Другая девушка сказала что-то грубое, вызвав у своих подруг новый приступ смеха. Но первая бросила взгляд, от которого те притихли. Она снова зыркнула на Фатиму, а потом повернулась и показала им следовать за собой. Агентов повели в мавзолей, где они увидели еще больше людей. Только женщины, все одеты в одинаковые красные кафтаны и турецкие шаровары. Те, что постарше, носили хиджаб. Возможно, это обозначало ранг. Неподалеку раздавался неожиданный детский смех.

Девушка остановилась, чтобы поговорить с одной из женщин, которая внимательно оглядела Фатиму и Хадию. Когда они закончили, девушка ушла, вероятно, возвращаясь на свой пост. Из скопления людей появилась фигура – женщина в белом платье и черном хиджабе, на шее которой, как ни удивительно, было бриллиантовое ожерелье с сапфирами и рубинами. Ее смуглая кожа пошла морщинами, под глазами виднелись небольшие мешки, а тело приобрело старческую полноту. Однако выражение глаз было обескураживающим, почти хищным. Вполне в порядке вещей для предводительницы Сорока леопардиц.

Стоило ангелам сказать, что Сива нанял воров, достаточно дерзких, чтобы вломиться в их хранилище, как Фатима знала, что это могут быть только они. Кому еще хватит наглости? Леди-воровки начинали с мелких краж в магазинах, часто надевая полные бур’а, себлехи и мелая леф, чтобы скрывать незаконно добытые товары. Позже они принялись грабить богатые дома, выдавая себя за служанок и горничных, затем перешли к аферам с драгоценностями, предметами искусства, а однажды совершили налет на бронированную повозку с бочонками золотых монет. До сих пор оставалось неизвестным, что с ней случилось. Бандитки то и дело попадали в тюрьму, обычно за мелкие преступления. Но никто из них не проронил и слова, отбывая срок в молчании. Их предводительница оставалась нетронутой и непреданной. Молва твердила, что поймать ее так же трудно, как кошку, чье название носила банда.

– Ас-саляму алейкум, Леопардица. Я агент Фатима, это агент Хадия. Спасибо, что согласились встретиться.

– Ва-алейкум ас-салям, агенты, – ответила глава Сорока леопардиц. – Уста предупредил о вашем приходе.

Она говорила о Халиде. Букмекер был лучшей связью Фатимы с преступным миром Каира. Она позвонила ему сразу после встречи с проклятущим маридом. К ее удивлению, он сообщил, что лидер банды готова с ними встретиться – сегодня.

– Скажите, агенты, – продолжала она, – почему бы мне не приказать моим дочерям прямо сейчас связать вас двоих и запереть в одном из мавзолеев – где даже хваленое министерство не услышит ваших криков?

Фатима напряглась. Леопардица задала вопрос вскользь, словно спрашивала, сколько меда положить в чай. Но в этих словах таилось обещание обнаженного клинка. Хадия за ее спиной замерла, сканируя комнату взглядом. Здесь не было девушек, как снаружи, только взрослые и мускулистые женщины – настоящие леопардицы. Такой, значит, будет эта встреча.

– Мы пришли не для того, чтобы вам угрожать, – сказала Фатима. – Или чтобы угрожали нам.

– Последний раз, когда агенты появились в эль-Карафе, вы устроили погром. – Голос Леопардицы похолодел.

Фатима ощутила, как в ней поднимается негодование.

– Это ваши люди раззадорили толпу. Вы были на стороне человека в золотой маске.

– Мы всегда на стороне эль-Карафы. – Глаза предводительницы сузились до щелей, голос стал резче. – Не смейте говорить, что мы в союзе с этим нечестивцем. Вы пришли на нашу землю, как армия, к нашим людям, которых мы защищаем, а они защищают нас в ответ. Мы будем сражаться с вами до конца.

«Вот и чудно, – подумала Фатима. – Один ответ она получила – пусть и не так, как планировала. Пора разрядить обстановку».

– Та ночь, – сказала она с сожалением, – была ошибкой.

Леопардица, казалось, оценивала ее искренность. Наконец, она приняла извинение едва заметным кивком.

