Глава 10
Комсомольское собрание заняло не больше часа. И Лебедев порадовался тому, что время он зря не потерял, а заронил в умы команды мысль о надвигающейся войне. Ведь, некоторые из экипажа уже знали о его назначении в разведку. А раз разведчик говорит, что недели через три ожидается война, значит, она действительно ожидается. Только вот, не думали комсомольцы эсминца, что даже и трех недель мирного времени у них уже не остается.
К полудню, когда «Яков Свердлов» уже подходил к Гогланду, Лебедев передал капитану пакет с инструкциями из штаба флота. Малевский о наличии секретных инструкций, которые ему передадут в районе Гогланда, был заранее предупрежден шифрограммой из штаба флота. И потому, не удивился, а внимательно их прочитал. И сразу же приступил к исполнению. Он сделал запись в судовом журнале, подозвал ближайшего матроса и дал ему указания. Парень побежал выполнять. Первым на мостик был вызван старший боцман, который появился перед командиром корабля буквально через пару минут. Главстаршина Игорь Викторович Мочилов был выше капитана почти на голову и шире в плечах.
Мочилов мнил себя большим корабельным начальником. Все матросы на эсминце подчинялись старшему боцману. И вахтенные боцманы тоже ему подчинялись. Он знал в лицо и помнил по именам всех матросов корабля. А также знал то, кого можно поставить на какую работу и у кого какие наклонности. Он делил для себя матросский коллектив на толковых и бестолочей. А также на сильных и хлюпиков. Сильным Мочилов поручал такелажные работы, подъем грузов, их выгрузку и погрузку, уборку и постановку якорей. А хлюпиков заставлял убирать и надраивать палубы, красить и полировать корабельный металл. Старший боцман регулярно проводил учения по борьбе за живучесть эсминца, по тушению пожаров и подведению пластырей на пробоины. И, разумеется, он лично нес вахту. Причем, тяжелую, ночную, вместе со старпомом. Тем не менее, каждое утро Игорь Викторович лично осматривал состояние корабля, якорное и такелажное оборудование, и приходил контролировать своих подчиненных вахтенных боцманов.
Мочилов начинал обычным матросом срочной службы, потом остался сверхсрочником, был послан на курсы флотских старшин и, вот, к тридцати годам дослужился до старшего боцмана, начальника палубной команды. Его все матросы эсминца ценили и уважали. А попробуй не уважь и не зацени, так и в морду дать может. Прецеденты бывали время от времени. Водился за ним такой грешок. Тренировал иногда боцман свои кулаки на особо нерадивых подчиненных.
— Значит, так, Мочилов, учения начинаем проводить. Объявляй аврал. Мне твоя палубная команда сейчас понадобится. Мишень нужно быстренько сделать из парусины для стрельбы по берегу. И змея воздушного, — сказал капитан боцману.
— Не понял, товарищ капитан, а зачем воздушный змей? — переспросил Мочилов.
Капитан посмотрел на него снисходительно, потом отошел к стойке компаса, и сказал оттуда:
— Затем, что ни самолета, который сможет буксировать на тросе мишень для стрельбы, ни аэростата в качестве мишени у нас нет. Значит, зенитчики будут по змею стрелять для отработки стрельбы по самолетам. Надеюсь, твоя команда сможет сделать им такого змея?
Мочилов перестал сомневаться. Он решительно произнес:
— Есть! Раз надо сделать змея, значит сделаем!
Боцман спустился с мостика на полубак и подал своей братии команду: «Свистать всех наверх!» Для пущей важности и лучшей слышимости он еще и громко засвистел в свой свисток. И начался праздник свистопляски. Матросы выскакивали отовсюду и собирались на палубе. При этом, они поначалу галдели, смеялись и перешучивались, словно дети. С дисциплиной экипажа оказалось все не настолько хорошо, как казалось на первый взгляд. Мочилов, чуть ли не ежеминутно, вынужден был орать на матросов и громко давать им указания, как, из чего и что именно следует делать. Быстро подняли из трюма куски парусины и деревянные рейки, заготовленные для сооружения пластырей и, вооружившись инструментами, приступили к изготовлению мишеней. Но не стали их доделывать полностью, чтобы потом влезли в шлюпку.
Убедившись, что начальник боцманов организовал работу, Малевский посмотрел на свои командирские часы. Близилось время обеда. Он собирался дать людям поесть, прежде, чем объявит начало учений. А пока вызвал на мостик старшего артиллериста. Командир БЧ-2 Степан Семенович Михайлов, хоть и был свободен от вахты, но явился быстро.
Капитан сказал ему:
— Ты вот, что, Семеныч, готовь своих орлов к стрельбам. Приказ из штаба флота получен на проведение учений. Начальство с берега наблюдать будет. Не подведи нас.
Полноватый капитан третьего ранга потеребил усы и спросил:
— А куда стрелять надо и из чего?
— Из всего. Все вооружение эсминца, кроме минно-торпедного, приказали проверить сегодня в деле. Пристрелять главный калибр и зенитки. А особое внимание нужно отражению воздушных атак уделить. Вот такой приказ, — объяснил капитан.
— А мишени какие будут? — спросил артиллерист.
— А мишени не дали. Сами сделаем, вспомним старые времена. Вон Мочилов и матросы мастерят их уже из тряпок и палок. Нам выделили сектор для обстрела на берегу. Там поставим парусиновый щит. А зенитчикам придется стрелять по воздушному змею. Им, по условиям учений, нужно учиться сводить стволы на воздушной цели при маневрировании. Так что корабль будет маневрировать. И стрелять твоим людям придется как с ближнего, так и с дальнего расстояния. Еще и ночью будем стрелять. Ты сможешь такое организовать?
— Так точно, — подтвердил Михайлов не слишком уверенно.
Потом почесал в затылке и протянул:
— М-да, давненько подобных стрельб у нас не проводилось. К войне готовятся в штабе флота, не иначе.
Но капитан проигнорировал предположение главного корабельного артиллериста.
— Ты своим людям указания дай на подготовку, да обедать иди. После обеда и начнем, — сказал Малевский и отошел от Степана Семеновича на другую часть мостика, давая понять, что разговор окончен.
Перед обедом эсминец остановился на рейде, на траверзе северной оконечности острова Гогланд. Погода, к счастью, наладилась. Ветер стих, и волн почти не было. Хотя день оставался пасмурным и не жарким. Температура к полудню поднялась лишь до двенадцати градусов. На борту продолжалась суета подготовки к учениям.
Во время обеда Лебедеву принесли шифрограмму. Ключ к шифру был вместе с другими бумагами в том пакете, подготовленном дядей, который ему передал капитан. Поскольку все принимали пищу, Александру пришлось выйти из кают-компании в гальюн, где он в уединении, используя список с ключом от шифра, смог быстро расшифровать сообщение. От сердца у него отлегло. В сообщении говорилось всего несколько слов: «морской лис вошел в нору». Таким образом, дядя сообщал, что закладки успешно заложены в условленных местах.
