровати и держала меня за руку.
– Сколько прошло времени? – вопрос получился тихим.
– С какого момента? – переспросила Маура. – Мы с Карло обнаружили тебя здесь двенадцать дней назад, а до этого почти неделю искали по всей Аквадорате. И, учти, спохватились мы не сразу.
– Чезаре…
Она потупилась:
– Лекарь велел ничем тебя не тревожить. Поэтому, Филомена, отложим разговоры на потом.
Маура отпустила мою руку, куда-то пошла, продолжая говорить, звякнуло стекло о стекло.
Что? Решение о судьбе? Я не ослышалась?
Дверь оказалась заперта, мебель – приколочена к полу гвоздями, окон попросту не было. Можно было извлечь ящик письменного стола и колотить им до посинения, но я рухнула на свой стул и расплакалась.
Поздно, дурочка, рыдать нужно было при синьоре Лакорте, требовать встречи с супругом, изображать обморок и нервный припадок. А ты отчего-то решила демонстрировать стойкость. Вот и сиди теперь, жди неизвестно чего.
Наверное, я, обессилев, задремала, или, скорее, впала в тяжелую сонную одурь. Когда повернулся ключ в замке, я испуганно вскочила.
– Дона Филомена, – церемонно проговорил появившийся на пороге синьор Копальди, – вас ждет его серенити.
Гвардейцы посторонились, пропуская нас вперед.
– Артуро, – спросила я, – что происходит? Как чувствует себя его серенити? Вы нашли преступника?
Он посмотрел через плечо на стражников и прошептал:
– Мне очень жаль, Филомена. Чезаре попытается свести ваши потери к минимуму, но вам придется покинуть дворец.
– Что?! Почему?
Синьор Копальди поморщился от моего возгласа:
– Его серенити считает, что в гибели синьоры Муэрто повинна ваша маджента.
– Какая чушь!
– Прекратите кричать, – Артуро с силой сжал мой локоть, – вы лишь усугубите свое положение. Чезаре понимает, что не вы науськали саламандру против его матушки, но факт остается фактом: ящерица принадлежала вам. Не возражайте. Вы сами рассказывали, что все качества Чикко никому не известны и что она каждый раз удивляет вас новыми талантами. Его серенити не обвиняет вас в убийстве, лишь в преступной неосторожности.
– Я потребую у дожа возможности оправдаться в суде.
– Не вздумайте! Нам стоило колоссальных усилий вывести вас из-под разбирательства. О мадженте знают лишь трое – вы, я и Чезаре. Мы с его серенити будем молчать, вам советую сделать то же самое.
– Но Чикко не могла…
– Мы об этом не знаем.
Возражения мои иссякли. Действительно, никто не знает, на что была способна моя волшебная саламандра, я сама, нисколько не задумываясь, использовала ее. Кто мне теперь поможет? Ученые мужи, призванные с материка для консультации? А вдруг во взрыве повинна именно Чикко? Я столь горячо отрицаю эту возможность, но мне нечем подкрепить свою позицию. Да и уверена ли я в ней? А Чезаре? Боже мой, бедный Чезаре! Как больно ему сейчас будет видеть меня, виновную, пусть косвенно, в смерти его матушки.
Дож ждал нас в Большой зале заседаний, сидя на резном стуле, нисколько не отличающемся от прочих таких же стульев, которые сейчас были пусты. Группка младших секретарей толпилась у стены, и несколько патрициев занимали кресла на полукруглой галерее. На балконе я заметила одинокую фигурку синьорины Раффаэле.
Следуя кивку синьора Копальди, я пересекла залу и остановилась перед его серенити. Глаза цвета спокойного моря смотрели на меня безо всякого выражения. Безжизненный голос, каждое слово летело в меня подобно камню.
– Дона Филомена Муэрто изгоняется из дворца. Документы о разводе будут переданы ей…
Я оглохла. Губы, которые я совсем недавно, а кажется, сто лет назад, целовала, шевелились, но до меня не доносилось ни звука.
Как же ему плохо, моему Чезаре. Как он измучен и бледен, как дрожат крылья носа и чудовищно набухли синие жилки на висках. Любимый, позволь мне взять твою боль, позволь быть рядом, обнять, прижать к себе.
– Филомена… – Артуро вел меня под руку. – Филомена, вам нехорошо?
Мы были уже не в зале, я с удивлением обнаружила под ногами мрамор ступеней. Над Аквадоратой вставало солнце нового дня.
Нехорошо? Да я только что умерла.
– Куда вы меня ведете? – пролепетала я жалко и сморгнула слезы.
