Первым желанием Бориса было побежать за Славиком в надежде на то, что он смотрел какую-нибудь свою обучающую трансляцию и знает, как оживлять сошедшие с ума машины, показывающие буквы из далёкого прошлого. Но, конечно, Славик опять будет язвительно шутить, и если ему вдруг удастся починить устройство, это будет означать его полную и безоговорочную победу над глуповатым и неудачливым соседом. Борис решил разбираться сам, в конце концов, новая заявка на трансляцию могла вообще сегодня не прийти, а до отключения электричества было ещё около десяти часов.
Для начала нужно было понять смысл этих букв, вдруг в них содержалась какая-то загадка, отгадав которую можно было бы заставить устройство нормально функционировать. Борис любил загадки и шифры, и в те далёкие годы на фронте ему с лёгкостью удавалось подбирать нужный код и выуживать полезную информацию практически из любого источника. Его вдруг охватил какой-то азарт, почти как тот, который он чувствовал, перехватив переговоры врага прямо перед своим ранением. Только теперь рядом с ним не было полковника Петренко, и никто не мог помешать его работе. Борис достал из-под подушки книгу, которую решил использовать в качестве дешифровочного ключа. Надпись на первой странице, сделанную от руки, он старался не замечать, но почему-то помнил наизусть. «Учись читать, Борис». Так, первое слово в послании… В начале – буква «пэ» (Борис узнал её по строгим перпендикулярным палочкам и крыше поверх них), потом палочка с кружочком – «рэ», тоже знакомо, потом опять две палочки, которые снизу-вверх пересекает третья, это то ли «нэ», то ли «и»… П-Р-Н… нет, не звучит, «при» – гораздо лучше. «Привет» Дальше – слово с уже знакомыми очертаниями. Борис. Бэ-о-рэ-и-сэ. «Привет, Борис»…? Эта глупая машина мало того, что знала его по имени, так ещё и здоровалась с ним, как ни в чём ни бывало, как будто он был её другом, или… Родственником?
Привет, Борис! Это твой дед.
Так, стоп. Дед-предатель родины теперь сидел внутри борисовского устройства? Он жив? Он хочет связаться с ним и, наконец-таки сделать из него иноагента? Как такое вообще возможно, ведь он своими глазами видел, как деда… Карта! Карта, извлечённая из головы слона десять лет назад! Это ловушка террористов, а Борис по своей глупости так и не удосужился вытащить её из машины. Надо срочно достать её и уничтожить, тогда всё опять заработает, и жизнь вернётся в привычное русло. Борис уже полез в рюкзак за инструментами, но почему-то остановился. А вдруг дед не… Ничего же не произойдёт, если он просто расшифрует это странное послание, а потом достанет карточку и разломает её на мелкие кусочки, как и собирался? Борис отложил рюкзак в сторону и продолжил чтение.
Привет, Борис! Это твой дед, Владимир Иванович Рогов. Не бойся: ваша система, контролирующая содержимое компьютеров, скорее всего, не сможет обнаружить этот файл. Думаю, она уже не настроена на распознавание текста. К тому же, он защищён от считывания, по крайней мере, на момент написания этого письма, это лучшая защита, которую мы смогли придумать. Ну всё, пора переходить к делу.
Если ты это читаешь, значит, ты всё-таки открутил голову настенькиному игрушечному слонику и всё прошло так, как мы задумывали. Значит, дядя Гена успел, и ты уже совсем взрослый! Интересно, сколько тебе лет? Сколько теперь лет тому мальчику, который сейчас стоит под дверью моей комнаты и так жалобно просится внутрь, чтобы я ему почитал, или посмотрел с ним мультики по «Веснушке». Прости, Борис, но я не могу. Я пишу послание, которое ты получишь через много-много лет, может быть, через 15, или 20, а, может быть, даже через 25. Я знаю, что ты научился читать, не спрашивай меня, откуда, просто знаю. Я знаю, что ты сейчас совсем не понимаешь, что происходит, и, скорее всего презираешь меня, или даже ненавидишь. Да, возможно, я сломал твою жизнь и жизни многих, таких же, как ты. Но, подожди, я всё объясню. Я прошу тебя только об одном: дочитай это сообщение до конца, а потом сам решай, что тебе с этим делать. Но для начала немного истории. Нет, не той истории, которой тебя учили (будут учить) в том месте, куда ты попадешь после того, как меня убьют. Другой истории, рассказанной от первого, моего, лица. Читай, пожалуйста, дальше и постарайся не запутаться.
