– Быстрее, – рявкнула Джульетта. На лестнице слышались тяжелые шаги.

Женщина вышла вон, бросив на Джульетту злобный взгляд. Та втащила Рому в комнату и захлопнула дверь.

– По-моему, ты не очень-то ей понравилась, – заметил он.

– Я и не стремлюсь нравиться – ответила Джульетта. – Ляг под одеяло.

Рома поежился. С первого этажа доносились истошные вопли.

– Неужели это необходимо? Ты хоть знаешь, чем занимаются под этими…

– Давай! – прошипела она. И, достав кошелек, вынула из него столько денег, чтобы хватило на взятку. Это было нелегко, ведь в потемках она не могла как следует разглядеть цифры на банкнотах.

– Хорошо, хорошо, – буркнул Рома. Едва он лег на кровать и накрылся с головой одеялом, в дверь громко постучали.

Джульетта была уже готова.

Она отворила дверь – не настолько широко, чтобы полицейский смог пройти внутрь, но достаточно для того, чтобы он смог разглядеть ее лицо и американское платье. Обычно этого хватало – хватило и на этот раз.

Полицейский узнал ее.

– В этой комнате никого нет, – повелительно сказала она, словно вводя его в гипноз. Он оказался не англичанином, а китайцем, и она решила, что это к лучшему, поскольку китаец скорее испугается мести со стороны Алой банды. Джульетта сунула ему деньги, полицейский поклонился, и она разглядела красующийся на его темно-синей остроконечной шапке герб Международного квартала.

– Ясно, – ответил он, взял мзду и отправился дальше, пометив дверь комнаты символом, означающим, что он проверил ее. Джульетта закрыла дверь и с гулко колотящимся сердцем прислонилась к ней спиной.

– Опасность миновала? – спросил Рома из-под груды одеял.

Вздохнув, Джульетта подошла к кровати, сдернула с него одеяло, и он, удивленно округлив глаза, повернулся к ней. Волосы его растрепались и торчали во все стороны.

Джульетта засмеялась и, плюхнувшись на кровать, обхватила себя руками. Она сама не понимала, почему ей так смешно. Рома тоже не знал, чему она смеется.

– Это… твоя… вина, – проговорила она, икая.

– Моя вина? – изумился он.

– Да. Если бы ты умел пить, мы смогли бы уйти тогда же, когда ушел Арчибальд Уэлч.

– Я тебя умоляю. На моем месте могла бы оказаться и ты.

– Вздор.

– Да ну? – Он уперся ладонями в ее плечи, резко толкнул ее, и она опрокинулась на спину, чувствуя, как у нее кружится голова.

– Ты…

Она протянула к нему руки, сама не понимая зачем. Может, затем, чтобы придушить его или вырвать его глаза, может, затем, чтобы выхватить его пистолет, но даже пьяный Рома оказался быстрее. Он сжал ее запястья и толкнул, так что она опять упала навзничь, а он навис над ней, имея донельзя самодовольный вид.

– Ну, что ты там говорила? – спросил он. Доказав ей, что он быстрее, он не торопился отпускать ее и продолжал прижимать ее руки к кровати у нее над головой, нависая над ней и глядя на нее странным взглядом, полным огня.

Что-то в выражении его лица поменялось. Джульетта втянула в себя воздух. Это могло бы остаться незамеченным, если бы Рома не находился так близко. И он заметил.

Он всегда замечал.

– Почему ты вздрогнула? – спросил он и перешел на заговорщицкий шепот. – Ты боишься меня?

Джульетту захлестнула лютая ярость. Этот наглый вопрос пробудил все ее притупившиеся чувства, и гнев пересилил действие алкоголя.

– Я никогда не боялась тебя.

Взбешенная и оскорбленная, она обхватила его бедра ногами и, резко дернув ими, повалила его на спину и нависла над ним, стоя на коленях. Хотя Джульетта и пыталась прижать к кровати его плечи, делала она это без энтузиазма. Рома только взглянул в ее пылающие гневом глаза и тут же сел, стряхнув с себя ее руки. Они так и застыли – она стояла на коленях, обхватив ногами его бедра, а он замер в считаных сантиметрах от ее лица.

Его рука сжала ее лодыжку, а ее рука обхватила его горло.

– Возможно, ты и не боишься меня, – чуть слышно проговорил он, – однако… – его рука скользила все выше, по ее икре, колену, бедру. Ладонь Джульетты опустилась ниже и легла на подключичную ямку под воротником его белой рубашки, – ты всегда боялась слабости.

Джульетта подняла глаза, и их взгляды встретились, одновременно и хмельные, и настороженные, и полные вызова.

– А это слабость? – спросила она.

Она не знала, кто из них сейчас дышит тяжелее – Рома или она сама. Они замерли на расстоянии выдоха друг от друга, безмолвно бросая друг другу вызов – кто из них в конце концов не выдержит и сделает первый ход? Кто первым сдастся, уступив желанию, которого ни он, ни она не хотели признать. Они не хотели признавать, что история повторялась.

Оба они сдались одновременно.


Поцелуй Ромы был точно таким же, каким она его помнила, и ее наполнил невероятный восторг.

В стакане спиртное имело мерзкий вкус, но его послевкусие на языке Ромы оказалось необычайно приятным. Его зубы прикусили ее нижнюю губу, и Джульетта выгнулась, прижимаясь к нему, гладя ладонями его плечи, упругие мышцы торса, забираясь под его рубашку и ощущая жар его кожи.