– Люди эль-Карафы и без того в плохом положении, а вы делаете еще хуже. Кажется, что полицию мы видим, только когда преступления происходят в более респектабельных районах Каира. Люди здесь не доверяют властям, и у них есть веские причины. Та ночь ничем не помогла.

– Не думаю, что человек в маске чем-то помог, – вмешалась Хадия. – Проблема в нем.

Предводительница Сорока леопардиц посмотрела на Хадию – и та отступила на шаг под ее взглядом. Но старшая женщина одобрительно кивнула.

– Проблема в нем, – согласилась она. – Живущие здесь не отличаются доверчивостью или глупостью. Они просто устали от эксплуатации. Устали, что их игнорируют. Отчаявшиеся уши выслушают любого, кто расскажет, кого винить. Чего вы от меня хотите?

– Халид сказал, что вы готовы рассказать об одном из ваших контактов, – приступила к делу Фатима. – О джинне по имени Сива.

Пожилая женщина пристально на них уставилась. Последовавшую напряженную тишину нарушил азан[88].

– Время молитвы, – заметила она. – Вы присоединитесь ко мне. И можете называть меня Лейлой.

Это была не просьба. Так что после омовения все приступили к молитве.

Когда они закончили, Леопардица – Лейла – повела Фатиму и Хадию через мавзолей к заднему входу, ее свита следовала за предводительницей как телохранители. Снаружи их ждало удивительное зрелище. Позади мавзолея были расставлены синие тенты. Под ними рядами за множеством столов сидели дети – скорее всего, именно их они слышали раньше.

– Я здесь выросла, – сказала Лейла. Она взяла у кого-то белый передник, расшитый яркими цветами, и повязала его поверх платья. – Когда-то здесь жила женщина, которая ухаживала за одной из гробниц. Там была похоронена не ее семья, а семья тех, на кого работали ее родные. Я считала ее дурой. Ухаживать за мертвецами тех, кто, скорее всего, поколениями относился к ее семье как к прислуге? Но каждый день после пятничной молитвы она приходила сюда и раздавала детям хлеб и сыр. Позже я выяснила, что она брала деньги, которые ей выделяли владельцы гробницы, и тратила их на нас. То был урок – не судить поспешно. Ее больше нет, но я продолжаю традицию.

Фатима промолчала. Если женщина хотела показать, что ее банда воровок на самом деле филантропы, которые воровали у богатых, чтобы накормить бедных, она не станет спорить. Но следователь сомневалась, что кто-нибудь еще в этих трущобах мог себе позволить такие нарядные фартуки. А красный рубин на ожерелье Леопардицы – размером с куриное яйцо – мог бы год кормить всех этих детей.

– Вам тоже понадобятся фартуки, – сказала Лейла. – И половники.

Кто-то шагнул вперед, протягивая и то и другое.

– Мне кажется, вы не понимаете, зачем мы пришли, – начала Фатима. – У нас нет времени…

– У вас было время, чтобы прийти и испортить жизнь этим детям, – отрубила Лейла. – У некоторых родители до сих пор в тюрьме. Другие видели, как их братьев или родственников избивала полиция. Мне кажется, у вас есть время, агенты. Разве что ваши извинения были всего лишь словами.

Фатима посмотрела на детей. Никто не обращал внимания на их разговор. Но она все равно почувствовала себя виноватой и без дальнейших протестов набросила на себя фартук. Хадия присоединилась к ней. Вскоре они уже раздавали лепешки балади и миски супа молохия с курицей – наполнявшего воздух ароматами обжаренного чеснока и кориандра. Где-то посреди процесса Лейла заговорила:

– Меня временами нанимает джинн по имени Сива.

Ну вот и подтверждение.

– Чтобы проникнуть в хранилище ангелов, – сказала Фатима.

– Туда он нас посылает. – Лейла сделала паузу, чтобы отругать двух детей, устроивших драку за хлеб. – Хорошо платит. Хоть это не так захватывающе, как надеялись мои девочки.

– О? Что так? – Фатима обменялась взглядами с напарницей.


