Они измерили глубину воды у берега и на подходе через лунки. Глубина была приличной везде. Оставалось только удивляться, как точно и правильно рассчитал всё её отец.

— Госпожа баронесса, нам бы новых окон, инструмента, телег, да лодок с сетями… — требовательно раздавалось со всех сторон, стоило ей только выйти, удовлетворённо покивать, слушая отчёт старосты.

Полину поначалу обрадовал энтузиазм селян, и она чуть ли не с материнской гордостью смотрела на людское воодушевление, но по мере того, как с неё требовали всё больше и больше, крича с разных сторон, в чём они нуждаются, восторженно-праздничный настрой схлынул, а чувство тревоги нарастало и требовалось срочно как-то реагировать на оказываемое давление. Ну, что за люди?!

— Дорофеич, голубчик, — громко обратилась девушка к старшему поселения, — солеварня же продолжала работать всё это время?

— Верно, матушка, — настороженно ответил староста, сбавив тон и применив новое обращение. Уж больно похолодел взгляд хозяйки.

— Подай мне отчёт и доход, — потребовала она, стараясь смотреть в упор только на Дорофеича.

— Дык, неграмотный я… — староста оглянулся, ища поддержки односельчан и те зашевелились, что-то там невразумительное загудели…

— Неси тогда все деньги, что выручили за соль, я сама посчитаю мне причитающееся, — не обращая ни на кого внимание потребовала баронесса.

— Дык, как же это? — растерялся староста, а все замолчали.

Со всех сторон на Полину устремились напряженные взгляды, и ей показалось, что селяне решают, не закопать ли её сейчас или погодить до темноты. Ощущение опасности придало силы и она, распрямив плечи до боли, твёрдо произнесла:

— Точно так, как делал это королевский управляющий, — и для убедительности повторила жест короля, стукнув кулаком по раскрытой ладони, мол всё сказано и точка!

— Э, мало там… чего считать-то? — невнятно пробормотал староста, не желая сдаваться.

— Значит, быстро управлюсь, — отрезала Полина.

Она медленно обвела напирающих на неё мужчин суровым взглядом, и вновь в упор посмотрела на старосту, пугая его всполохами пламени в своих глазах. Маленькая иллюзия произвела нужное впечатление.

— Ну же, я жду, — напирала баронесса и все почувствовали, что она не отступит. Была в ней мягкость, да вся вышла! Раньше-то ей бабы пожалятся, а она слушает, в положение входит, а теперь прямо за горло берёт!

Дорофеич нехотя отправился в свой дом, оглядываясь, как будто ожидая, что хозяйка передумает, а Полина создала иллюзорного страшного пса и отправила его вслед за ним.

Она не могла следить через иллюзию, что делает староста, но мысленно прикрепила иллюзию к правому бедру мужчины и угрожающе порыкивающий пёс держался рядом, и Поля надеялась, что у неё более-менее получается создавать видимость контроля. Сработала уловка или нет, но денег оказалось несколько больше, чем Полина рассчитывала, хотя отец был прав, считая, что на солеварню не стоило возлагать особых надежд.

Вместе с деньгами староста принёс свиток от налогосборщика, где была проставлена печать о том, что долгов у поселения перед королём нет.

Приняв деньги, сопровождаемая угрюмыми взглядами селян баронесса вернулась в свой домик и достала расчёты отца. Мужская половина поселения могла с утра до ночи толпиться у солеварни и раньше именно это происходило, но рабочих мест там было всего три. Исходя из этих расчётов Полина отложила заработок работников, а кто кому по-семейному помогал в варке соли — это они уже пускай сами разбираются.

Мужчины не расходились, и даже женщины перенесли все свои дела поближе к сборищу, чтобы послушать разговоры. При этом они кидали такие колючие взгляды в сторону домика Полины, что ей становилось не по себе.