Теперь дело оставалось за малым. Нужно было дождаться темноты, пройти на моторной лодке около десяти миль на север к финским островкам, взять закладки и вернуться на эсминец. Только вот сделать это предстояло под самым носом у финских и советских пограничников. Впрочем, для того и были задуманы корабельные учения со стрельбой, чтобы отвлечь внимание пограничной службы обеих стран. Радиолокаторов пока в этих местах не имелось, и маленькая моторка могла спокойно проскользнуть в ночи через условную линию морской границы незамеченной.
В качестве основных средств спасения на эсминце имелись командирский катер, довольно большой моторный баркас на десять весел, маленький ял с шестью веслами и моторная лодка средних размеров. Еще были спасательные плотики и круги, но на них особой надежды на спасение бывалые моряки не возлагали. Они хорошо знали, что долго в холодной воде Балтийского моря не продержаться. Даже если не утонешь, то вскоре замерзнешь и все равно умрешь. После обеда спустили на воду с помощью шлюп-балок моторный баркас. Туда погрузили сделанные заготовки мишеней, и боцман с матросами отправились к берегу. Матросы доделывали мишень и воздушного змея уже на берегу. Пока на берегу доделывали мишени, артиллеристы готовили орудия к стрельбам. А сами стрельбы должны были начаться ровно в 16:00.
Лебедев стоял на носу эсминца и рассматривал в бинокль панораму острова. Вытянутый на одиннадцать километров с юга на север, он хорошо просматривался вместе со всеми своими четырьмя холмами, заросшими хвойным лесом. На оконечностях возвышались башенки маяков, Северного и Южного. Возле небольшой бухты в северной части примостилась финская деревня Сууркюля, разрушенная и брошенная финнами. А в южной части острова имелась еще одна финская деревушка, впрочем, тоже покинутая. Гогланд вошел в состав СССР в 1940-м году, по итогам войны с Финляндией. В самом конце ноября 1939 года к острову подошли советские корабли и долго били по нему из корабельных орудий, зря отстреляв множество снарядов по пустым деревням, заранее покинутым местным финским населением, и даже вызвав самолеты, чтобы эти пустые деревни еще и побомбить, перед высадкой десанта, сбросив на них больше тысячи бомб. Итогом операции стал захват десантниками развалин, трех десятков старых винтовок и пары неисправных катеров, которые финны бросили на Гогланде при эвакуации.
После победы в Финской компании, на Гогланде начали создавать сектор береговой обороны Кронштадтской военно-морской базы. Комендантом этого сектора был назначен полковник Иван Анисимович Большаков. К лету 41-го года на острове уже установили три артиллерийские батареи. Некоторые пушки даже взяли с крейсера «Аврора». Александр Евгеньевич помнил, что осенью число батарей увеличат до шести, но это не поможет удержать остров. Его полностью сдадут врагу в декабре. А потом начнут пытаться отвоевать Гогланд обратно с большими потерями. Грустная история, как и все другие истории, связанные с этой войной, в которой, особенно на первом ее этапе, беспримерный героизм советских людей перемешался с чудовищными ошибками в управлении и планировании операций.
Сейчас, в июне, Гогланд использовался как опорный пункт для стоянки кораблей в светлое время суток и для заправки пограничных катеров топливом. А также, как небольшая база аварийно-спасательного отряда Балтийского флота с несколькими буксирами и отрядом водолазов экспедиции подводных работ особого назначения. Кроме того, на острове находилась небольшая погранзастава. Продолжалось и строительство береговых батарей. А возле Северного маяка располагалось стрельбище. Вот по этому стрельбищу и предполагалось провести учебную стрельбу с эсминца.
Фарватер, проходящий перед северной оконечностью острова, считался опасным. Он изобиловал банками мелей и подводными рифами, состоящими из фрагментов гранитных скал, обкатанных волнами. Но в способностях капитана Малевского ходить по непростому фарватеру Лебедев не сомневался. Он больше сомневался в себе.
От северной оконечности Гогланда до финского города Котка было ровно сорок километров. И Лебедеву предстояло преодолеть в ночи на моторной лодке почти половину этого расстояния туда, и столько же обратно, обходя по пути скалы, торчащие из воды, и мели. Не зря эти места считались наиболее опасными для судоходства на Балтике. Но, если его дядя Игорь смог пройти там в шторм, то и он пройдет по спокойной воде, тем более.
Наконец, запустили машины, выбрали якорь и корабль начал движение. Ровно в 16:00 взвыли сирены, зазвенели звонки и эсминец начал стрелять главным калибром по мишени, установленной на берегу на расстоянии десяти кабельтовых. Развернувшись к берегу правым бортом, сделали три залпа на малом ходу и ждали сигнала световым телеграфом от старшего боцмана, оставшегося на берегу вместе с матросами для проверки попаданий. К морякам присоединились и сухопутные. Сам комендант острова полковник Иван Анисимович Большаков, получив распоряжение из штаба флота зашифрованной радиограммой, должен был вместе со своим заместителем по артиллерии курировать стрельбы эсминца с берега и отмечать время, количество залпов и результативность.
Но, после первых залпов попаданий в мишень комендоры эсминца не добились. После паузы сделали еще два залпа и снова промазали. А слегка задели мишень только следующим залпом. Стреляли учебными болванками, так что с эсминца не слишком хорошо было видно, как ложатся снаряды, ведь разрывов не имелось. Более или менее пристрелялись только к девятому залпу с начала стрельб. Наконец, белую парусиновую мишень размером три на три метра разнесли в клочья. И на какое-то время обстрел берега главным калибром прекратился.
Главный артиллерист распорядился дать остыть орудиям, а потом почистить их стволы перед следующим этапом учебной стрельбы. Пока орудия главного калибра остывали, в дело вступили зенитки. Воздушного змея боцман Мочилов и его матросы изготовили знатного, в виде большой белой птицы. В потоках ветра змей поднялся на длинной бечевке довольно высоко и не стоял на месте, а попеременно то опускался, то поднимался под порывами ветра, который снова начал усиливаться. Обе зенитные трехдюймовки системы Лендера и четыре крупнокалиберных зенитных пулемета ДШК подняли оглушительный шум, выпустив в воздух кучу настоящих трассирующих пуль и учебных пушечных снарядов, но поразить змея никак не могли. Сбили его только через полчаса стрельбы из пулеметов. Если бы это был настоящий самолет, например, массовый немецкий пикировщик Ю-87, он бы давно разбомбил эсминец.
Лебедев смотрел на стрельбы и ужасался подготовке судовых артиллеристов. Скорее всего, виноватой была редкость занятий по практической стрельбе. Ведь каждый снаряд стоил денег. И их в мирное время экономили. Зато в Финскую войну не жалели снаряды. Да только неумелые артиллеристы, необученные в мирное время, не умели нормально попадать в цели, зря расходуя боеприпасы в боевых условиях. И поделать с этим мало что было возможно. Проблема являлась «системной», как на памяти Александра Евгеньевича говорили в двадцать первом веке.
