– Возможно, я ищу вашего расположения, красотка.
Пошляк. Наверняка он считает ее красивой только потому, что по западным меркам она выглядит неплохо. Но ее женская красота преходяща. Если она загорит, растолстеет и постареет на пару десятков лет, уличные художники расхотят писать ее портреты. И китайские, и западные каноны красоты убоги и субъективны. Но ей все равно нужно держать себя в рамках, нужно заставлять себя следовать им, иначе люди перестанут восхищаться ею, равняться на нее. Без ее красоты этот город ополчится против нее, пойдут толки, что она не заслуживает уважения. А вот мужчины могут быть и загорелыми, и толстыми, и старыми – такими, какими хотят. И это никак не повлияет на то, что думают о них другие.
Джульетта высвободила локоть из хватки Пола и повернулась к нему спиной, чтобы вернуться к столам с едой.
– Нет уж, спасибо. Завоевать мое расположение с помощью таких банальностей невозможно.
Сказав это, она однозначно дала ему от ворот поворот. Ей казалось, что он оставил ее в покое, когда она взяла бокал с вином. Но Пол был настойчив. Его голос зазвучал опять.
– Как поживает ваш отец?
– Хорошо, – ответила Джульетта, едва сдерживая себя. Из учтивости она небрежно спросила его: – А ваш?
Джульетта хорошо знала, как нужно вести себя в свете. Если бы она пожелала, ее чуть заметная вежливая улыбка стала бы лучезарной. Но вряд ли от Пола можно узнать что-то полезное, а значит, общение с ним не имеет смысла.
Возможно, Пол понимает, что к чему. Возможно, он умнее, чем она думала. Возможно, он правильно истолковал то, как она сейчас нетерпеливо барабанит пальцами по столу.
Вот он и попытался быть полезным.
– Мой отец и я начали работать на того, кого называют Ларкспуром[7], – сказал Пол. – Вы о нем слыхали?
Ларкспур. Джульетта перестала барабанить пальцами по столу. Lā-gespu. Larkspur. Вот что пытался сказать ей тот старик в Чэнхуанмяо. Вопли сумасшедшего о том, что он-де получил от некой таинственной фигуры лекарство от помешательства, не стоили ее внимания. Но теперь эта таинственная фигура была упомянута уже дважды, притом между первым упоминанием и вторым прошли считаные дни, и это было странно. И она уставилась на стоящего перед ней льстеца-англичанина.
– Да, слышала кое-что, – туманно ответила она. И склонила голову набок. – А чем вы занимаетесь?
– В основном выполняю поручения.
Теперь Пол намеренно напускал туману. Джульетта смотрела на его самодовольную ухмылку, на его сдвинутые брови и видела его насквозь. Ему хотелось, чтобы она обратила внимание на то, что он связан с Ларкспуром, но давать ответы ему было запрещено. Он был готов намекать на то, что ему известно, но прямоты от него можно было не ожидать.
– Поручения? – повторила она. – Что-то не верится, что у вас много дел.
– О, тут вы не правы. – Пол важно выпятил грудь. – Ларкспур создал вакцину от нынешнего помешательства. Коммерсанты пачками обращаются к нему, а организация такого дела требует целой армии сотрудников.
– Должно быть, у вас фантастическое жалованье. – Джульетта уставилась на золотую цепочку от часов, продернутую через одну из его петлиц.
– У Ларкспура куча денег, – подтвердил Пол.
Значит ли это, что этот самый Ларкспур получает выгоду от паники, вызванной помешательством? Или у него в самом деле есть вакцина, стоящая тех денег, которые платят ему коммерсанты?
Джульетта могла бы сказать все это вслух, но Пол был слишком доволен собой, чтобы дать ей правдивый ответ. И она спросила прямо:
– А у этого Ларкспура есть имя?
Пол пожал плечами.
– Если оно и есть, то я его не знаю. Если хотите, я мог бы устроить вам встречу с ним.