Может Поля лишнее надумала себе со страху, но больно уж вид женщин был грозен. Когда они улыбались или хотя бы не хмурились, то выглядели обычными женщинами, неухоженными, но женщинами. Сейчас же, низко надвинутые на лоб платки, глубоко посаженные тёмные глаза, со сросшимися на переносице широкими черными бровями, темнеющий пушок над верхней губой, при сердито поджатых губах, одинаковое выражение лиц, создавали впечатление подкрадывающихся ведьм.

Полина поёжилась. Привидится же такое! Но обстановка и вправду сложилась напряженная.

Она догадывалась, что староста и другие мужчины день за днём вели свои какие-то разговоры, наверняка обсуждали её и плавно дошли до того, что сочли выгодным надавить на хозяйку ради получения большего количества благ. Женщины не глухие и тоже размечтались, как богатая (а как же иначе!) барынька будет их всем обеспечивать!

Полина стояла у окна и подглядывала за людьми из-за занавески. Это, конечно, не митинг, но ей хватило, чтобы испугаться. Она понимала, что если упустить ситуацию, то всё может плохо кончиться сначала для неё, потом для этих людей. Похоже, они забыли, что на землях королевства есть законы.

Поэтому, вспомнив всё, что говорил Огневой об обязанностях владельцев земли и людей, поселившихся там, она решительно поднялась, взяла деньги, которые следовало заплатить за работу в солеварне, и вышла.

Все молча следили за тем, как она подходит, а когда увидели в её руках мешочек с деньгами, то лица мужчин вспыхнули торжеством. Они стали переглядываться, подавать друг другу знаки, а кто-то из женщин, сообразив, что мужчины довольны, льстиво захихикала.

— Хочу напомнить вам кое о чём.

Выпрямившись, Полина встала перед людьми и, приподняв подбородок, умудрилась смотреть на всех сверху вниз.

— Я обеспечила вас дорогим инструментом, а это приличное вложение денег.

Она сделала паузу и медленно обвела всех требовательным взглядом. Ей необходимо было вбить эту мысль им в голову.

— Никто из вас ни медяшки не заплатил моему человеку за то, что он научил вас работать с камнем; показал, как правильно возводить дома, ставить печи вместо очагов и окна; мастерить тележки и работать с подъёмником. Я уже не говорю о том, как дорого стоят все те расчёты, которые были произведены для создания схода к воде.

Полина опять замолчала, а потом с усмешкой добавила:

— Думаете, я не видела, как в стороне кто-то пробовал сделать спуск? Три грубых крутых ступеньки и всё, — она развела руками, показывая, что энтузиазм неведомого строителя иссяк.

— Это дед Дорофеича делал, да не получилось у него, — выкрикнул кто-то из молодых, а другой подхватил: — вроде просто, а не подгадать, как надо!

— Да и нечем, — добавил всё тот же молодой.

— Теперь напомню вам, что я уже заплатила за вашу работу и кое-кто остался мне должен ещё за те окна, что получили.

Напоминание о плате не понравилось людям, а Полине стало обидно за отца, который корячился с тяжелеными плитами, перетаскивая их с места на места при погрузке. И ведь она не упомянула ещё о том, что добытый селянами камень, из которого они поставили дома старшим сыновьям, принадлежит ей.


Землевладельцы обычно запрещают арендаторам охотиться в лесу, пилить дрова, потому что это их собственность, которая стоит денег и может в любой момент быть выставлена на продажу, а камень Скальной гряды — такая же собственность Полины.

Она видела, что жизнь здесь трудная и не поднимала вопрос о вольном использовании селянами вручённой ей собственности, даже официально разрешила охоту, ожидая, что с ней расплатятся дичью за окна, но, кажется, её действия посчитали слабостью и глупостью. Но об этом в другой раз, а сейчас:

— Староста, ответь мне, сколько стоит инструмент, который вы привели в негодность за эти месяцы?

— Дык, работали же… — уже почуяв куда ветер дует, заюлил Дорофеич. Долгов боялись все!

Полина кивнула, соглашаясь, что все работали, но в данной ситуации не надавить она не могла:

— Значит, я потерпела из-за вас убытки. Скажи-ка мне: если бы ты нанял мастера построить дом, а он пришёл бы с пустыми руками и попросил у тебя твой инструмент, испортил бы его и сказал, что дело житейское. Ты как бы поступил?