За короткое время комендоров не переучить. Но учить все равно надо. И хорошо, что артиллеристы эсминца хоть теперь постреляют в мишень из главного калибра и потренируются сводить стволы зенитного оружия на одной точке. А, в идеале, надо бы такие учения проводить перед войной ежедневно на всем флоте, чтобы довести действия орудийных расчетов до автоматизма. А то и снаряды подают совсем не в том темпе, который предписан инструкциями. И наводят на цель слишком медленно и не точно, хотя главный артиллерист с помощью системы управления огнем, вроде бы, дает верные указания. Но разброс снарядов получается слишком большим. И не то, чтобы ленятся матросы орудийных расчетов, а просто не умеют грамотно действовать. Не отработана у них четкость и слаженность.
Пока все шло по плану. На горизонте уже маячили финские пограничные катера, привлеченные стрельбой советского эсминца. А со своими пограничниками удалось договориться, чтобы не мешали и не совались близко к эсминцу, чтобы шальной снаряд случайно в них не попал. Теперь следовало провести пристрелку личного оружия экипажа. На корме установили мишень в рост человека и заставляли матросов поочередно по одному подходить к огневому рубежу «пятьдесят метров» и стрелять из винтовки «трехлинейки» из положения «стоя» с середины эсминца вдоль борта по пять раз. Выяснилось, что и из такого оружия матросы за время службы толком стрелять не научились. Процент промахов оказался слишком большим.
За стрельбами незаметно время шло к вечеру. После ужина предстояло подготовить экипаж моторной лодки. Лебедев решил, что с ним пойдут трое. Причем, выбрать людей для предстоящего дела должен был не он сам, а капитан корабля.
Глава 11
Вечерело. Александр стоял на шкафуте возле лееров правого борта и смотрел вдаль, в сторону финской акватории. Его интересовала погода. Метеосводка обещала к утру усиление ветра и дождь. Но пока дождя не было. Балтийская погода переменчива и любит преподносить людям сюрпризы. Начало июня — это время белых ночей на широте Ленинграда и севернее, но, поскольку небо к вечеру снова затянуло серыми облаками, слишком светло этой ночью не будет. Хотя, не должно стать и слишком темно, чтобы удалось вовремя увидеть в воде опасные камни. Лебедев считал, что для предстоящей операции по извлечению "шпионских" закладок время выбрано вполне удачное. И погода, вроде бы, благоприятствовала. Над заливом нависали низкие облака, но волн почти не имелось. Ветер тоже пока был несильный, лишь легкий бриз.
Лейтенант поднялся на мостик и, переговорив с командиром корабля, попросил его выделить моторную лодку и трех надежных людей для выполнения важного разведывательного задания. Обязательно нужно было, чтобы людей, идущих с Александром, назначил кто-то другой, чтобы потом невозможно было обвинить в сговоре. Предупрежденный шифрограммой из штаба, Малевский кивнул и, отправив вестового, вызвал на мостик трех моряков, находящихся на хорошем счету у начальства и свободных от вахты. Одним из них оказался новый комсорг Павел Березин. Вторым был моторист, старший матрос Дмитрий Степанов. А третьим отправлялся с Александром мичман Вадим Полежаев. Последний заведовал корабельной оружейкой и умел хорошо обращаться с оружием. Это он учил днем краснофлотцев стрелять из винтовок.
Ведь, дело могло закончиться и стрельбой, если они, например, все же, напорются на финских пограничников. Потому капитан, на всякий случай, решил организовать Лебедеву вооруженный эскорт. Чтобы, в случае чего, никто не смог бы упрекнуть Малевского в безответственности. В оружейной эсминца нашелся ручной пулемет ДП с запасным диском, который взял сам Полежаев. Березину и Степанову выдали по винтовке, а Лебедеву дали старый револьвер «Наган», образца 1895-го года. Хотя Александр и не считал, что действительно дойдет до стрельбы, но оружие зарядил и привесил в кобуре на ремень. Он провел со своей группой небольшой инструктаж, после чего моторную лодку проверили и заправили, а потом спустили шлюпбалками на воду с левого борта.
Эсминец находился возле самой границы и прикрывал лодку своим корпусом от любопытных взглядов финских пограничников с катера, болтающегося в водах соседней страны примерно в двадцати кабельтовых от эсминца, как раз за довольно узкой в этом месте нейтральной зоной. Все это хорошо было прорисовано на картах, но в реальности морскую границу обозначали лишь редкие красные буйки. Впрочем, штормами их часто срывало и уносило, и пограничникам обеих стран приходилось время от времени выставлять новые, чтобы, в первую очередь, самим ориентироваться, где проходит граница.
С командиром эсминца условились, что когда моторка отойдет на достаточное расстояние, эсминец продолжит учебные стрельбы в темное время суток. К продолжению артиллерийских учений на корабле все снова было подготовлено. А на берегу матросы уже соорудили новую мишень из белой парусины, которая хорошо виднелась в бинокли даже в сумерках белой ночи. Сделали и нового воздушного змея, чтобы потренироваться стрелять по самолетам в темное время. Хотя, впрочем, настоящей темноты белая ночь не обещала.
Когда время приблизилось к одиннадцати вечера, Лебедев дал команду, и лодка отвалила от эсминца. Сначала они должны были уйти в противоположную сторону от границы, вглубь своей акватории, а потом, когда эсминец начнет стрелять в темноте и отвлекать внимание пограничников, моторная лодка должна обогнуть его по широкой дуге и идти через границу в сторону архипелага Котки.
Минут через пятнадцать, когда моторка отошла достаточно далеко, «Яков Свердлов» запустил машины и начал маневрирование. А потом, выполнив циркуляцию, подсвечивая учебную цель прожектором, стал на ходу палить из орудий в наступающей сероватой ночи. Звуки залпов небольшого главного калибра эсминца напоминали отдаленные раскаты грома, а вспышки от выстрелов походили на красные молнии далекой грозы. Почти плоскодонную лодку бросало даже на небольших волнах, но все же, пока эсминец маневрировал и стрелял, а финские пограничники наблюдали, как бы он не залез на их территорию, границу моторка прошла без проблем.
Лейтенант вел суденышко по карте и компасу, сидя на носу лодки и внимательно вглядываясь по курсу, чтобы не наскочить на камни. Иногда он подносил к глазам бинокль, но больше полагался на собственное зрение. Он должен был замечать камни заранее, чтобы успеть дать правильные команды мотористу Степанову, сидящему на корме и выполнявшему функцию рулевого, поворачивая румпель. Именно камни, торчащие местами из воды, представляли сейчас наибольшую угрозу для лодки. А еще больше нервировали те из них, которые скрывались под водой, но находились слишком близко к водной поверхности. Впрочем, многое из препятствий на карте было обозначено.
Мели Александра не так волновали. Очень маленькая осадка моторки позволяла ей скользить над песчаными банками почти без риска задеть дно. Воды архипелага между Коткой и Гогландом всегда считались опасными для судоходства и представляли собой зону кораблекрушений. Тут часто на скалы выбрасывало корабли. Кто-то из капитанов сажал корабль на мель по недосмотру, а кого-то насаживало на камни штормом. И сейчас предстояло найти две подобные жертвы обстоятельств.
