IV


Хильда нервно затеребила учебники. Он ни в чем еще ее не обвинил, но она почувствовала, что краснеет, жар разлился по всему телу. Комната вдруг показалась невыносимо тесной.

Директор положил брелок и приготовился говорить, она поняла это по тому, как он резко втянул в себя воздух, но не смела посмотреть на него, потому что знала, что он собирается сказать.

– Хильда, полагаю, вам известно, что в раздевалках у девочек часто пропадают вещи. – Он сделал паузу. – Это происходит уже давно, но мы не могли засечь, кто из девочек ворует у своих одноклассниц. – Директор говорил теперь сурово и взвешенно. – Ворам не место в нашей школе! – горячо произнес он.

Хильда стояла, уставившись на свои учебники. Она чувствовала, как дрожит ее подбородок, и кусала губы. Мистер Йорк привстал с кресла, потом сел снова. Несколько секунд прошло в напряженном молчании. Наконец директор выдвинул ящик стола, достал оттуда маленькую синюю коробочку и высыпал на стол ее содержимое. Два золотых колечка, браслет с подвесками и несколько монет.

– Вы узнаете эти вещи? – спросил он.

Она долго, секунд сорок пять, стояла, уставившись на эти вещи, расплывавшиеся у нее перед глазами.

– Но я не крала их, мистер Йорк, если вы это имели в виду!





V


Мистер Йорк вздохнул.

– Их нашли в вашем шкафчике, а кроме того, мы уже некоторое время наблюдаем за вами.

– Но я не… – Она оборвала себя. Это было бессмысленно.

В конце концов мистер Йорк сказал:

– Чего я не могу понять, так это зачем такому ребенку, как вы, делать подобные вещи. Вы блестящая ученица и, насколько мне удалось выяснить, происходите из прекрасной семьи. Скажу честно, я совершенно ошеломлен.

Она продолжала молчать, теребя учебники и чувствуя, будто стены смыкаются вокруг нее, словно желая задушить.

– Ну, – продолжил директор, – если вы не желаете хоть как-то это объяснить, боюсь, я мало что могу для вас сделать. Вы отдаете себе отчет в том, насколько серьезно это обвинение?

– Дело не в этом, – робко пробормотала она, – не в том, что я не хочу объяснить вам, зачем украла эти вещи… Просто не знаю, как вам это сказать, потому что я сама этого не знаю.

Ее худенькие плечи задрожали, а потом отчаянная дрожь охватила все ее тело.

Он посмотрел ей в лицо – как трудно наказывать слабость в ребенке. Она видела, что директор искренне расстроен. Подойдя к окну, он поправил штору.

Хильда резко вскинула голову. Ее переполняла тошнотворная ненависть к этому кабинету и этим блестящим безделушкам на столе. Голос мистера Йорка доносился до нее откуда-то издалека.





VI


– Дело очень серьезное, боюсь, мне придется поговорить с вашими родителями.

В ее глазах полыхнул страх.

– Но вы ведь не собираетесь сказать моим…

– Конечно, собираюсь, – перебил ее мистер Йорк.

И вдруг ей стало абсолютно все равно, единственное, чего ей хотелось, это убраться из этого тесного кабинета с уродливой мебелью, с его рыжеволосым хозяином, кольцами, браслетом и монетками. Она ненавидела все это!

– Сейчас вы можете идти.

– Да, сэр.

Когда она покидала кабинет, директор складывал безделушки обратно в синюю коробочку. Она медленно прошла через приемную, потом по длинному пустому коридору – и вышла на яркий солнечный свет апрельского дня.

А потом вдруг бросилась бежать и бежала все быстрее и быстрее. Вдоль по улице, мимо школы и дальше, по длинной главной улице города. Ей было безразлично, что люди смотрят на нее с изумлением, единственное, чего ей хотелось, это убежать как можно дальше. Она домчалась до парка в другом конце города. Там гуляли лишь несколько молодых мамаш с колясками. Хильда рухнула на свободную скамейку и прижала руку к болевшему боку. Спустя некоторое время боль утихла, она открыла большой зеленый учебник латыни и, прикрываясь им, тихо заплакала, бессознательно поглаживая пальцами лежавший у нее на коленях золотой брелок.






Магазин у мельницы




Женщина стояла у заднего окна «Магазина у мельницы», ее внимание было приковано к детям, беззаботно резвившимся в сверкающей воде ручья. На небе не виднелось ни облачка, южное солнце жгло землю. Женщина вытерла пот со лба красным платком. Вода, быстро бежавшая по блестящим камешкам, выглядела холодной и манящей. «Если бы там не было сейчас этих отдыхающих, – подумала она, – клянусь, я бы пошла, села в нее и долго сидела бы, чтобы охладиться. Фу-у!..»

Почти каждую субботу горожане приезжали сюда на пикники и проводили здесь целый день, веселясь и угощаясь на прибрежной белой гальке Мельничного ручья, между тем как их дети бродили в мелкой воде. Сегодня, в одну из суббот конца августа, тут был в разгаре пикник учеников воскресной школы. Три немолодые женщины, учительницы, укрывшись в тени, зорко следили за своими юными подопечными.

Женщина из «Магазина у мельницы» отвернулась от окна, перевела взгляд на довольно темное внутреннее помещение и поискала глазами пачку сигарет. Это была крупная загорелая женщина с черными волосами, густыми, но коротко остриженными. Одета она была в дешевое ситцевое платье. Женщина закурила сигарету, прищурилась от дыма и поморщилась. Единственная беда от этого проклятого курения, так это то, что дым раздражал болячки во рту. Она резко втянула его в себя – боль на миг притупилась.

