Чезаре был возбужден и весел. Стронцо! Он шутил с матерью, подмигивал Паоле и не обращал на меня никакого внимания. Синьорина Раффаэле расспрашивала его серенити о заседании Совета гильдий, где решался вопрос строительства нового аквадоратского квартала на насыпных островах в восточной части города. И вопросы ее говорили о немалом знакомстве с предметом. Лживая Голубка!

Я жевала безвкусную спаржу и страдала. Чезаре поинтересовался у матушки, чем занималась она. Матрона ответила. Паола захихикала, прикрыла рот ладошкой, будто смутившись. Дож вопросительно приподнял бровь.

– Простите, ваша серенити, просто когда дона Муэрто рассказывала о чтении, я припомнила, какие забавные книги предпочитает дона догаресса…

И эта… путтана опять хихикнула. Лицо с приподнятыми бровями обернулось ко мне.

– Овидий, – пояснила я с бравадой, – и еще несколько античных заграничных трудов.

– Жизнеописания? – уточнил тишайший.

– Наука любви.

Свекровь поперхнулась, я покраснела, брови Чезаре скрылись под ободом шапки.

Интересно, а достать яд сложно? А подсыпать его в стакан синьорины Раффаэле?

Молчание, воцарившееся в столовой, угнетало.

– Это для Мауры, – соврала я быстро, чтоб не передумать, – она давно интересуется этой темой.

Какой стыд! Я только что оговорила свою подругу.

Чезаре моя ложь позабавила, меня же она ввергла в пучины душевных страданий. Едва дождавшись окончания ужина, я ушла к себе и, накрывшись одеялом с головой, ворочалась, пока не заснула.

Тишайший провел ночь со мной. По крайней мере, утром его подушка была смята. Этот факт отметила не только я, но и Паола, явившаяся с горничными пожелать мне хорошего дня.

Понедельник! Я совсем забыла. Понедельник – значит, пора отправляться в школу. Радость этого события не могло уничтожить даже то, что до «Нобиле-колледже-рагацце» мне предстояло плыть с доной Раффаэле. Мстительно отвергнув предложенное ею черное с серебром платье, я выбрала лиловое, и, чтоб совсем показать Голубке, кто тут главный, навьючила на нее тяжеленную сумку с книгами.

Когда я вошла в класс и увидела подруг, едва не расплакалась от счастья и облегчения. Мои рагацце, Карла, Маура, втроем мы со всем справимся.

На уроке синьоры Ванессо я размышляла.

Таккола осталась с Панеттоне, то есть в мужском роде Такколо… Не важно. Они вместе, значит, либо открылись друг другу и притворяются перед посторонними, либо… Мне нужно сначала спросить Мауру. Один вопрос, один ответ, минута, не больше.

Звук последнего удара колокола еще не стих, когда я ринулась к выходу. Обернувшись на пороге, я вперилась в синьорину да Риальто, подмигнула ей и показала глазами в сторону Карлы.

Панеттоне намек поняла и прибежала в нашу спальню, опередив Маламоко на полторы минуты. Нет, Карло ни о чем не догадался.

Итак, наша сдобная булочка затеяла свою любовную игру. Что ж, труды античных повес ей тоже пригодятся. Главное сейчас – не сболтнуть чего-нибудь лишнего. Нет, главное – рассказать Панеттоне то, что она должна знать.

После второго урока мы с рагацце встретились у питьевого фонтанчика.

– Сестра Аннунциата сегодня в ударе, – Карла тяжело дышала, – и меня не пощадила.

– Учиться надо было, а не шпионить, – укоризненно покачала я головой. – Вот мы с доной да Риальто делали это примерно и не изображаем теперь загнанных лошадей.

Мое дистанционное обучение принесло, как оказалось, свои плоды. Благодарить за это нужно было Мауру и ее великолепные конспекты.

Маламоко жадно пила и мои упреки проигнорировала.

– Где Чикко? – Панеттоне заметила отсутствие саламандры.

– Во дворце, под присмотром горничных.

– Зачем?

Карло приблизилась.

– Наша Аквадоратская львица, видимо, собиралась во время сиесты сбежать на свидание к чудовищному князю.