Джульетта выпрямилась и уставилась на него из-под накрашенных ресниц, ожидая продолжения.
– Хотя я должен преупредить, – с извиняющимся видом продолжил Пол, – я пока занимаю в организации не очень высокую позицию. Вам придется подождать немного, когда я поднимусь повыше…
Джульетта едва удержалась от того, чтобы картинно закатить глаза. Пол продолжал болтать, но она уже перестала его слушать. Нет, он не может быть полезным, от него никакого толку.
– Excuses-moi, mademoiselle[8].
Пол сразу же умолк, когда за спиной Джульетты прозвучал этот голос, и она порадовалась, что наконец-то избавилась от его болтовни. Мысленно она поблагодарила француза, который вмешался в их разговор, но тут же взяла свою благодарность обратно, когда повернулась и оказалась лицом к лицу со светловолосым мужчиной в маске.
Вот черт.
– Voules-vous danser?[9]
Несмотря на то что в ее душе бушевал гнев, она воспользовалась возможностью сбежать.
– Bien sûr, – натянуто ответила она. – A plus tard, Paul[10].
Джульетта схватила Рому за рукав и оттащила его прочь. Неужели он думает, что она не узнает его просто потому, что он нацепил маску и белокурый парик?
– Тебе что, жить надоело? – прошипела Джульетта, перейдя на английский, едва они отошли достаточно далеко, чтобы их не мог услышать Пол. Затем, видя толпящихся вокруг англичан – дипломатов и коммерсантов, – перешла на русский. – Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас. Ну ты и нахал!
– Ты не посмеешь. Ты не рискнешь выставить Алых свирепыми скотами в глазах всех этих иностранцев только затем, чтобы избавиться от меня. Цена слишком высока.
– Я… – Джульетта сжала зубы, проглотив сердитые слова, вертевшиеся у нее на языке. Они стояли среди танцующих, которых теперь, когда заиграла другая музыка, становилось все больше и больше. Струнный квартет играл быструю живую мелодию с четким ритмом. Рома был прав, Джульетта не посмеет убить его – но дело тут отнюдь не в иностранцах. А в том, что, несмотря на ее слова, она по-прежнему не может отделить кипящую в ней ненависть от того прилива адреналина, который в ней вызывает его близость. Если ее тело отказывается забыть, кем Рома когда-то был для нее, как же она сможет заставить свои руки пойти против своей природы и уничтожить его?
– О чем ты думаешь?
Рома опять перешел на английский, Джульетта подняла глаза. Их взгляды встретились, и по ее телу пробежала дрожь. Все вокруг танцевали, так что их неподвижность начинала выглядеть подозрительной. Интересно, как Роме удается никогда не вызывать подозрений, где бы он ни очутился? Если бы четыре года назад кто-то сказал ей, что на самом деле он божество, принявшее человеческое обличье, она бы поверила, что так и есть.
– Неважно, – наконец ответила она. Нехотя она сделала шаг вперед и подняла руку; Рома сделал то же самое. Им не было нужды говорить, ибо каждый из них всегда знал, что сейчас сделает другой.
– И все-таки? О чем ты призадумалась?
Музыка стала еще громче, танцующие пары задвигались быстрее. И Рома и Джульетта были вынуждены кружиться, протянув друг к другу руки, но не соприкасаясь, двигаться, чтобы не выделяться среди остальных пар, но не делать вид, будто между ними что-то изменилось и они стали друг для друга чем-то большим, чем были минуту назад.
– Что ты тут делаешь? – натянуто спросила Джульетта. Теперь, когда он находился так близко, ей с трудом удавалось дышать ровно и заставлять свою поднятую руку не дрожать. – Полагаю, ты не стал бы рисковать своей жизнью просто ради того, чтобы немного потанцевать.
– Нет, – уверенно ответил он. – Меня прислал сюда мой отец. – Он сделал паузу и с явным трудом заставил себя произнести следующие слова. – Он хочет предложить, чтобы Алая банда и Белые цветы работали вместе.