«Должно быть, они от воды, – подумала она. – Я не привыкла к такой колодезной воде. Она приехала в город всего три недели назад в поисках работы. Мистер Бенсон дал ей работу в этом «Магазине у мельницы». Ей здесь не нравилось. Магазин находился в пяти милях от города, а она не была охоча до хождения. Здесь слишком тихо, и по ночам, когда начинали стрекотать сверчки и лягушки-быки заводили свое хриплое кваканье, у нее начиналось то, что сама она называла «нервными припадками».

Женщина взглянула на дешевый будильник. Половина четвертого – самое тоскливое, нескончаемо долгое для нее время. Воздух в магазине был спертым, пропахшим керосином, свежемолотой кукурузной мукой и залежалыми конфетами. Она снова выглянула в окно. Август, раскаленное послеполуденное солнце висело высоко в небе.

Магазин находился на крутом красно-глиняном берегу, подъем начинался прямо от ручья. С одной стороны от магазина стояла большая разрушающаяся мельница, которой никто не пользовался уже лет шесть или семь. С другой – шаткая плотина из посеревшего дерева отводила в запруду воду из ручья, бежавшего сквозь лес и напоминавшего матово-оливковую ленту. Приезжающие на пикник должны были заплатить в магазине доллар за право отдыхать на берегу и ловить рыбу в пруду над плотиной. Как-то раз женщина тоже пошла порыбачить в этом пруду, но поймала лишь пару тощих костлявых зубаток да двух щитомордников. Как же она вопила, когда вытащила их из воды, извивающихся, блестящих на солнце слизистыми телами, с разинутыми, насаженными на крючок губами. В тот же миг, бросив удочку, она рванула обратно в магазин и весь остаток душного влажного дня утешалась разглядыванием киношных журналов и бутылкой бурбона.

Глядя на детей, плескавшихся в воде, она вспомнила об этом, посмеялась над воспоминанием, но те извивающиеся существа и теперь внушали ей страх.

Вдруг у нее за спиной раздался робкий голос:

– Мисс?..

Она вздрогнула от неожиданности, испуганно дернулась и развернулась, свирепо глядя на вошедшего.

– Не смейте подкрадываться!.. Ах… Тебе чего, малышка?

Маленькая девочка указала на старомодную стеклянную витрину с выставленными в ней дешевыми конфетами – мармеладным горошком, круглыми леденцами, мятными палочками и твердой карамелью. Девочка указывала на конфету, которую хотела получить, а продавщица доставала ее из-под стекла и бросала в маленький пакет из коричневой бумаги, внимательно наблюдая при этом за тем, как девочка выбирает свои покупки. Кого-то она ей напоминала. Дело было в глазах – блестящих, как стеклянные шарики, и бледно-синих, как небо. Волосы у девочки ниспадали почти до плеч – красивые, медового цвета. Ноги, лицо, руки загорели чуть ли не до черноты. Женщина поняла, что девочка очень много времени проводит на солнце. Она не могла отвести от нее взгляд.

Подняв голову от витрины, девочка робко спросила:

– У меня что-то не в порядке? – Она окинула взглядом свое платье – не порвалось ли.

Женщина смутилась, быстро опустила глаза и начала заворачивать край бумажного пакета.

– Нет-нет, все нормально.

– Хорошо, а то я подумала, что-то не так: вы на меня так странно смотрели. – Девочка, судя по всему, успокоилась.

Передавая девочке пакет, женщина склонилась над прилавком и коснулась ее волос – не смогла удержаться: они казались густыми и мягкими, как шоколадное масло.

– Как тебя зовут, малышка? – спросила она.

Девочка немного испугалась.

– Элейн, – ответила она, схватила пакет, положила на прилавок несколько согревшихся в руке монет и быстро пошла к выходу.

– Пока, Элейн! – крикнула ей вслед женщина, но девочка уже вышла из магазина и бежала через мост, чтобы присоединиться к своим друзьям.

«Вот черт, – подумала женщина, – у этой девчушки глаза точно как у него. Эти проклятые глаза». Она уселась в кресло, стоявшее в углу, сделала последнюю затяжку и, бросив окурок на голый пол, с силой раздавила его. Потом опустила голову на колени и, разморенная жарой, задремала. «Господи, – бормотала она в полусне, – эти глаза, эти проклятые болячки…»

Ее разбудили четверо мальчишек, которые в диком возбуждении метались по магазину, один из них тряс ее за плечо.

– Проснитесь! – вопили они. – Проснитесь!

Она открыла глаза, но некоторое время не могла сфокусировать взгляд. Щеки у нее были горячими. Болячки во рту горели огнем. Она осторожно провела по ним языком.

– Что? Что такое? – спросила она. – Что случилось?

– Простите, леди, у вас есть телефон или машина? – воскликнул один из взбудораженных мальчиков.

– Нет, нету, – ответила она, окончательно проснувшись. – А что такое? Что стряслось? Уж не рухнула ли плотина, а?

Мальчики прыгали вокруг нее. Они были слишком взволнованы, чтобы стоять на месте, поэтому беспрерывно подскакивали и причитали:

– Ой, ну что же нам делать?! Она умрет! Умрет!

Женщина разозлилась.

– Да что, черт вас побери, случилось-то? А ну, быстро говорите!