Глава 4. История
1
Союзное Государство расположено на северо-западе континента. Обладает богатейшими запасами разнообразных природных ресурсов, однако климатические особенности и почвенные характеристики не благоприятствуют ведению сельского хозяйства на большей его части. Природные зоны разнообразны, с преобладанием степей и смешанных лесов. Омывается пятью морями и ещё одним, не обозначенным ни на одной карте – морем крови, пролитой на её территории.
Форма государственного правления – президентская республика, последние сто лет – с элементами тотального расхищения правящей элитой природных ресурсов и уничтожения человеческих.
Население – 80 миллионов человек. 79,99 миллионов задушенных жизней, выживающих среди всего этого природного богатства, и остальные – те, кто их душат и продолжают душить. И так будет всегда, до тех пор, пока кто-то один из этих 80 миллионов не поднимет голову в поисках глотка свежего воздуха, и несколько других голов не поднимутся за ним. А что будет дальше – не знает никто, потому что дальше ещё никто не заходил.
Большую часть своего существования Государство находилось в процессе войны и, казалось, оно питалось этой войной, считая её одним из своих внутренних ресурсов. Но это было не так. Государство само было войной, и, в те периоды, когда отсутствовала внешняя угроза, оно обращало свою агрессию внутрь себя, на тех, кого оно называло своими гражданами и использовало в качестве бесплатной защиты и рабочей силы. И тогда проливалось ещё больше крови, и она была ещё более густой и красной, потому что это была кровь самого Государства, которую оно приносило в жертву собственному богу, жестокому и ненасытному, имя которому – алчность. Так было всегда, и так будет ещё много лет, потому что этот бог бессмертен, и будет вечно требовать всё новых и новых кровавых жертв. Он будет охранять тех, кто поклоняется ему и будет обеспечивать их иллюзией всемогущества, но ровно до тех пор, пока не погубит их, выпив их алчность до конца.
Несмотря на суровые климатические и экономические условия, а, может быть, и благодаря им, Государство время от времени рождало странных людей, которые как будто не принадлежали ему. Они не хотели быть пищей для его богов, но роль жрецов алчности им тоже не подходила. Они не могли найти себе места в этом конвейере, перегоняющим кровь в богатство, и в конце концов им удавалось на время вырваться из плена и ненадолго почувствовать себя свободными. Конечно, потом зубья государственной машины перемалывали и их, но именно такие люди и такие события держали всех на плаву. Это были жертвы, которые приносили простые жители Государства, потому что им нечего было отдать, кроме собственных жизней. Таков был порядок, поддерживаемый десятилетиями, и никто был не в силах его изменить, потому что без жертв невозможна даже сама жизнь.
Новый цикл начался после одной из многочисленных войн, которую Государство, кажется, выиграло, но, в любом случае, как бы она ни закончилось, простым жителям она принесла только нищету и разруху. Граждане ждали от государства хоть какой-то помощи в восстановлении привычного течения жизни. Помощи не было. Ветхие землянки чуть обросли новыми досками и превратились в унылые послевоенные дома, где можно было переждать холод, свирепствовавший на территории Государства большую часть календарного года. В этих землянках стали постепенно появляться новые люди, не знавшие войну, но видевшие её последствия, которые так и росли – беспризорные, без образования и без будущего, умеющие только одно – отбирать еду у более слабых и за счёт этого выживать в сгнивших досках своих уродливых жилищ. Новое поколение граждан было глупым, настырным и готовым на всё, чтобы не потерять то, что удалось награбить за свою недолгую жизнь. Точка, когда можно было восстановить хоть какой-то контроль над ними, была пройдена, и власть отступила, довольная тем, что люди хотя бы не мешались у нее под ногами и видели в ней хоть какой-то, выражаясь их преступным языком, авторитет. В этот интересный момент истории Государство и его жители занимались одним и тем же делом – простым и старым, как мир, воровством. Эра созидания закончилась и началась новая – эра разрухи и беспредела.