Джульетта едва не рассмеялась ему в лицо. Да, ее ужасало растущее число жертв, и она боялась, как бы эпидемия не коснулась ее родных, тех, кого она хорошо знала и кто был близок ее сердцу. Но этого пока не случилось и не случится, если она сумеет действовать достаточно быстро – одна. Хотя совместная работа обеих банд была бы куда эффективнее, ей совсем не хотелось принимать предложение Ромы, и, похоже, он настроен так же.
Одно дело – его слова, и совсем другое – выражение его лица. Было видно, что перспектива работать вместе не по душе и ему самому. Даже если бы это на какое-то время приостановило вражду, чтобы позволить им разобраться, почему члены их банд умирают один за другим, этого было недостаточно. Недостаточно для того, чтобы погасить ненависть и ярость, которые Джульетта взращивала в своем сердце четыре года.
И вообще, с какой стати господин Монтеков вдруг решил предложить им заключить союз? Он, самый гнусный и ненавистный из всех Белых цветов? Скорее всего это лишь уловка. Если Алая банда согласится, это покажет ему, что они пребывают в таком отчаянии, что уже готовы на все. На самом деле Белые цветы вовсе не хотят работать вместе, они просто желают выяснить, насколько сильно пострадала Алая банда, чтобы нанести еще более свирепый удар.
– Никогда, – прошипела Джульетта. – Возвращайся домой и скажи своему отцу убираться к черту.
Она хотела повернуться к нему спиной, но тут квартет заиграл вальс, и Рома схватил ее за руку и положил ее к себе на плечо, одновременно обхватив ее талию. И прежде чем она успела вырваться, его грудь оказалась в непосредственной близости от ее груди, и они начали кружиться в вальсе.
Как ей бороться с собой? На мгновение она позволила себе поверить, что им опять пятнадцать лет и они кружатся на той крыше, где любили прятаться, двигаясь в такт джазовой музыке, доносящейся снизу. Воспоминания жестоки – достаточно им почуять аромат крови, и они оживают.
Она ненавидела себя за ту непроизвольную тягу, которая влекла ее тело к нему, и оно не противилось этому влечению. Когда-то их было не остановить, когда-то они не ведали страха, играя в карты в задних комнатах шумных клубов или тайком проникая в частные парки с бутылкой спиртного, которое Джульетта стащила у своего отца, и при этом хихикая, как идиоты. Это было ей так знакомо: ощущение рук Ромы на ее талии, в ее ладони, таких изящных, таких красивых, – но она знала, знала как никто другой, что во все линии его ладоней въелась кровь.
– Это неправильно, – сказала она.
– Ты не оставила мне выбора, – ответил он. Его голос звучал напряженно. – Мне необходимо твое сотрудничество.
Темп музыки стал быстрее, и, когда Рома закружил ее и ее юбки зашелестели в такт мелодии вальса, она решила, что будет сопротивляться. Она больше не позволит ему верховодить, не позволит вести в танце. Несмотря на фигуры вальса, заставляющие ее подчиняться ему, теперь она будет диктовать, куда им ступать.
– Тогда почему бы тебе не потанцевать с моим отцом? – спросила она, глотнув воздуха. – Ведь в нашей банде все решает он.
Рома пытался сопротивляться. Его пальцы с силой сжимали ее руку, давили на ее талию. Если бы не это, если бы она судила только по его голосу, она бы не поняла, насколько он напряжен. Его голос звучал буднично, непринужденно.
– Боюсь, твой отец выстрелил бы мне в лицо.
– А ты не боишься, что я сделаю то же самое? Похоже, слухи обо мне еще не достигли твоих ушей.
– Джульетта, – сказал он, – у тебя есть влияние.
Музыка вдруг резко оборвалась.