И все бы ничего, вот только мотор лодки работал неуверенно, то и дело чихая и кашляя. Но, тем не менее, моторка пока шла довольно быстро в сторону острова Хаапасаари. На самом этом острове размещалась как раз застава финских пограничников, но туда лодка и не направлялась. Цель была южнее и западнее, пара выброшенных на необитаемые скалы и разбитых волнами судов. Именно внутри них и были сделаны дядей, а по легенде, иностранными агентами флотской разведки, закладки «ценных разведывательных сведений». Осторожно огибая торчащие из воды камни, моторная лодка подбиралась к разбитым кораблям, ставшим давно уже жертвами кораблекрушения.
Первое разбитое судно лейтенант разглядел без бинокля. Его единственные труба и мачта далеко просматривались даже в этих сумерках. Вблизи корпус казался еще крепким, краска на бортах еще держалась и не давала морской воде разъедать металл обшивки. Только в некоторых местах наблюдались серьезные очаги и потеки ржавчины. Пока было даже вполне возможно прочитать название «Santa Emilia». Вот только широкая и длинная пробоина под ватерлинией откровенно говорила о том, что судно больше не удержится на воде. И, если бы не мель и торчащие из воды камни, на которых прочно сидел киль, разбитый корабль давно бы потонул. А так, будучи уже давно мертвым, покинутым командой и заброшенным, этот железный хлам издали все еще казался настоящим транспортным судном, стоящим даже без перекоса на ровном киле.
Когда лодка ткнулась форштевнем в песок возле камней, на которых застряла несчастливая «Святая Эмилия», Лебедев дал указание своей лодочной команде:
— Березин и Степанов со мной. Полежаев, остаешься в лодке. Если что, прикроешь нас огнем пулемета.
— Есть, — ответил мичман и, подняв ручной пулемет из лодки, начал расставлять его сошки на маленьком баке моторки.
Степанов и Березин подхватили свои винтовки и, выпрыгнув из утлой посудины, пошли следом за командиром. Им предстояло забраться на брошенное судно, наверху которого, в ходовой рубке, находился тот самый пакет. Они беспрепятственно проникли внутрь останков корабля через большую пробоину. Когда-то это был каботажный теплоход-сухогруз, чуть больше шестидесяти метров в длину. Единственная его мачта, оснащенная балками судовых подъемных устройств, находилась посередине грузовой палубы между двумя трюмами. А единственная надстройка с трубой была максимально сдвинута к корме. Ходовая рубка, находящаяся перед трубой, сейчас являлась первой целью экспедиции. Со стороны камней они вошли через пробоину прямо в машинное отделение.
Раньше Александру казалось, что охота за металлом и корабельное мародерство — это явления конца двадцатого и начала двадцать первого века. Но, оказалось, что и в 1941-м году с разбитых кораблей тоже снимали все, что только можно. В машинном отделении сухогруза осталась лишь станина дизеля. Все остальное, включая валы гребных винтов, было демонтировано и вывезено. А по проржавевшему дну плескалась вода.
Но, самым неприятным оказалось открытие, что и трап, ведущий наверх, тоже срезан и увезен. Хорошо еще, что в корму корабля были вделаны снаружи обшивки металлические скобы штормтрапа. Сделан такой штормтрап был специально, потому что в прибрежных водах, где ходил каботажник, очень часто попадались рыболовные сети, которые наматывались на гребной винт. И команде приходилось нырять в воду, чтобы пытаться снять накрутившуюся сеть с винта своими силами. Сейчас Лебедеву повезло, что корма не висела высоко, а сидела в воде почти до половины ватерлинии. Но, чтобы зацепиться за нижнюю из скоб, нужно было все равно войти в воду почти по пояс. А было совсем не жарко, градусов шесть или семь тепла, да и ветерок дул свежий.
Лебедев мог бы попросить забраться наверх, например, Степанова. Но ему не хотелось, чтобы парень промок и потом заболел. Поэтому он стал раздеваться сам. В конце концов, он же живет уже вторую жизнь, а его подчиненные еще и первую не прожили.
— Я сейчас сам полезу наверх, а вы оставайтесь на карауле, — сказал он краснофлотцам и решительно вошел в воды Финского залива.
«Моржом», спокойно окунающимся в ледяную прорубь в мороз на крещение, он никогда не был. Едва он полностью разделся и ступил в воду, ноги обожгло холодом, а икроножные мышцы могло начать сводить судорогой, если в такой водичке постоять несколько минут, но Лебедев не стал медлить, а сразу, поднимая брызги вокруг себя, резко кинулся к штормтрапу мертвого судна, зацепился за нижнюю скобу, подтянулся и, на одних руках, перехватывая ржавые перекладины, ловко полез наверх, пока ноги его не обрели опору на проржавевших скобах. Молодое тело позволяло ему подобную эквилибристику. «Может быть, так даже и к лучшему, что я голый полез, уж точно никто не скажет, что пакет сам подложил», — подумал Александр, ступив на палубу ржавого сухогруза. Только вот, идти голыми ногами по проржавленному металлу палубы — то еще удовольствие. Он старался ступать очень осторожно, но, все-таки, слегка порезал стопу правой ноги в паре мест, пока поднялся в рубку.
Пакет находился там, где и условились с дядей Игорем. Он лежал за стойкой штурвала и сразу не бросался в глаза. Самого штурвала давно на корабле не имелось. Его тоже забрали мародеры. Впрочем, они забрали из рубки компас и даже, зачем-то, выдрали машинный телеграф. Раздербанили почти все, только стекла рубки пока не вытащили. Но, может быть, они еще за ними вернутся? А еще и листы обшивки с бортов можно срезать и продать на металл. Впрочем, какое ему дело до чужого мертвого корабля? Главное, что пакет был на месте. Значит, половина дела сделана. Другой подобный «подарок» ждал на втором разбившемся судне, в паре миль от первого. Александр поднял пакет, который оказался объемистым и тяжелым. Это был набитый под завязку кожаный портфель, завернутый в кусок прорезиненного брезента и замотанный сверху бечевкой.
И как только дядя в одиночку умудрился сюда его затащить? Ну, допустим, Игорь был в гидрокостюме, а пакет положил в большую сумку, которую перекинул через плечо. Но, даже если и так, то все равно, скорее всего, кто-то ему помогал. Потому что, кто-то обязательно должен был следить за катером. Ведь волнение моря прошлой ночью было весьма приличное. Так просто ткнуться в песочек носом не получилось бы. Нужно было поддерживать ход носом к волне и постоянно лавировать в этих опасных местах.
— Эй, внизу! — крикнул Лебедев своему маленькому экипажу с борта разбитого сухогруза.
Березин и Степанов подняли головы и уставились на него раздетого снизу вверх.
— Кто из вас может пакет поймать? Он довольно тяжелый. Мне с ним трудно будет по штормтрапу спускаться, — сказал он краснофлотцам.
— Давай, кидай, товарищ лейтенант. Я в баскетбол играл. Первый разряд имею. Пакет поймаю, — пробасил высокий Дима Степанов.
— Тогда лови! — кинул пакет вниз Лебедев.
И Дима, действительно, поймал без особых усилий, как будто бы всю жизнь только и ловил портфели с документами.