2
Через 50 лет после войны в столице родился Владимир Иванович Рогов, который мог бы стать знаковой фигурой этой исторической эпохи, но стал лишь профессором, расстрелянным в своей же квартире на пороге собственной комнаты и на глазах у собственного внука. С детства Владимир Иванович отличался от своих сверстников хотя бы тем, что ему не удалось умереть на улице молодым от передозировки уже почти не запрещённых веществ. Возможно, это произошло потому, что, будучи в том возрасте, когда пытливый ум начинает задавать вопросы, ответы на которые мироздание ещё не придумало, он нашёл в глубине своей землянки стопку книг, предназначавшихся для растопки полуразвалившейся печки и обогрева их незатейливого жилища. В те времена в столичных школах ещё можно было научиться читать, и будущий профессор вполне неплохо освоил это мастерство. Отец Владимира, увидев своего сына за таким постыдным занятием как чтение, хотел было отвадить его от этого бесполезного дела, а книги кинуть в печку, где им и было самое место, но, встретив необъяснимое сопротивление, плюнул и оставил сына в покое. Если бы он только знал, к чему приведёт это решение в будущем, он бы не отступил так просто, но в то время люди не умели думать наперёд.
Конечно, наивно было бы предполагать, что юный Владимир нашёл в книгах ответы на свои вопросы, которые он даже не мог правильно сформулировать. Зато там были другие, ещё более занимательные, и он понял, что, возможно, его предназначение не в том, чтобы пойти по стопам отца и всю жизнь провести в поисках пропитания для себя и своей семьи, а сделать шаг чуть дальше и развивать другое полушарие своего мозга. Он не был уверен, что сможет поступить в единственный оставшийся после войны столичный университет и сильно удивился, когда получил место в группе исторического факультета. Владимир Иванович принялся увлечённо изучать историю страны, которая позволила ему родиться в ней, и с каждым днём открывал для себя всё более интересные факты. Так как эта история была довольно однообразной, в ней легко можно было проследить некоторую цикличность, которая вначале позабавила Владимира Ивановича, а потом натолкнула его на долгие размышления, которыми он почему-то боялся поделиться даже со своими сокурсниками.
«То, что происходит сейчас на моих глазах, – думал будущий профессор, – не может продолжаться вечно. Уже заметны определённые знаки, указывающие на то, что вскоре может случиться какой-то переломный момент, какое-то, возможно, малозначительное событие, которое сильно изменит текущую ситуацию. Никто не знает, как потом повернётся наша жизнь, но сейчас надо быть начеку, чтобы не пропустить этот момент и воспользоваться им в свою пользу».
Но ничего не происходило. Люди по-прежнему продолжали выживать в своих землянках, которые уже успели вырасти в небольшие дома, на их столах постепенно стало появляться чуть больше еды, их дети почти перестали умирать на улицах от отсутствия контроля и воспитания. Казалось, что всё постепенно налаживается. Владимир Иванович немного успокоился и решил заняться приведением в порядок своей жизни. Окончив университет, он устроился преподавателем истории в обычную городскую школу хотя бы из-за того, что таким образом можно было получить жилплощадь, куда он собирался съехать, окончив университет. Он не хотел насовсем забрасывать научную работу, а решил совмещать её с обучением подрастающего поколения, возможно, черпая из него новые идеи и интересные мысли. Владимиру Ивановичу дали крохотную комнату в двухкомнатной квартире, которая стала постепенно обрастать книгами, исписанными тетрадями и пылью. В его новом жилище явно не хватало аккуратной женской руки, способной привести в порядок его вещи и мысли.
Шло время, исписанные тетради сменились слабеньким компьютером, на который Владимиру Ивановичу пришлось откладывать почти целый год, в комнате стали появляться новые книги, которые уже перестали печатать, но их ещё можно было найти на рынке, куда будущий профессор заходил каждый месяц, получив скромную учительскую зарплату. Работа тоже доставляла ему удовольствие, и дети по-своему тянулись к странноватому учителю, у которого для них всегда было в запасе несколько конфет и занимательных историй. Владимир Иванович любил своих учеников и надеялся, что когда-нибудь будет рассказывать эти истории и собственным детям, а, может быть, даже внукам. Так оно и вышло.