И они застыли тоже, глаза в глаза, сердце к сердцу. Вокруг них люди беззаботно смеялись, менялись партнерами прежде, чем музыка заиграет опять, но Рома и Джульетта просто стояли, тяжело дыша, как будто только что они не танцевали вальс, а вели рукопашный бой.
Отойди от него, – приказала себе Джульетта.
Это вызывало почти физическую боль. Годы превратили их в чудовищ с человеческими лицами, сделали их не похожими на самих себя на старых фото. Но как бы она ни тщилась забыть, ей казалось, что этих четырех лет не было, не было вообще. Она смотрела на него и ясно вспоминала, как в ее животе разверзлась ужасная пустота, когда прогремел тот взрыв, чувствовала, как сжимается от подступающих слез ее горло, как она прижимается к стене своего дома, зажав рот рукой в шелковой перчатке, чтобы сдержать крик.
– Ты должна рассмотреть мое предложение, – проговорил он нарочито тихо, словно боясь, что, заговори он громко, это могло бы что-то разрушить. – Я даю тебе слово, что это не ловушка. Речь идет о том, чтобы не дать хаосу охватить наш город целиком.
Когда-то давным-давно в подсобке библиотеки, когда за окнами бушевала гроза, Джульетта спросила Рому:
– Ты когда-нибудь думал о том, какой была бы твоя жизнь, если бы ты носил другую фамилию?
– Постоянно. А ты разве нет?
Джульетту посещали такие мысли.
– Только иногда. И тогда мне приходит в голову, что в таком случае я была бы многого лишена. Кем бы я стала, если бы не носила фамилию Цай?
Рома приподнялся на локте.
– Ты могла бы носить фамилию Монтекова.
– Не мели чепухи.
Он подался к ней, придвинулся так близко, что она увидела в его глазах искорки и отражение собственного зардевшегося лица.
– Тогда мы могли бы стереть обе наши фамилии и оставить всю эту глупую вражду между Цаями и Монтековыми позади.
Сейчас ей хотелось вырвать эти воспоминания из своего сердца, смять в комок и швырнуть ему в лицо.
Пошляк. Наверняка он считает ее красивой только потому, что по западным меркам она выглядит неплохо. Но ее женская красота преходяща. Если она загорит, растолстеет и постареет на пару десятков лет, уличные художники расхотят писать ее портреты. И китайские, и западные каноны красоты убоги и субъективны. Но ей все равно нужно держать себя в рамках, нужно заставлять себя следовать им, иначе люди перестанут восхищаться ею, равняться на нее. Без ее красоты этот город ополчится против нее, пойдут толки, что она не заслуживает уважения. А вот мужчины могут быть и загорелыми, и толстыми, и старыми – такими, какими хотят. И это никак не повлияет на то, что думают о них другие.
Джульетта высвободила локоть из хватки Пола и повернулась к нему спиной, чтобы вернуться к столам с едой.
– Нет уж, спасибо. Завоевать мое расположение с помощью таких банальностей невозможно.
Сказав это, она однозначно дала ему от ворот поворот. Ей казалось, что он оставил ее в покое, когда она взяла бокал с вином. Но Пол был настойчив. Его голос зазвучал опять.
– Как поживает ваш отец?
– Хорошо, – ответила Джульетта, едва сдерживая себя. Из учтивости она небрежно спросила его: – А ваш?
Джульетта хорошо знала, как нужно вести себя в свете. Если бы она пожелала, ее чуть заметная вежливая улыбка стала бы лучезарной. Но вряд ли от Пола можно узнать что-то полезное, а значит, общение с ним не имеет смысла.
Возможно, Пол понимает, что к чему. Возможно, он умнее, чем она думала. Возможно, он правильно истолковал то, как она сейчас нетерпеливо барабанит пальцами по столу.
Вот он и попытался быть полезным.
– Мой отец и я начали работать на того, кого называют Ларкспуром[7], – сказал Пол. – Вы о нем слыхали?