– Мы ожидали, что проникновение в хранилище ангелов будет опаснее, – пожала плечами Лейла. – Или сложнее. Не сказать, чтоб это было просто. Но…

– Проникновение кажется достаточно опасным, чтобы ваши девушки смогли справиться, – предположила Фатима. – Достаточно сложным, чтобы они сумели преодолеть трудности. И обстоятельства складываются в их пользу. Постоянно.

Предводительница притихла, уткнувшись в агентов подозрительным взглядом.

– Странно это, как думаете? – Она вернулась к работе. – Когда Халид Уста сказал, что ты хочешь задать вопросы о моей договоренности с Сивой, я согласилась. Потому что уже несколько недель меня кое-что тревожит. Когда он нанял нас в последний раз, мы должны были украсть два предмета. Он сказал, что очень важно, чтобы я пошла за ними сама. Я пошла. – Увидев их удивленные взгляды, она нахмурилась. – Не дайте этим старым костям вас обмануть. Я довольно ловкая. Я забрала предметы с помощью информации, которую он дал, – он точно знал, где их найти в ангельском хранилище. Но странная штука. Я помню, как крала меч – клинок, что поет, темный, как полночь. Но второй предмет… – Она нахмурилась еще сильнее. – Когда я пытаюсь вспомнить, что еще я украла…

– …вы не можете, – закончила Фатима.

– Я ничего не могу вспомнить о той ночи, кроме того, как забирала меч. – В ее острых глазах застыла растерянность. – В моей памяти будто дыра. Я не знаю, с чем еще я вышла из того хранилища. Но потом на улицах Каира появляется этот человек в золотой маске. С тем самым черным клинком. И он называет себя аль-Джахизом. И ездит на спине ифрита! – Она замотала головой от нелепости происходящего. – Нам хорошо заплатили. Но я не могу отделаться от чувства, что причастна к бедствию, охватившему город. И каждую ночь с тех пор, как вернулась из хранилища, мне снятся дурные предзнаменования. Что-то страшное грядет. – Она примолкла. – Я это рассказываю, поскольку верю, что вы пытаетесь это остановить.

– Так и есть. Вы нам очень помогли. Теперь нам нужно посетить…

– Все это чудесно, – оборвала Лейла. – Но только когда вы закончите здесь. – Она демонстративно указала на пустую миску. Рядом сидела девочка с грязным носом и ожидающим взглядом. – А теперь продолжайте накладывать еду. Дети голодны.





Глава двадцать четвертая




Сразу после полудня напарницы прибыли на улицу Шатерщиков, прямиком направившись к магазину братьев Гамаль. Поскольку торговля была вялой, три владельца пили чай. Двое играли в настольную игру, а третий наблюдал, пока в граммофоне крутилась поцарапанная пластинка с рожками и барабанами-дарбуками. Агенты показали значки, и мужчины рассеяно указали на узкие ступени. Добравшись до верха, они постучали в дверь. Сива открыл с теплой улыбкой – которая испарилась, стоило их увидеть. Иллюзорный джинн попытался захлопнуть дверь, но Фатима успела вставить трость.

– Мы знаем, что вы связаны с самозванцем. Так что можете начинать говорить. Или министерство может нагнать сюда для вашего ареста каждого агента, какого я сумею найти. Как поступим?

Джинн злобно сверкнул своими вихрящимися желто-зелеными глазами, напустив на себя вид грозного марида. Затем, когда он осознал, что Фатима не отступит, борьба в нем угасла. Сива ссутулился и впустил их внутрь.

– Можете не утруждаться иллюзиями, – указала на роскошную квартиру Фатима.

Джинн скорчил физиономию и взмахнул рукой, словно разгоняя воздух. Иллюзия мгновенно исчезла. Они стояли в маленькой комнатушке с выцветшими стенами, вдоль которых тянулись обветшалые и щербатые полки, беспорядочно заваленные книгами. Однажды аккуратные стопки книг превратились в расползающиеся кучи. Фрески верблюдов сохранились – более дешевые картины, где изображались скачки и наездники. По полу были разбросаны сотни букмекерских купонов.