В 30 лет профессор вернулся преподавать в стены родного университета. Конечно, ему было жаль бросать работу в школе, но из года в год рассказывать об одних и тех же событиях, в подлинности которых он сам не был уверен, он больше не мог. Он передал свои классы молоденькой и очень симпатичной выпускнице педагогического колледжа и в первый раз в жизни открыл дверь университетской кафедры своим собственным ключом. Выпускница этим же вечером позвонила ему и долго плакала в трубку, жалуясь на то, что десятиклассник Семёнов отпустил грубую шутку насчёт её не слишком длинного платья. Владимир Иванович знал Семёнова практически с младенчества, когда его многодетная мать собирала по школе всех своих многочисленных отпрысков, держа под мышкой тех, кто был ещё слишком мал для этого заведения. Он долго и обстоятельно рассказывал начинающему педагогу основы поддержания классной дисциплины, которым её, теоретически, должны были обучить в колледже, и сам не заметил, как влюбился. Через неделю он пригласил её на свидание, а через полгода они уже отмечали собственную свадьбу, на которую приехал даже отец Владимира, чтобы напиться и уснуть прямо на книгах, использовавшихся молодыми в качестве стульев для гостей.
Алёна ничего не имела против деятельности мужа, однако сама она не хотела оставаться в школе, поняв, что десятиклассник Семёнов не оставит её в покое, и на смену ему придут другие, возможно, ещё глупее и наглее. Владимир Иванович с трудом присторил её ассистентом на кафедру, и теперь они были вместе даже на работе. Через несколько лет им удалось оформить на себя вторую комнату в их квартире, и они стали её единственными полноправными хозяевами. Их семье не хватало только одного, и вскоре Владимир Иванович держал на руках маленького человечка, завёрнутого в розовое стёганное одеяло. Профессор долго с удивлением разглядывал крохотный носик, короткие слипшиеся волосики и плохо открывающиеся глазки, подёрнутые младенческой голубой плёнкой, за которой проглядывала вся глубина и мудрость мира, и думал, что теперь уже ничего плохого не сможет случиться ни с ним, ни с его хрупким семейным счастьем. Он был готов оставить свои мысли и идеи о переломе ситуации, перестать планировать, готовиться, размышлять. Он почему-то вспомнил, как прочитал в одной книге: «В жизни каждого человека наступает момент, когда тепло становится важнее добра». Человечка назвали Алиной, почти как её мать.
Когда их дочери исполнилось пять, жена вдруг собрала вещи и ушла из их квартиры, оставив напоследок запись на автоответчике Владимира Ивановича. Семёнов, который уже к этому моменту перестал быть десятиклассником и вырос в довольно пропорционально сложенного молодого человека, подающего большие надежды на поприще торговли подержанными компьютерами и телефонами, решил, что пора бы уже закрыть гештальт и увести из уютного семейного гнёздышка когда-то неприступную учительницу в коротком платье. Владимир Иванович не то чтобы сильно возражал, но был в каком-то недоумении. Он совершенно не представлял, как вести себя в этой ситуации, и решил просто отойти в сторону и понаблюдать за тем, как всё сложится. Всё сложилось хорошо для них обоих – Алёна получила Семёнова, Владимир Иванович – дочь, и они потеряли друг друга из виду, не особенно переживая по этому поводу. Жизнь продолжалась, шли бесконечные дни, наполненные бесконечными заботами, дочь росла, волосы редели, и вот уже Рогов видит в зеркале не себя, а какого-то мужчину сорока лет – странноватого профессора, постоянно забывающего имена своих студентов и путающего даты исторических событий, несостоявшегося отца, дочь которого замкнулась в себе и, возможно, уже начала курить. И тогда он понял, что нет никаких переломных моментов. Нет истории, нет будущего и прошлого, нет смысла даже в тех книгах, которые он покупал, а сейчас потихоньку распродавал на рынке, чтобы накопить дочери на приличное платье на выпускной.