– Именно, и не была уверена, что матрона да Риальто столь скоро последует моему совету вернуть дочурку в школу.

– Планы не изменились?

– Нет, я желаю принять участие в допросе. Лукрецио пленил нашего с тобой, Карла, отравителя.

– Как? Когда?

– Какого еще отравителя? – спросила Маура.

– Рагацце, – всплеснула я руками, – вы еще столького не знаете! Отвечу сначала тебе, Панеттоне. Меня с Чезаре пытались накачать афродизиаком. Его в наше вино добавил некий притворявшийся лакеем синьор. Последнего, уже в костюме Ньяга, удалось опознать Карле. Мы бросили жребий, Таккола отправилась следить за Паолой… Да, забыла уточнить: Голубка тоже, кажется, к этому причастна. Так вот, мы бросили жребий…


– А экселленсе в это время подавал мне из-за колонны недвусмысленные знаки, – перебила Маламоко, – и только поэтому я позволила тебе идти за отравителем.

– Не важно. Хотя спасибо. Отправься я в подвалы в одиночестве, дело обернулось бы катастрофой.

Описывая свои приключения, я не пожалела ярких красок.

– Так это все же была дробь? – уточнила Карла. – В брюшке твоей мадженты?

– И к счастью, и к разочарованию. Представляешь, сколько я смогу заработать на продаже крошечных огнестрельных саламандр, к тому же способных обнаружить яд?

– Твоя свекровь перестанет попрекать тебя приданым, – хихикнула Маура.

– Она все равно найдет чем меня уязвить.

– Не сомневаюсь.

– Мы теряем время, – вклинилась Маламоко. – К тому же синьорина Раффаэле наблюдает за нами из окна второго этажа. Нужно нейтрализовать ее хотя бы до конца сиесты.

– Отравить? – предложила кровожадно Панеттоне.

– Мы отравим Филомену.

– Что? – удивилась я.

– Ты завтракала?

– Разумеется.

Карла придержала мои плечи и внимательно посмотрела в лицо.

– Бледненькая… замечательно… Сейчас ты изобразишь резкую желудочную боль и побежишь в туалетную комнату первого этажа.

– Там решетка на окне.

– И сдвижная панель напротив нужника.

Я припомнила планировку.

– Напротив? То есть лаз ведет не наружу?

– В коридор черного хода. Мы с Панеттоне будем дежурить у двери туалетной.

– Чудесно.

Я схватилась за живот, громко вскрикнула:

– Меня сейчас вывернет! – и понеслась со двора.

– Дону догарессу опять отравили? – причитала Маура. – Вот что происходит, когда правительница лишается верных фрейлин.

Паола топотала на лестнице, спускаясь со второго этажа, когда я уже задвигала массивный внутренний запор двери туалетной комнаты.

– Что произошло? – спрашивал кто-то из учениц.

Дона да Риальто подробно отвечала, как дона Филомена испытала недомогание и что ей нужно уединиться.

Юбка моего платья была узкой ровно настолько, чтоб не мешать протискиваться в щели, но движений не стесняла. Я без труда выбралась привычным путем к опоясывающей здание галерее. Палаццо Мадичи соседствовал со зданием «Нобиле-колледже-рагацце», лесенка спускалась с галереи к кованому парковому ограждению, изломанные прутья которого позволяли проникнуть в парк, презрев как парадные ворота, так и отделанную мрамором причальную пристань.

У ограды меня поджидал неприятный сюрприз. Ее обновили. Стройный ряд стальных копий блестел свежей полировкой там, где, как я помнила, раньше можно было пройти. Мои воспоминания подтверждались и не успевшей зарасти травой тропинкой по ту сторону ограды.

Нужно было возвращаться. Крыльев у меня не было, а только они могли бы мне сейчас помочь.

Я вздохнула и тихонько позвала:

– Лукрецио, ваша серениссима явилась с визитом.

Через минуту молодая травка примялась остроносыми башмаками с драгоценными алмазными пряжками.

– Филомена?

Он стоял за кованой решеткой, с головой закутанный в плотный черный плащ.

– Немного невежливо, – сообщила я этой безликой копне, – заставлять даму своего сердца ждать.

До меня донеслось приглушенное покашливание: экселленсе смеялся.