Не менее разительной стала перемена в рослом джинне – теперь приземистом и в потрепанном кафтане. Все еще крупнее человека, но далекого от размеров марида. Его слишком большая голова с рыжими полосами напоминала кошачью, а опущенные уголки рта придавали вздорный вид. С недостойным джинна пыхтением он, переваливаясь, прошествовал к шаткому деревянному стулу, тут же на него завалился и принялся хныкать, опустив подбородок на руки.

Фатима переглянулась с Хадией, и они двинулись к нему, пытаясь не споткнуться о раскиданный мусор.

– Сива, – позвала Фатима. – Мы просто хотим поговорить.

Джинн захныкал громче, спрятав лицо в руки и тряся головой. Рядом с ним стучала плетеная корзина – словно внутри было что-то живое. Агенты отступили назад, не будучи уверены, что хотят выяснить, что именно там скрывается.

– Мы знаем о Печати Сулеймана, – сказала Фатима. – Мы знаем, что она делает. – Эти слова лишь заставили Сиву испустить жуткий протяжный стон. – Еще мы знаем, что ее украли Сорок леопардиц.

Хныканье Сивы оборвалось, и он поднял взгляд, больше не гипнотический, но наполненный страхом.

– Слаще жизни не вели мы, когда гуляли мы и пили! – выпалил он. – Ведь мы, ребята, чего-то стоим, на суше мы или на море!

Фатима вздохнула. Опять началось.

– Мы уже спрашивали о деньгах, которые вам перевел этот АУ из учетной книги Портендорфа. Кольцо у него, так ведь? У самозванца, который называет себя аль-Джахизом.

Сива еще сильнее затряс головой, захлебываясь словами:

– Он был весь черный, я вам говорю! Башка! И тело! Руки полностью черны! Лишь только зубы исключенье! Доспех и щит носил он, как у мавра! И черный весь, как ворон![89]

– Кто такой АУ? – наседала Фатима, все больше раздражаясь. – Кто попросил вас украсть кольцо? Александр Уортингтон?

Сива издал придушенный вопль, вытаскивая нож из своего помятого кафтана. Прежде чем Фатима успела его остановить, он высунул длинный темно-синий язык и одним быстрым движением его отрубил. Судя по звуку, Хадия рядом с ней с трудом сдерживала тошноту.

Джинн тяжело опустился на стул, кровь с его изуродованного языка пачкала одежду. Затем, прямо на их глазах, кровотечение остановилось. Рана удивительным образом затянулась, и язык начал отрастать. Понадобилось около минуты, но под конец он вернулся к первоначальному виду. Джинн продолжал держать в руке отрезанный орган, который подергивался – все еще живой. Он подвинулся к плетеной корзине и поднял крышку. Внутри извивалась масса синих отростков, подпрыгивающих, будто рыбины. Вот только Фатима знала, чем они были. Куча отрезанных языков.

– Йа рабб! – слабо прохрипела Хадия. – Теперь меня точно стошнит.

Джинн закрыл корзину и посмотрел на них с печальной обреченностью. Фатима встретила его взгляд. Магия, которая не позволяла джинну говорить о Печати Сулеймана – это одно. Но он снова отрезал свой язык при упоминании Александра Уортингтона, а не кольца. Ангельская магия была требовательной, но это заклинание иного рода – жестокое и садистское.

– Это другое заклятие, – поняла она. – Поверх того, что уже заставляет вас молчать о Печати. Любое упоминание… – Ее слова оборвались, когда Сива вздрогнул, сжимая нож с умоляющими глазами. – Любое упоминание самозванца, – поправилась она, – или разговор о краже заставляют вас нести тарабарщину.

– Не тарабарщину, – исправила Хадия, не сводя взгляда с корзины. – Раньше вы уже говорили, что это из литературы, из его книг. Я узнала первый отрывок. Он из макам[90].

– Разве это не сборники рассказов девятого или десятого века? – Фатима не слышала этого названия со времен университета.

– Верно. Нам пришлось их читать, чтобы уловить ритм прозы, которой также пользуются в некоторых бесрийских заклинаниях. «Слаще жизни не вели мы, когда гуляли мы и пили… Ведь мы, ребята, чего-то стоим, на суше мы или на море». Это похвальба одного из вожаков воровской группы. Мне кажется, Сива говорил о Сорока леопардицах. Он пытается нам отвечать.