Комсомольское собрание заняло не больше часа. И Лебедев порадовался тому, что время он зря не потерял, а заронил в умы команды мысль о надвигающейся войне. Ведь, некоторые из экипажа уже знали о его назначении в разведку. А раз разведчик говорит, что недели через три ожидается война, значит, она действительно ожидается. Только вот, не думали комсомольцы эсминца, что даже и трех недель мирного времени у них уже не остается.
К полудню, когда «Яков Свердлов» уже подходил к Гогланду, Лебедев передал капитану пакет с инструкциями из штаба флота. Малевский о наличии секретных инструкций, которые ему передадут в районе Гогланда, был заранее предупрежден шифрограммой из штаба флота. И потому, не удивился, а внимательно их прочитал. И сразу же приступил к исполнению. Он сделал запись в судовом журнале, подозвал ближайшего матроса и дал ему указания. Парень побежал выполнять. Первым на мостик был вызван старший боцман, который появился перед командиром корабля буквально через пару минут. Главстаршина Игорь Викторович Мочилов был выше капитана почти на голову и шире в плечах.
Мочилов мнил себя большим корабельным начальником. Все матросы на эсминце подчинялись старшему боцману. И вахтенные боцманы тоже ему подчинялись. Он знал в лицо и помнил по именам всех матросов корабля. А также знал то, кого можно поставить на какую работу и у кого какие наклонности. Он делил для себя матросский коллектив на толковых и бестолочей. А также на сильных и хлюпиков. Сильным Мочилов поручал такелажные работы, подъем грузов, их выгрузку и погрузку, уборку и постановку якорей. А хлюпиков заставлял убирать и надраивать палубы, красить и полировать корабельный металл. Старший боцман регулярно проводил учения по борьбе за живучесть эсминца, по тушению пожаров и подведению пластырей на пробоины. И, разумеется, он лично нес вахту. Причем, тяжелую, ночную, вместе со старпомом. Тем не менее, каждое утро Игорь Викторович лично осматривал состояние корабля, якорное и такелажное оборудование, и приходил контролировать своих подчиненных вахтенных боцманов.
Мочилов начинал обычным матросом срочной службы, потом остался сверхсрочником, был послан на курсы флотских старшин и, вот, к тридцати годам дослужился до старшего боцмана, начальника палубной команды. Его все матросы эсминца ценили и уважали. А попробуй не уважь и не зацени, так и в морду дать может. Прецеденты бывали время от времени. Водился за ним такой грешок. Тренировал иногда боцман свои кулаки на особо нерадивых подчиненных.
— Значит, так, Мочилов, учения начинаем проводить. Объявляй аврал. Мне твоя палубная команда сейчас понадобится. Мишень нужно быстренько сделать из парусины для стрельбы по берегу. И змея воздушного, — сказал капитан боцману.
— Не понял, товарищ капитан, а зачем воздушный змей? — переспросил Мочилов.
Капитан посмотрел на него снисходительно, потом отошел к стойке компаса, и сказал оттуда:
— Затем, что ни самолета, который сможет буксировать на тросе мишень для стрельбы, ни аэростата в качестве мишени у нас нет. Значит, зенитчики будут по змею стрелять для отработки стрельбы по самолетам. Надеюсь, твоя команда сможет сделать им такого змея?
Мочилов перестал сомневаться. Он решительно произнес:
— Есть! Раз надо сделать змея, значит сделаем!
Боцман спустился с мостика на полубак и подал своей братии команду: «Свистать всех наверх!» Для пущей важности и лучшей слышимости он еще и громко засвистел в свой свисток. И начался праздник свистопляски. Матросы выскакивали отовсюду и собирались на палубе. При этом, они поначалу галдели, смеялись и перешучивались, словно дети. С дисциплиной экипажа оказалось все не настолько хорошо, как казалось на первый взгляд. Мочилов, чуть ли не ежеминутно, вынужден был орать на матросов и громко давать им указания, как, из чего и что именно следует делать. Быстро подняли из трюма куски парусины и деревянные рейки, заготовленные для сооружения пластырей и, вооружившись инструментами, приступили к изготовлению мишеней. Но не стали их доделывать полностью, чтобы потом влезли в шлюпку.
Убедившись, что начальник боцманов организовал работу, Малевский посмотрел на свои командирские часы. Близилось время обеда. Он собирался дать людям поесть, прежде, чем объявит начало учений. А пока вызвал на мостик старшего артиллериста. Командир БЧ-2 Степан Семенович Михайлов, хоть и был свободен от вахты, но явился быстро.
Капитан сказал ему:
— Ты вот, что, Семеныч, готовь своих орлов к стрельбам. Приказ из штаба флота получен на проведение учений. Начальство с берега наблюдать будет. Не подведи нас.
Полноватый капитан третьего ранга потеребил усы и спросил:
— А куда стрелять надо и из чего?
— Из всего. Все вооружение эсминца, кроме минно-торпедного, приказали проверить сегодня в деле. Пристрелять главный калибр и зенитки. А особое внимание нужно отражению воздушных атак уделить. Вот такой приказ, — объяснил капитан.
— А мишени какие будут? — спросил артиллерист.
— А мишени не дали. Сами сделаем, вспомним старые времена. Вон Мочилов и матросы мастерят их уже из тряпок и палок. Нам выделили сектор для обстрела на берегу. Там поставим парусиновый щит. А зенитчикам придется стрелять по воздушному змею. Им, по условиям учений, нужно учиться сводить стволы на воздушной цели при маневрировании. Так что корабль будет маневрировать. И стрелять твоим людям придется как с ближнего, так и с дальнего расстояния. Еще и ночью будем стрелять. Ты сможешь такое организовать?
— Так точно, — подтвердил Михайлов не слишком уверенно.
Потом почесал в затылке и протянул:
— М-да, давненько подобных стрельб у нас не проводилось. К войне готовятся в штабе флота, не иначе.
Но капитан проигнорировал предположение главного корабельного артиллериста.
— Ты своим людям указания дай на подготовку, да обедать иди. После обеда и начнем, — сказал Малевский и отошел от Степана Семеновича на другую часть мостика, давая понять, что разговор окончен.
Перед обедом эсминец остановился на рейде, на траверзе северной оконечности острова Гогланд. Погода, к счастью, наладилась. Ветер стих, и волн почти не было. Хотя день оставался пасмурным и не жарким. Температура к полудню поднялась лишь до двенадцати градусов. На борту продолжалась суета подготовки к учениям.
Во время обеда Лебедеву принесли шифрограмму. Ключ к шифру был вместе с другими бумагами в том пакете, подготовленном дядей, который ему передал капитан. Поскольку все принимали пищу, Александру пришлось выйти из кают-компании в гальюн, где он в уединении, используя список с ключом от шифра, смог быстро расшифровать сообщение. От сердца у него отлегло. В сообщении говорилось всего несколько слов: «морской лис вошел в нору». Таким образом, дядя сообщал, что закладки успешно заложены в условленных местах.