Ларкспур. Джульетта перестала барабанить пальцами по столу. Lā-gespu. Larkspur. Вот что пытался сказать ей тот старик в Чэнхуанмяо. Вопли сумасшедшего о том, что он-де получил от некой таинственной фигуры лекарство от помешательства, не стоили ее внимания. Но теперь эта таинственная фигура была упомянута уже дважды, притом между первым упоминанием и вторым прошли считаные дни, и это было странно. И она уставилась на стоящего перед ней льстеца-англичанина.
– Да, слышала кое-что, – туманно ответила она. И склонила голову набок. – А чем вы занимаетесь?
– В основном выполняю поручения.
Теперь Пол намеренно напускал туману. Джульетта смотрела на его самодовольную ухмылку, на его сдвинутые брови и видела его насквозь. Ему хотелось, чтобы она обратила внимание на то, что он связан с Ларкспуром, но давать ответы ему было запрещено. Он был готов намекать на то, что ему известно, но прямоты от него можно было не ожидать.
– Поручения? – повторила она. – Что-то не верится, что у вас много дел.
– О, тут вы не правы. – Пол важно выпятил грудь. – Ларкспур создал вакцину от нынешнего помешательства. Коммерсанты пачками обращаются к нему, а организация такого дела требует целой армии сотрудников.
– Должно быть, у вас фантастическое жалованье. – Джульетта уставилась на золотую цепочку от часов, продернутую через одну из его петлиц.
– У Ларкспура куча денег, – подтвердил Пол.
Значит ли это, что этот самый Ларкспур получает выгоду от паники, вызванной помешательством? Или у него в самом деле есть вакцина, стоящая тех денег, которые платят ему коммерсанты?
Джульетта могла бы сказать все это вслух, но Пол был слишком доволен собой, чтобы дать ей правдивый ответ. И она спросила прямо:
– А у этого Ларкспура есть имя?
Пол пожал плечами.
– Если оно и есть, то я его не знаю. Если хотите, я мог бы устроить вам встречу с ним.
Джульетта выпрямилась и уставилась на него из-под накрашенных ресниц, ожидая продолжения.
– Хотя я должен преупредить, – с извиняющимся видом продолжил Пол, – я пока занимаю в организации не очень высокую позицию. Вам придется подождать немного, когда я поднимусь повыше…
Джульетта едва удержалась от того, чтобы картинно закатить глаза. Пол продолжал болтать, но она уже перестала его слушать. Нет, он не может быть полезным, от него никакого толку.
– Excuses-moi, mademoiselle[8].
Пол сразу же умолк, когда за спиной Джульетты прозвучал этот голос, и она порадовалась, что наконец-то избавилась от его болтовни. Мысленно она поблагодарила француза, который вмешался в их разговор, но тут же взяла свою благодарность обратно, когда повернулась и оказалась лицом к лицу со светловолосым мужчиной в маске.
Вот черт.
– Voules-vous danser?[9]
Несмотря на то что в ее душе бушевал гнев, она воспользовалась возможностью сбежать.
– Bien sûr, – натянуто ответила она. – A plus tard, Paul[10].
Джульетта схватила Рому за рукав и оттащила его прочь. Неужели он думает, что она не узнает его просто потому, что он нацепил маску и белокурый парик?
– Тебе что, жить надоело? – прошипела Джульетта, перейдя на английский, едва они отошли достаточно далеко, чтобы их не мог услышать Пол. Затем, видя толпящихся вокруг англичан – дипломатов и коммерсантов, – перешла на русский. – Мне следовало бы убить тебя прямо сейчас. Ну ты и нахал!
– Ты не посмеешь. Ты не рискнешь выставить Алых свирепыми скотами в глазах всех этих иностранцев только затем, чтобы избавиться от меня. Цена слишком высока.