3
Прошло ещё десять лет. десять пустых, ничего не значащих смен времён года, которые профессор замечал только по взрослению дочери и седине, постепенно проступающей на редеющих висках. И прошло бы ещё столько же таких же одинаковых, бессмысленных и разрушительных лет, если бы в один ничем не примечательный вечер на кафедру Рогова не вошел бы студент старшего курса факультета государственного права. Вежливо обратившись к профессору по имени и отчеству, студент заявил, что выбрал его в качестве руководителя своего дипломного проекта и хотел бы обсудить с ним возможность сотрудничества. И профессор схватился за этого молодого человека, как за последнюю надежду на то, что его жизнь может быть полезна кому-то, кроме производителей спиртных напитков и многочисленных тараканов, уже давно обосновавшихся в его маленькой неухоженной квартире.
К тому времени Государству так и не удалось выйти из застоя, в котором оно пребывало последние пятьдесят лет, и оно не сильно стремилось к этому. Население представляло собой разрозненные полупреступные группировки, давно поделившие между собой территорию и жизни граждан, не успевших прикмуть ни к одной из них. Государство поначалу пыталось как-то бороться с ними, но довольно быстро сообразило, что нет смысла наказывать людей за преступления, к которым само же их и подтолкнуло, и самоустранилось, обеспечив себя безопасными убежищами где-то на самом краю своей земли. Когда стало ясно, что помощи ждать неоткуда, люди инстинктивно собрались вокруг тех, кто был сильнее, наглее и напористее и сами стали писать свои законы – законы улиц, безжалостные, но справедливые. И они, как ни странно, работали лучше, чем вся та муть, которую издавала власть. Именно в этот момент на горизонте появился Сергей Анатольевич Малинин, молодой, полный сил, вчерашний студент, умеющий жить по этим неписаным правилам, но, в то же самое время, готовый слегка изменить их, чтобы установить в Государстве порядок, которого оно так давно не видело.
Казалось, что после победы Малинина на выборах началась новая эпоха. Вслед за своим молодым лидером государство стало более энергичным, более гибким и более открытым. Люди смогли отвлечься от постоянных поисков защиты и пропитания и заняться другими, менее приземленными вещами, такими как творчество и просвещение. В телевизорах всё чаще стали появляться новые лица, и кто-то даже задумывался о том, чтобы начать опять печатать книги, не для растопки уже не нужных печек, а для того, чтобы выражать свои мысли и делиться ими с другими.
Жизнь Рогова тоже преобразилась. Он уже успел дважды стать дедом, и не без удовольствия наблюдал, как появляется новое поколение граждан Союзного Государства. Поколение, которому уже никогда не придётся жить в землянках и отбирать последний кусок у тех, кто слабее и беззащитнее. Он представлял себе, как эти пока что несмышлёные дети вырастут в талантливых молодых учёных, поэтов и художников, как они будут нести частички Государства, его Государства, всему остальному миру. Профессор особенно любил внука, потому что видел в нём будущее, видел его твёрдый и упрямый взгляд, его решимость и какую-то внутреннюю непоколебимую силу. Владимиру Ивановичу казалось, что мальчик понимает его с полуслова и он, наблюдая за ним изо дня в день, решил, что внука ждёт великое будущее, а он, профессор ему в этом, безусловно поможет.
Но гидра, всё это время притворявшаяся мёртвой, наблюдала за ним из своего логова, хищно облизываясь и предвкушая новые жертвы. Она не спешила. Пусть эти глупые детишки поиграются ещё немного, пусть почувствуют, что им ничего не угрожает, пусть наслаждаются своей маленькой победой, которая, на самом деле, станет первым шагом к их поражению и полному уничтожению. Гидра готовилась к своему первому броску исподтишка, она примеряла всё новые и новые обличия, пока не остановилась на одном – воплощении силы, уверенности и бесконечной мощи, воплощении самой власти, которая должна была в ближайшем будущем восстановиться в государстве. Теперь она уже не проиграет. Теперь уже ничто не сможет остановить её, тем более, молодой мечтатель и старый профессор, который уже давно должен был кормить червей в могиле.