Теперь дело оставалось за малым. Нужно было дождаться темноты, пройти на моторной лодке около десяти миль на север к финским островкам, взять закладки и вернуться на эсминец. Только вот сделать это предстояло под самым носом у финских и советских пограничников. Впрочем, для того и были задуманы корабельные учения со стрельбой, чтобы отвлечь внимание пограничной службы обеих стран. Радиолокаторов пока в этих местах не имелось, и маленькая моторка могла спокойно проскользнуть в ночи через условную линию морской границы незамеченной.
В качестве основных средств спасения на эсминце имелись командирский катер, довольно большой моторный баркас на десять весел, маленький ял с шестью веслами и моторная лодка средних размеров. Еще были спасательные плотики и круги, но на них особой надежды на спасение бывалые моряки не возлагали. Они хорошо знали, что долго в холодной воде Балтийского моря не продержаться. Даже если не утонешь, то вскоре замерзнешь и все равно умрешь. После обеда спустили на воду с помощью шлюп-балок моторный баркас. Туда погрузили сделанные заготовки мишеней, и боцман с матросами отправились к берегу. Матросы доделывали мишень и воздушного змея уже на берегу. Пока на берегу доделывали мишени, артиллеристы готовили орудия к стрельбам. А сами стрельбы должны были начаться ровно в 16:00.
Лебедев стоял на носу эсминца и рассматривал в бинокль панораму острова. Вытянутый на одиннадцать километров с юга на север, он хорошо просматривался вместе со всеми своими четырьмя холмами, заросшими хвойным лесом. На оконечностях возвышались башенки маяков, Северного и Южного. Возле небольшой бухты в северной части примостилась финская деревня Сууркюля, разрушенная и брошенная финнами. А в южной части острова имелась еще одна финская деревушка, впрочем, тоже покинутая. Гогланд вошел в состав СССР в 1940-м году, по итогам войны с Финляндией. В самом конце ноября 1939 года к острову подошли советские корабли и долго били по нему из корабельных орудий, зря отстреляв множество снарядов по пустым деревням, заранее покинутым местным финским населением, и даже вызвав самолеты, чтобы эти пустые деревни еще и побомбить, перед высадкой десанта, сбросив на них больше тысячи бомб. Итогом операции стал захват десантниками развалин, трех десятков старых винтовок и пары неисправных катеров, которые финны бросили на Гогланде при эвакуации.
После победы в Финской компании, на Гогланде начали создавать сектор береговой обороны Кронштадтской военно-морской базы. Комендантом этого сектора был назначен полковник Иван Анисимович Большаков. К лету 41-го года на острове уже установили три артиллерийские батареи. Некоторые пушки даже взяли с крейсера «Аврора». Александр Евгеньевич помнил, что осенью число батарей увеличат до шести, но это не поможет удержать остров. Его полностью сдадут врагу в декабре. А потом начнут пытаться отвоевать Гогланд обратно с большими потерями. Грустная история, как и все другие истории, связанные с этой войной, в которой, особенно на первом ее этапе, беспримерный героизм советских людей перемешался с чудовищными ошибками в управлении и планировании операций.
Сейчас, в июне, Гогланд использовался как опорный пункт для стоянки кораблей в светлое время суток и для заправки пограничных катеров топливом. А также, как небольшая база аварийно-спасательного отряда Балтийского флота с несколькими буксирами и отрядом водолазов экспедиции подводных работ особого назначения. Кроме того, на острове находилась небольшая погранзастава. Продолжалось и строительство береговых батарей. А возле Северного маяка располагалось стрельбище. Вот по этому стрельбищу и предполагалось провести учебную стрельбу с эсминца.
Фарватер, проходящий перед северной оконечностью острова, считался опасным. Он изобиловал банками мелей и подводными рифами, состоящими из фрагментов гранитных скал, обкатанных волнами. Но в способностях капитана Малевского ходить по непростому фарватеру Лебедев не сомневался. Он больше сомневался в себе.
От северной оконечности Гогланда до финского города Котка было ровно сорок километров. И Лебедеву предстояло преодолеть в ночи на моторной лодке почти половину этого расстояния туда, и столько же обратно, обходя по пути скалы, торчащие из воды, и мели. Не зря эти места считались наиболее опасными для судоходства на Балтике. Но, если его дядя Игорь смог пройти там в шторм, то и он пройдет по спокойной воде, тем более.
Наконец, запустили машины, выбрали якорь и корабль начал движение. Ровно в 16:00 взвыли сирены, зазвенели звонки и эсминец начал стрелять главным калибром по мишени, установленной на берегу на расстоянии десяти кабельтовых. Развернувшись к берегу правым бортом, сделали три залпа на малом ходу и ждали сигнала световым телеграфом от старшего боцмана, оставшегося на берегу вместе с матросами для проверки попаданий. К морякам присоединились и сухопутные. Сам комендант острова полковник Иван Анисимович Большаков, получив распоряжение из штаба флота зашифрованной радиограммой, должен был вместе со своим заместителем по артиллерии курировать стрельбы эсминца с берега и отмечать время, количество залпов и результативность.
Но, после первых залпов попаданий в мишень комендоры эсминца не добились. После паузы сделали еще два залпа и снова промазали. А слегка задели мишень только следующим залпом. Стреляли учебными болванками, так что с эсминца не слишком хорошо было видно, как ложатся снаряды, ведь разрывов не имелось. Более или менее пристрелялись только к девятому залпу с начала стрельб. Наконец, белую парусиновую мишень размером три на три метра разнесли в клочья. И на какое-то время обстрел берега главным калибром прекратился.
Главный артиллерист распорядился дать остыть орудиям, а потом почистить их стволы перед следующим этапом учебной стрельбы. Пока орудия главного калибра остывали, в дело вступили зенитки. Воздушного змея боцман Мочилов и его матросы изготовили знатного, в виде большой белой птицы. В потоках ветра змей поднялся на длинной бечевке довольно высоко и не стоял на месте, а попеременно то опускался, то поднимался под порывами ветра, который снова начал усиливаться. Обе зенитные трехдюймовки системы Лендера и четыре крупнокалиберных зенитных пулемета ДШК подняли оглушительный шум, выпустив в воздух кучу настоящих трассирующих пуль и учебных пушечных снарядов, но поразить змея никак не могли. Сбили его только через полчаса стрельбы из пулеметов. Если бы это был настоящий самолет, например, массовый немецкий пикировщик Ю-87, он бы давно разбомбил эсминец.
Лебедев смотрел на стрельбы и ужасался подготовке судовых артиллеристов. Скорее всего, виноватой была редкость занятий по практической стрельбе. Ведь каждый снаряд стоил денег. И их в мирное время экономили. Зато в Финскую войну не жалели снаряды. Да только неумелые артиллеристы, необученные в мирное время, не умели нормально попадать в цели, зря расходуя боеприпасы в боевых условиях. И поделать с этим мало что было возможно. Проблема являлась «системной», как на памяти Александра Евгеньевича говорили в двадцать первом веке.