– Я… – Джульетта сжала зубы, проглотив сердитые слова, вертевшиеся у нее на языке. Они стояли среди танцующих, которых теперь, когда заиграла другая музыка, становилось все больше и больше. Струнный квартет играл быструю живую мелодию с четким ритмом. Рома был прав, Джульетта не посмеет убить его – но дело тут отнюдь не в иностранцах. А в том, что, несмотря на ее слова, она по-прежнему не может отделить кипящую в ней ненависть от того прилива адреналина, который в ней вызывает его близость. Если ее тело отказывается забыть, кем Рома когда-то был для нее, как же она сможет заставить свои руки пойти против своей природы и уничтожить его?
– О чем ты думаешь?
Рома опять перешел на английский, Джульетта подняла глаза. Их взгляды встретились, и по ее телу пробежала дрожь. Все вокруг танцевали, так что их неподвижность начинала выглядеть подозрительной. Интересно, как Роме удается никогда не вызывать подозрений, где бы он ни очутился? Если бы четыре года назад кто-то сказал ей, что на самом деле он божество, принявшее человеческое обличье, она бы поверила, что так и есть.
– Неважно, – наконец ответила она. Нехотя она сделала шаг вперед и подняла руку; Рома сделал то же самое. Им не было нужды говорить, ибо каждый из них всегда знал, что сейчас сделает другой.
– И все-таки? О чем ты призадумалась?
Музыка стала еще громче, танцующие пары задвигались быстрее. И Рома и Джульетта были вынуждены кружиться, протянув друг к другу руки, но не соприкасаясь, двигаться, чтобы не выделяться среди остальных пар, но не делать вид, будто между ними что-то изменилось и они стали друг для друга чем-то большим, чем были минуту назад.
– Что ты тут делаешь? – натянуто спросила Джульетта. Теперь, когда он находился так близко, ей с трудом удавалось дышать ровно и заставлять свою поднятую руку не дрожать. – Полагаю, ты не стал бы рисковать своей жизнью просто ради того, чтобы немного потанцевать.
– Нет, – уверенно ответил он. – Меня прислал сюда мой отец. – Он сделал паузу и с явным трудом заставил себя произнести следующие слова. – Он хочет предложить, чтобы Алая банда и Белые цветы работали вместе.
Джульетта едва не рассмеялась ему в лицо. Да, ее ужасало растущее число жертв, и она боялась, как бы эпидемия не коснулась ее родных, тех, кого она хорошо знала и кто был близок ее сердцу. Но этого пока не случилось и не случится, если она сумеет действовать достаточно быстро – одна. Хотя совместная работа обеих банд была бы куда эффективнее, ей совсем не хотелось принимать предложение Ромы, и, похоже, он настроен так же.
Одно дело – его слова, и совсем другое – выражение его лица. Было видно, что перспектива работать вместе не по душе и ему самому. Даже если бы это на какое-то время приостановило вражду, чтобы позволить им разобраться, почему члены их банд умирают один за другим, этого было недостаточно. Недостаточно для того, чтобы погасить ненависть и ярость, которые Джульетта взращивала в своем сердце четыре года.
И вообще, с какой стати господин Монтеков вдруг решил предложить им заключить союз? Он, самый гнусный и ненавистный из всех Белых цветов? Скорее всего это лишь уловка. Если Алая банда согласится, это покажет ему, что они пребывают в таком отчаянии, что уже готовы на все. На самом деле Белые цветы вовсе не хотят работать вместе, они просто желают выяснить, насколько сильно пострадала Алая банда, чтобы нанести еще более свирепый удар.
– Никогда, – прошипела Джульетта. – Возвращайся домой и скажи своему отцу убираться к черту.
Она хотела повернуться к нему спиной, но тут квартет заиграл вальс, и Рома схватил ее за руку и положил ее к себе на плечо, одновременно обхватив ее талию. И прежде чем она успела вырваться, его грудь оказалась в непосредственной близости от ее груди, и они начали кружиться в вальсе.
Как ей бороться с собой? На мгновение она позволила себе поверить, что им опять пятнадцать лет и они кружатся на той крыше, где любили прятаться, двигаясь в такт джазовой музыке, доносящейся снизу. Воспоминания жестоки – достаточно им почуять аромат крови, и они оживают.