– К причалу, вас отвезут в «Нобиле-колледже-рагацце», багаж уже погружен в гондолу, серениссима.
– Не называйте меня так!
– Дона догаресса.
– Только что я получила развод!
Синьор Копальди грустно улыбнулся:
– Вы получите документы не раньше осени, Чезаре продолжает защищать вас.
Мне стало так стыдно, что нашлись силы попрощаться с достоинством.
– Всего доброго, Артуро, – присела я в церемонном реверансе. – Прошу лишь об одном: храните его безмятежность, оставайтесь ему другом до самого конца.
Гондольер был в маске Гражданина, а судно его – обшарпанной городской посудиной. Я села на свой сундук и смотрела на удаляющиеся резные колонны и башенки, пока они не скрылись за изгибом канала.
– Синьор Вольто, – спросила я, – вам оплатили маршрут до «Нобиле-колледже-рагацце»?
Гондольер молча кивнул.
– Сколько мне придется доплатить, если вы доставите меня в Дорсодуро?
Мне хрипло ответили, что доплаты не потребуется, так как расстояние примерно равно заказанному.
– Драгоценная дона желает посетить монастырь Санта Марии?
– Моя цель расположена неподалеку, добрый гражданин. Вы ведь поможете мне поднять багаж?
За четверть базанта он согласился. Когда сундук очутился уже на причальном порожке, я заплатила гондольеру целый базант из непонятно каким образом очутившегося на поясе кошеля. Кажется, за деньги я должна благодарить Артуро.
Ключ лежал под треснутым цветочным горшком справа от двери, отворив ее, я затащила в дом сундук. Пахло пылью и плесенью. Здесь давно никто не останавливался. Наверное, с последнего школьного бала, когда Филиппо и Франциско посещали Аквадорату. Городской дом достался батюшке по наследству от какого-то дальнего родственника, тоже Саламандер-Арденте, именно поэтому на кирпичном фронтоне кое-где сохранились фигурки выложенных из мозаики ящерок.
Достав из сундука первые попавшиеся тряпки, я поднялась в спальню, бросила их на голую кровать, рухнула следом и заснула.
Вечность. Сон длился именно столько.
– Идиотка, – говорил кто-то визгливо, – она собралась умереть здесь, в грязи? О боже, она воняет! Даже вампирского носа экселленсе не нужно, чтоб…
– Милая, ты была права, – отвечал мужчина. – Дорсодуро, напротив монастыря Санта Марии, дом с саламандрами.
– Нам повезло, что мои пышные прелести приглянулись Филиппо, или Франциско, я их абсолютно не различаю, и юный синьор Саламандер-Арденте передал мне любовную записочку на балу.
– Мне стоит ревновать?
– Дурачок.
Целовались они еще громче, чем беседовали. Я застонала.
– Она приходит в себя. Филомена!
Меня приподняли за плечи и энергично встряхнули.
Я открыла глаза.
– Маура?
Панеттоне улыбалась, по щекам ее текли слезы.
– Карло, помоги ее поднять, – велела командирша худощавому черноволосому синьору, в котором с трудом, но угадывалась моя дважды бывшая фрейлина Маламоко. – В ванную. Боже, Филомена, ты что, мочилась под себя?
Меня куда-то поволокли. Носки туфель зацепились за порог, Карло чертыхнулся.
– Брысь, Панеттоне! – Он подхватил меня на руки. – Разожги огонь, в гостиной я видел футляр с каминной саламандрой.
Маура, к удивлению, подчинилась. Издали до меня донесся ее голосок:
– Не вздумай раздевать Филомену, рожа твоя сластолюбивая.
Меня опустили на холодный мрамор, осторожно придержав затылок. Я потеряла сознание.
– Филомена, – звала Маура, – наша маленькая отважная Львица.
– Холодно… – прошептала я.
– У тебя лихорадка. Лекарь сказал, что худшее уже позади.
Я повернула голову, почувствовав щекой подушку. Спальню заливал полуденный свет, новые кисейные занавески трепетали у открытого окна. Синьорина да Риальто в домашнем сером платьице сидела боком на кровати и держала меня за руку.
– Сколько прошло времени? – вопрос получился тихим.
– С какого момента? – переспросила Маура. – Мы с Карло обнаружили тебя здесь двенадцать дней назад, а до этого почти неделю искали по всей Аквадорате. И, учти, спохватились мы не сразу.
– Чезаре…
Она потупилась:
– Лекарь велел ничем тебя не тревожить. Поэтому, Филомена, отложим разговоры на потом.
Маура отпустила мою руку, куда-то пошла, продолжая говорить, звякнуло стекло о стекло.