За короткое время комендоров не переучить. Но учить все равно надо. И хорошо, что артиллеристы эсминца хоть теперь постреляют в мишень из главного калибра и потренируются сводить стволы зенитного оружия на одной точке. А, в идеале, надо бы такие учения проводить перед войной ежедневно на всем флоте, чтобы довести действия орудийных расчетов до автоматизма. А то и снаряды подают совсем не в том темпе, который предписан инструкциями. И наводят на цель слишком медленно и не точно, хотя главный артиллерист с помощью системы управления огнем, вроде бы, дает верные указания. Но разброс снарядов получается слишком большим. И не то, чтобы ленятся матросы орудийных расчетов, а просто не умеют грамотно действовать. Не отработана у них четкость и слаженность.
Пока все шло по плану. На горизонте уже маячили финские пограничные катера, привлеченные стрельбой советского эсминца. А со своими пограничниками удалось договориться, чтобы не мешали и не совались близко к эсминцу, чтобы шальной снаряд случайно в них не попал. Теперь следовало провести пристрелку личного оружия экипажа. На корме установили мишень в рост человека и заставляли матросов поочередно по одному подходить к огневому рубежу «пятьдесят метров» и стрелять из винтовки «трехлинейки» из положения «стоя» с середины эсминца вдоль борта по пять раз. Выяснилось, что и из такого оружия матросы за время службы толком стрелять не научились. Процент промахов оказался слишком большим.
За стрельбами незаметно время шло к вечеру. После ужина предстояло подготовить экипаж моторной лодки. Лебедев решил, что с ним пойдут трое. Причем, выбрать людей для предстоящего дела должен был не он сам, а капитан корабля.
Глава 11
Вечерело. Александр стоял на шкафуте возле лееров правого борта и смотрел вдаль, в сторону финской акватории. Его интересовала погода. Метеосводка обещала к утру усиление ветра и дождь. Но пока дождя не было. Балтийская погода переменчива и любит преподносить людям сюрпризы. Начало июня — это время белых ночей на широте Ленинграда и севернее, но, поскольку небо к вечеру снова затянуло серыми облаками, слишком светло этой ночью не будет. Хотя, не должно стать и слишком темно, чтобы удалось вовремя увидеть в воде опасные камни. Лебедев считал, что для предстоящей операции по извлечению "шпионских" закладок время выбрано вполне удачное. И погода, вроде бы, благоприятствовала. Над заливом нависали низкие облака, но волн почти не имелось. Ветер тоже пока был несильный, лишь легкий бриз.
Лейтенант поднялся на мостик и, переговорив с командиром корабля, попросил его выделить моторную лодку и трех надежных людей для выполнения важного разведывательного задания. Обязательно нужно было, чтобы людей, идущих с Александром, назначил кто-то другой, чтобы потом невозможно было обвинить в сговоре. Предупрежденный шифрограммой из штаба, Малевский кивнул и, отправив вестового, вызвал на мостик трех моряков, находящихся на хорошем счету у начальства и свободных от вахты. Одним из них оказался новый комсорг Павел Березин. Вторым был моторист, старший матрос Дмитрий Степанов. А третьим отправлялся с Александром мичман Вадим Полежаев. Последний заведовал корабельной оружейкой и умел хорошо обращаться с оружием. Это он учил днем краснофлотцев стрелять из винтовок.
Ведь, дело могло закончиться и стрельбой, если они, например, все же, напорются на финских пограничников. Потому капитан, на всякий случай, решил организовать Лебедеву вооруженный эскорт. Чтобы, в случае чего, никто не смог бы упрекнуть Малевского в безответственности. В оружейной эсминца нашелся ручной пулемет ДП с запасным диском, который взял сам Полежаев. Березину и Степанову выдали по винтовке, а Лебедеву дали старый револьвер «Наган», образца 1895-го года. Хотя Александр и не считал, что действительно дойдет до стрельбы, но оружие зарядил и привесил в кобуре на ремень. Он провел со своей группой небольшой инструктаж, после чего моторную лодку проверили и заправили, а потом спустили шлюпбалками на воду с левого борта.
Эсминец находился возле самой границы и прикрывал лодку своим корпусом от любопытных взглядов финских пограничников с катера, болтающегося в водах соседней страны примерно в двадцати кабельтовых от эсминца, как раз за довольно узкой в этом месте нейтральной зоной. Все это хорошо было прорисовано на картах, но в реальности морскую границу обозначали лишь редкие красные буйки. Впрочем, штормами их часто срывало и уносило, и пограничникам обеих стран приходилось время от времени выставлять новые, чтобы, в первую очередь, самим ориентироваться, где проходит граница.
С командиром эсминца условились, что когда моторка отойдет на достаточное расстояние, эсминец продолжит учебные стрельбы в темное время суток. К продолжению артиллерийских учений на корабле все снова было подготовлено. А на берегу матросы уже соорудили новую мишень из белой парусины, которая хорошо виднелась в бинокли даже в сумерках белой ночи. Сделали и нового воздушного змея, чтобы потренироваться стрелять по самолетам в темное время. Хотя, впрочем, настоящей темноты белая ночь не обещала.
Когда время приблизилось к одиннадцати вечера, Лебедев дал команду, и лодка отвалила от эсминца. Сначала они должны были уйти в противоположную сторону от границы, вглубь своей акватории, а потом, когда эсминец начнет стрелять в темноте и отвлекать внимание пограничников, моторная лодка должна обогнуть его по широкой дуге и идти через границу в сторону архипелага Котки.
Минут через пятнадцать, когда моторка отошла достаточно далеко, «Яков Свердлов» запустил машины и начал маневрирование. А потом, выполнив циркуляцию, подсвечивая учебную цель прожектором, стал на ходу палить из орудий в наступающей сероватой ночи. Звуки залпов небольшого главного калибра эсминца напоминали отдаленные раскаты грома, а вспышки от выстрелов походили на красные молнии далекой грозы. Почти плоскодонную лодку бросало даже на небольших волнах, но все же, пока эсминец маневрировал и стрелял, а финские пограничники наблюдали, как бы он не залез на их территорию, границу моторка прошла без проблем.
Лейтенант вел суденышко по карте и компасу, сидя на носу лодки и внимательно вглядываясь по курсу, чтобы не наскочить на камни. Иногда он подносил к глазам бинокль, но больше полагался на собственное зрение. Он должен был замечать камни заранее, чтобы успеть дать правильные команды мотористу Степанову, сидящему на корме и выполнявшему функцию рулевого, поворачивая румпель. Именно камни, торчащие местами из воды, представляли сейчас наибольшую угрозу для лодки. А еще больше нервировали те из них, которые скрывались под водой, но находились слишком близко к водной поверхности. Впрочем, многое из препятствий на карте было обозначено.
Мели Александра не так волновали. Очень маленькая осадка моторки позволяла ей скользить над песчаными банками почти без риска задеть дно. Воды архипелага между Коткой и Гогландом всегда считались опасными для судоходства и представляли собой зону кораблекрушений. Тут часто на скалы выбрасывало корабли. Кто-то из капитанов сажал корабль на мель по недосмотру, а кого-то насаживало на камни штормом. И сейчас предстояло найти две подобные жертвы обстоятельств.