Она ненавидела себя за ту непроизвольную тягу, которая влекла ее тело к нему, и оно не противилось этому влечению. Когда-то их было не остановить, когда-то они не ведали страха, играя в карты в задних комнатах шумных клубов или тайком проникая в частные парки с бутылкой спиртного, которое Джульетта стащила у своего отца, и при этом хихикая, как идиоты. Это было ей так знакомо: ощущение рук Ромы на ее талии, в ее ладони, таких изящных, таких красивых, – но она знала, знала как никто другой, что во все линии его ладоней въелась кровь.
– Это неправильно, – сказала она.
– Ты не оставила мне выбора, – ответил он. Его голос звучал напряженно. – Мне необходимо твое сотрудничество.
Темп музыки стал быстрее, и, когда Рома закружил ее и ее юбки зашелестели в такт мелодии вальса, она решила, что будет сопротивляться. Она больше не позволит ему верховодить, не позволит вести в танце. Несмотря на фигуры вальса, заставляющие ее подчиняться ему, теперь она будет диктовать, куда им ступать.
– Тогда почему бы тебе не потанцевать с моим отцом? – спросила она, глотнув воздуха. – Ведь в нашей банде все решает он.
Рома пытался сопротивляться. Его пальцы с силой сжимали ее руку, давили на ее талию. Если бы не это, если бы она судила только по его голосу, она бы не поняла, насколько он напряжен. Его голос звучал буднично, непринужденно.
– Боюсь, твой отец выстрелил бы мне в лицо.
– А ты не боишься, что я сделаю то же самое? Похоже, слухи обо мне еще не достигли твоих ушей.
– Джульетта, – сказал он, – у тебя есть влияние.
Музыка вдруг резко оборвалась.
И они застыли тоже, глаза в глаза, сердце к сердцу. Вокруг них люди беззаботно смеялись, менялись партнерами прежде, чем музыка заиграет опять, но Рома и Джульетта просто стояли, тяжело дыша, как будто только что они не танцевали вальс, а вели рукопашный бой.
Отойди от него, – приказала себе Джульетта.
Это вызывало почти физическую боль. Годы превратили их в чудовищ с человеческими лицами, сделали их не похожими на самих себя на старых фото. Но как бы она ни тщилась забыть, ей казалось, что этих четырех лет не было, не было вообще. Она смотрела на него и ясно вспоминала, как в ее животе разверзлась ужасная пустота, когда прогремел тот взрыв, чувствовала, как сжимается от подступающих слез ее горло, как она прижимается к стене своего дома, зажав рот рукой в шелковой перчатке, чтобы сдержать крик.
– Ты должна рассмотреть мое предложение, – проговорил он нарочито тихо, словно боясь, что, заговори он громко, это могло бы что-то разрушить. – Я даю тебе слово, что это не ловушка. Речь идет о том, чтобы не дать хаосу охватить наш город целиком.
Когда-то давным-давно в подсобке библиотеки, когда за окнами бушевала гроза, Джульетта спросила Рому:
– Ты когда-нибудь думал о том, какой была бы твоя жизнь, если бы ты носил другую фамилию?
– Постоянно. А ты разве нет?
Джульетту посещали такие мысли.
– Только иногда. И тогда мне приходит в голову, что в таком случае я была бы многого лишена. Кем бы я стала, если бы не носила фамилию Цай?
Рома приподнялся на локте.
– Ты могла бы носить фамилию Монтекова.
– Не мели чепухи.
Он подался к ней, придвинулся так близко, что она увидела в его глазах искорки и отражение собственного зардевшегося лица.
– Тогда мы могли бы стереть обе наши фамилии и оставить всю эту глупую вражду между Цаями и Монтековыми позади.
Сейчас ей хотелось вырвать эти воспоминания из своего сердца, смять в комок и швырнуть ему в лицо.