— Не заплатил бы ему за работу и оставил бы у себя отрабатывать долг, — буркнул староста.

— Ага, значит, мастер ещё и должен тебе остался бы! Так доколе простирается ваша жадность? Я честно расплатилась с вами плитами за работу на скале. Ты узнавал, сколько они стоят?

— Узнавал.

— Скажи мне, щедрая была оплата? Сколько лет каждой семье пришлось бы не пить-не есть, чтобы скопить денег на плиту? — повысила она голос.

Староста молчал.

— Помимо того, что я дала вам новую работу, в этом году не взяла с вас плату за проживание на моей земле. К тому же теперь здесь есть подход к морю и это уже изменило вашу жизнь к лучшему, а вы решили обмануть меня с солеварней, да ещё горланите о том, что я вам кругом должна!

— Дык, по недоразумению… — пробормотал староста.

— Я не понял, — раздался голос одного из бородачей, — она даст нам денег или нет?

— Вот плата главам семей за работу в солеварне! — Полина потрясла мешочком перед носом мужчин и высыпала монеты в подставленные ладони Дорофеича.

Потом на глазах у селян вспыхнула иллюзорным огнём и выкрикнула:

— Вы мне не нужны! Я найму себе новых рабочих! — развернулась и ушла… но не совсем. Ушла иллюзия, объятая гудящим огнём, а спрятавшаяся за кустами Полина осталась, чтобы послушать, что её неспокойные селяне решили.

— Значит, деньги она всё же дала! — прозвучал всё тот же голос, который не успевал улавливать суть препираний.

— Да умолкни ты! — шикнул другой. — Это деньги за соль.

— Их много. Нам никогда столько не платили, — не давал себя заткнуть тугодум.

— Батя, — услышала Поля чей-то хрипловатый голос и вытянулась посмотреть: здоровенный парень с кучерявой бородкой обращался к непонятливому. — Баронесска-то хорошая, зачем мы её пугали? Она с нами честь по чести, а мы как разбойники.

— Цыц, сопля! — ругнулся староста.

— А ты моего мальца не затыкай! — взревел тугодум. — Я, может, поглупее тебя, да только при новой хозяйке мы себе дома построили, печки поставили, как в барском доме. Всю зиму тепло было и не дымно!

— Тебе тепло было, потому что ты пахал, не разгибая спины! — угрюмо заметил третий глава семейства.

— А хоть бы и так! Я работы не боюсь. Всё лучше такую красотищу создавать, чем дома в духоте сидеть день изо дня старческий пердёж нюхать.

— Сид прав, — нехотя буркнул третий старосте. — Отстроились, не голодали, деньжат заработали, — он повёл подбородком на те монеты, что Дорофеич продолжал держать в руках. — Давай, дели.

Полине не было видно, что там происходило, так как она боялась ближе подходить, но, похоже, все принялись по очереди разбирать монетки.

— Хватит ли этого на хорошую лодку? — вслух задумался Сид.

— Нет, бать. Вот если всё соединить обратно, то хватило бы, — влез молодой, и все враз загалдели.

— Самим смастерить…

— На наших водах абы какая лодка не подойдёт, а как правильно, мы не умеем…

— А если…

— Да не…

— Тихо! Вы вот что подумайте, — прервал всех староста. — Если сюда придут другие рабочие, то разрешат ли нам пользоваться сходом к воде?

— Точно, хозяйке мы больше не нужны!

— А зачем мы дома строили? Теперь всё оставлять? Одной охотой не проживёшь, да и налог королю и хозяйке не с чего станет платить без работы, — обеспокоенно подали голоса молодые.

— Эх, дурачье! — влез один из стариков и опираясь на палку, встал в середину. — Земля её, камень её, она нам ничего не должна. Из-за жадности Дорофеича мы хозяйке плату за проживание не отдали, а она нам её простила.

— Дед, вот вроде бы верно ты говоришь, да только как же так, мы здесь родились, всю жизнь жили, как наши отцы и деды, а теперь что же?