И все бы ничего, вот только мотор лодки работал неуверенно, то и дело чихая и кашляя. Но, тем не менее, моторка пока шла довольно быстро в сторону острова Хаапасаари. На самом этом острове размещалась как раз застава финских пограничников, но туда лодка и не направлялась. Цель была южнее и западнее, пара выброшенных на необитаемые скалы и разбитых волнами судов. Именно внутри них и были сделаны дядей, а по легенде, иностранными агентами флотской разведки, закладки «ценных разведывательных сведений». Осторожно огибая торчащие из воды камни, моторная лодка подбиралась к разбитым кораблям, ставшим давно уже жертвами кораблекрушения.
Первое разбитое судно лейтенант разглядел без бинокля. Его единственные труба и мачта далеко просматривались даже в этих сумерках. Вблизи корпус казался еще крепким, краска на бортах еще держалась и не давала морской воде разъедать металл обшивки. Только в некоторых местах наблюдались серьезные очаги и потеки ржавчины. Пока было даже вполне возможно прочитать название «Santa Emilia». Вот только широкая и длинная пробоина под ватерлинией откровенно говорила о том, что судно больше не удержится на воде. И, если бы не мель и торчащие из воды камни, на которых прочно сидел киль, разбитый корабль давно бы потонул. А так, будучи уже давно мертвым, покинутым командой и заброшенным, этот железный хлам издали все еще казался настоящим транспортным судном, стоящим даже без перекоса на ровном киле.
Когда лодка ткнулась форштевнем в песок возле камней, на которых застряла несчастливая «Святая Эмилия», Лебедев дал указание своей лодочной команде:
— Березин и Степанов со мной. Полежаев, остаешься в лодке. Если что, прикроешь нас огнем пулемета.
— Есть, — ответил мичман и, подняв ручной пулемет из лодки, начал расставлять его сошки на маленьком баке моторки.
Степанов и Березин подхватили свои винтовки и, выпрыгнув из утлой посудины, пошли следом за командиром. Им предстояло забраться на брошенное судно, наверху которого, в ходовой рубке, находился тот самый пакет. Они беспрепятственно проникли внутрь останков корабля через большую пробоину. Когда-то это был каботажный теплоход-сухогруз, чуть больше шестидесяти метров в длину. Единственная его мачта, оснащенная балками судовых подъемных устройств, находилась посередине грузовой палубы между двумя трюмами. А единственная надстройка с трубой была максимально сдвинута к корме. Ходовая рубка, находящаяся перед трубой, сейчас являлась первой целью экспедиции. Со стороны камней они вошли через пробоину прямо в машинное отделение.
Раньше Александру казалось, что охота за металлом и корабельное мародерство — это явления конца двадцатого и начала двадцать первого века. Но, оказалось, что и в 1941-м году с разбитых кораблей тоже снимали все, что только можно. В машинном отделении сухогруза осталась лишь станина дизеля. Все остальное, включая валы гребных винтов, было демонтировано и вывезено. А по проржавевшему дну плескалась вода.
Но, самым неприятным оказалось открытие, что и трап, ведущий наверх, тоже срезан и увезен. Хорошо еще, что в корму корабля были вделаны снаружи обшивки металлические скобы штормтрапа. Сделан такой штормтрап был специально, потому что в прибрежных водах, где ходил каботажник, очень часто попадались рыболовные сети, которые наматывались на гребной винт. И команде приходилось нырять в воду, чтобы пытаться снять накрутившуюся сеть с винта своими силами. Сейчас Лебедеву повезло, что корма не висела высоко, а сидела в воде почти до половины ватерлинии. Но, чтобы зацепиться за нижнюю из скоб, нужно было все равно войти в воду почти по пояс. А было совсем не жарко, градусов шесть или семь тепла, да и ветерок дул свежий.
Лебедев мог бы попросить забраться наверх, например, Степанова. Но ему не хотелось, чтобы парень промок и потом заболел. Поэтому он стал раздеваться сам. В конце концов, он же живет уже вторую жизнь, а его подчиненные еще и первую не прожили.
— Я сейчас сам полезу наверх, а вы оставайтесь на карауле, — сказал он краснофлотцам и решительно вошел в воды Финского залива.
«Моржом», спокойно окунающимся в ледяную прорубь в мороз на крещение, он никогда не был. Едва он полностью разделся и ступил в воду, ноги обожгло холодом, а икроножные мышцы могло начать сводить судорогой, если в такой водичке постоять несколько минут, но Лебедев не стал медлить, а сразу, поднимая брызги вокруг себя, резко кинулся к штормтрапу мертвого судна, зацепился за нижнюю скобу, подтянулся и, на одних руках, перехватывая ржавые перекладины, ловко полез наверх, пока ноги его не обрели опору на проржавевших скобах. Молодое тело позволяло ему подобную эквилибристику. «Может быть, так даже и к лучшему, что я голый полез, уж точно никто не скажет, что пакет сам подложил», — подумал Александр, ступив на палубу ржавого сухогруза. Только вот, идти голыми ногами по проржавленному металлу палубы — то еще удовольствие. Он старался ступать очень осторожно, но, все-таки, слегка порезал стопу правой ноги в паре мест, пока поднялся в рубку.
Пакет находился там, где и условились с дядей Игорем. Он лежал за стойкой штурвала и сразу не бросался в глаза. Самого штурвала давно на корабле не имелось. Его тоже забрали мародеры. Впрочем, они забрали из рубки компас и даже, зачем-то, выдрали машинный телеграф. Раздербанили почти все, только стекла рубки пока не вытащили. Но, может быть, они еще за ними вернутся? А еще и листы обшивки с бортов можно срезать и продать на металл. Впрочем, какое ему дело до чужого мертвого корабля? Главное, что пакет был на месте. Значит, половина дела сделана. Другой подобный «подарок» ждал на втором разбившемся судне, в паре миль от первого. Александр поднял пакет, который оказался объемистым и тяжелым. Это был набитый под завязку кожаный портфель, завернутый в кусок прорезиненного брезента и замотанный сверху бечевкой.
И как только дядя в одиночку умудрился сюда его затащить? Ну, допустим, Игорь был в гидрокостюме, а пакет положил в большую сумку, которую перекинул через плечо. Но, даже если и так, то все равно, скорее всего, кто-то ему помогал. Потому что, кто-то обязательно должен был следить за катером. Ведь волнение моря прошлой ночью было весьма приличное. Так просто ткнуться в песочек носом не получилось бы. Нужно было поддерживать ход носом к волне и постоянно лавировать в этих опасных местах.
— Эй, внизу! — крикнул Лебедев своему маленькому экипажу с борта разбитого сухогруза.
Березин и Степанов подняли головы и уставились на него раздетого снизу вверх.
— Кто из вас может пакет поймать? Он довольно тяжелый. Мне с ним трудно будет по штормтрапу спускаться, — сказал он краснофлотцам.
— Давай, кидай, товарищ лейтенант. Я в баскетбол играл. Первый разряд имею. Пакет поймаю, — пробасил высокий Дима Степанов.
— Тогда лови! — кинул пакет вниз Лебедев.
И Дима, действительно, поймал без особых усилий, как будто бы всю жизнь только и ловил портфели с документами.