В ее ушах ревела кровь. Она почувствовала, как его губы оторвались от ее губ и скользнули по подбородку к ее ключице, обжигая ее. Она не могла думать, не могла говорить – ее голова кружилась, ее мир кружился, и ей в эту минуту хотелось одного – продолжать кружиться и всегда чувствовать себя так, как сейчас, когда она утратила контроль над собой.

Четыре года назад они были юными, невинными и добрыми. Тогда их любовь была нежной – чем-то таким, что следовало беречь; она была простой, проще, чем жизнь. Теперь же они были жестоки; они прижимались друг к другу, от них обоих исходил дурманящий запах борделя, в котором они скрывались, и захмелели они не только от дешевой текилы. Их сжигало желание, оно управляло всем, что они творили. Джульетта рвала пуговицы на рубашке Ромы, срывала ее, ощущала под своими ладонями шрамы на его спине, оставшиеся от старых ран.

– Объяви перемирие, – прошептала Джульетта, касаясь губами его губ. Им надо было остановиться. Она не могла остановиться. – Ты мучаешь меня.

– Мы же не в состоянии войны, – тихо ответил он. – Зачем же объявлять перемирие?

Джульетта покачала головой, закрыла глаза и отдалась ощущениям, которые приносило ей прикосновение его губ, скользящих по ее подбородку вниз.

– Ведь мы же не воюем, да?

Да нет же, воюем.

Это внезапное озарение стало для Джульетты ушатом ледяной воды, и ее объял могильный холод. Она уткнулась лицом в изгиб между шеей и плечом Ромы, заставляя себя не плакать. Рома почувствовал эту перемену еще до того, как ее осознала она сама, и обнял ее.

– Что ты делаешь, Рома Монтеков? – хрипло прошептала Джульетта. – Что ты творишь со мной?

Неужели ей недостаточно той, первой игры с ее сердцем? Разве один раз он уже не разорвал ее надвое и не скормил волкам?

Рома молчал. Джульетта ничего не могла прочесть по его лицу, когда подняла голову и посмотрела на него, широко раскрыв глаза.

Она резко отшатнулась и быстро вскочила на ноги. И только сейчас Рома отреагировал, сжав ее запястье и прошептав:

– Джульетта.

– Что? – прошептала она в ответ. – Что, Рома? Объясни мне, что происходит между нами, ведь четыре года назад ты ясно дал мне понять, кому верно твое сердце. Мне что, надо держать тебя на прицеле, пока у тебя не останется иного выбора, кроме как признать, что ты опять играешь со мной…

– Я с тобой не играю.

Джульетта выхватила пистолет, спрятанный где-то в складках ее платья, другой рукой сняла его с предохранителя и прижала дуло к нижней части его челюсти – к той мягкой плоти, которой ее губы касались всего несколько минут назад, – а он только поднял подбородок, так что давление дула стало менее заметным и больше похожим на поцелуй.

– Я не могу этого понять, – выдохнула она. – Ты уничтожаешь меня, а затем целуешь. Ты сначала даешь мне причину ненавидеть тебя, а затем причину любить тебя. Это ложь или правда? Это хитроумный ход или это твое сердце тянется к моему?

Его пульс был таким частым, что Джульетта чувствовала удары сердца, поскольку стояла над Ромой, держа руку совсем близко к его шее. В маленькое окошко светила луна, освещая тело Ромы, его обнаженные плечи, его обнаженные руки, которые не двигались и не пытались помешать Джульетте лишить его жизни.

Она могла нажать на спусковой крючок. Могла избавить себя от той муки, которую несла с собой надежда.

– Тут не может быть одной правды, – хрипло ответил Рома. – Ничто никогда не бывает таким простым.

– Это не ответ.

– Это все, что я могу тебе дать. – Рома поднял руку и обхватил пальцами ствол ее пистолета. – И единственное, что ты готова услышать. Ты разговариваешь со мной так, будто я по-прежнему тот человек, который предал тебя четыре года назад, но это не так. И ты тоже не та Джульетта, которую я любил.

Пистолет находился в руке Джульетты, но она вдруг почувствовала себя так, будто пуля угодила в нее. В «Мантуе» теперь царила тишина, рейд завершился, и муниципальные полицейские уехали.

– Почему? – прохрипела она. Это был тот вопрос, который ей следовало задать четыре года назад. Тот вопрос, который все эти годы давил на нее, камнем лежал на ее сердце. – Почему ты напал на близких мне людей?

Рома закрыл глаза, как будто ждал пули.

– Потому, – прошептал он, – что у меня не было выбора.

Джульетта убрала пистолет и прежде, чем Рома смог сказать что-то еще, выбежала вон.





Глава тридцать




Джульетта глубоко погрузила обе руки в плодородную почву и сжала пальцами садовый перегной.

Она работала на разбитых перед домом цветочных клумбах с самого рассвета, рассчитывая избавиться от мучающей ее головной боли с помощью звуков природы и солнечных лучей. Но, судя по ее хмурому виду, боль не отступала. Когда она трудилась в саду в детстве, очищая почву клумб с помощью сухих цветочных лепестков, зажатых в кулаках, это означало, что она не в духе и пытается избавиться от накопившейся в ней агрессии с помощью работы, а не с помощью пуль. Среди Алых это стало чем-то вроде городской легенды – если заговоришь с Джульеттой, когда в руке у нее растение, то пеняй на себя.

После того как в саду умерла Али, никто больше не занимался им.

Джульетта сделала глубокий вдох и, развернув маленький фиолетовый гиацинт, аккуратно опустил его в выкопанную ямку, затем, чтобы не дать цветку упасть набок, наполнила ямку землей.