4
Впервые упоминание о Викторе Васильевиче Правдине появилось по государственному телевизионному каналу в начале марта 2033 года. В новостях объявили, что он был назначен советником по вопросам народного хозяйства приказом президента Союзного Государства Сергея Анатольевича Малинина. Новость прозвучала коротко и буднично, и никто не обратил на неё внимания. Никто, кроме профессора. Владимир Иванович знал, что президент неохотно подпускает к себе новых людей и удивился этому странному назначению, в первую очередь, потому что раньше ни он, ни кто-либо из их рабочей группы вообще ничего не слышал об этом политике. Владимир Иванович порылся в информационной сети, полистал подборку старой прессы, но и там не было ничего, что могло пролить хоть какой-то свет на жизнь этого загадочного человека. Казалось, что эта фигура возникла из ниоткуда, как чёртик из табакерки, и профессора это немного насторожило. Он решил при первой же возможности связаться с Малининым, чтобы развеять свои сомнения, но президент был слишком занят для долгих объяснений. Он смог сказать только то, что Правдин выглядит вполне надёжным и занимает не такую важную должность, чтобы о нём волноваться. Но голос президента был каким-то неуверенным и напряжённым. и Рогов забеспокоился ещё больше.
Как всегда, внутреннее чутьё не обмануло профессора. Правдин был практически мгновенно продвинут на более высокую позицию, и новые назначения посыпались одно за другим так быстро, что Владимир Иванович не успевал даже запомнить их. Он волновался всё сильнее и сильнее и уже был уверен, что стал свидетелем какой-то странной игры, цель которой уже была ему ясна. Вскоре Правдин, который уже занимал пост министра обороны, полностью оккупировал весь телевизионный эфир, потеснив даже самого президента. Тут профессору стало ясно, что уже поздно. Он позвонил Малинину, но тот отмахнулся от него, сказав, что очень занят и не готов обсуждать с ним свои решения. Владимир Иванович задумался. Никогда прежде его бывший студент не был так резок и категоричен. Возможно, это был не он? Возможно, это гидра сейчас разговаривала с ним, впервые показав зловещий оскал своих острых зубов?
С приходом Правдина Государство тоже стало меняться, как будто к одной из его сторон прицепилась невидимая пиявка, медленно высасывающая из него жизненную энергию. В первую очередь начали закрываться границы, потом людям опять стало не хватать денег, и вслед за этим на улицы выползли старые, но ещё живые полупреступные группировки, готовые в любой момент начать делить добычу. Всё меньше студентов приходило на лекции к Рогову, всё больше из них оказывалось не в силах платить за обучение и было вынуждено проводить свои дни в поисках пропитания, причём не всегда честными способами. Малинин тоже изменился. Его сил теперь хватало только на то, чтобы натужно улыбаться в камеры, проводить бесконечные и бесполезные совещания и участвовать в открытиях никому не нужных мероприятий. «Малинин бессилен. Малинин сдался. Президент больше не контролирует ситуацию. Стране нужен новый лидер», – под копирку писали газеты и говорили с экранов телевизоров. В конце концов, Государство погрузилось в ту же самую разруху, из которой его почти вытащил новый президент. Всё закончилось в том университетском парке, где стало понятно, что их борьба проиграна. Проиграна с позором и без возможности реванша. Владимир Иванович хотел только одного – напиться и вычеркнуть из своей жизни последние 12 лет, а лучше вообще перечеркнуть её всю и начать с чистого листа, первым делом уничтожив книги, которые он когда-то в молодости нашёл в глубине отцовского дома.
5
Владимир Иванович вошёл в свою квартиру с двумя бутылками водки, гремевшими в пакете, и двумя игрушечными слониками, зажатыми под мышкой. Он хотел незаметно пробраться в свою комнату, тем более, что время было ещё раннее, и вся его семья должна была спать. Алина сидела дома с детьми и вставала не раньше десяти, а Андрей, её муж, был на ночном дежурстве в больнице и должен был прийти только часов в 12. Но, открыв входную дверь, он увидел заспанное лицо дочери, выглядывающее из большой комнаты.